Этот коридор некогда соединял покои короля с апартаментами королевы. Паркетные полы остались неповрежденными, как и чудом уцелевшие зеркала, которыми были облицованы простенки между старинными стрельчатыми окнами, но ковров и хрустальных люстр не осталось. Бесконечное пространство открытого паркета так и приглашало танцевать. Джулиана и Михал закружились по сверкающему паркету в импровизированном вальсе. Остальные последовали примеру и вальсировали, пока голова не закружилась. Бабушка Элен выбранила молодых наглецов за отсутствие почтения к историческому прошлому.
Гвардейцы разыграли шуточный бой на лестнице королевы, инкрустированной светло-зеленым и розовым мрамором, на ходу рассказывая непристойные байки о знаменитостях, поднимавшихся и спускавшихся по ней в свое время. Потом они прошли в Военный зал, созданный Луи Филиппом из восьми больших комнат, некогда занимаемых родственниками короля. Здесь висели на стенах десятки живописных полотен, запечатлевших величайшие военные битвы французской истории. Некоторые из картин были написаны давно, но большинство заказано специально к открытию музея. Особый интерес представляла картина Делакруа, эксцентричного художника, которого Мара видела в бурнусе на литературном вечере у Гюго. Написанное в энергичной и вместе с тем изящной манере, это грандиозное полотно представляло в романтизированном виде победу французов под началом Людовика Святого над англичанами в битве при Тайбуре в XIII веке. Художник не поскупился на текущую реками кровь и летящие по ветру знамена под низко нависшим грозовым небом. Как и следовало ожидать, гвардия принца дружно провозгласила картину великолепной.
В спальне королевы, где появились на свет девятнадцать детей королевской крови, Родерик указал на потолок с медальонами, расписанными Буше, изображающими в виде аллегорических фигур четыре добродетели: Милосердие, Щедрость, Верность и Благоразумие.
— Все до единой — добродетели, необходимые королеве, — сказал он. Его лицо было серьезно, но в глазах плясали озорные огоньки. — Дама, занимающая место рядом с королем, должна сочувствовать самым бедным из своих подданных, щедро раздавать милостыню, щедро производить на свет наследников, быть верной своему королю, чтобы происхождение ее отпрысков не вызывало сомнений, и быть разумной в своих обращениях к казне.
— Чушь, — решительно возразила Анжелина. — Если у нее железное здоровье и разумная голова на плечах, больше ей ничего не требуется.
— Даже любовь короля? — тихо спросил ее сын, не сводя глаз с лица Мары, пока она рассматривала медальоны, украшенные золоченой лепниной.
— Это, безусловно, способствует появлению на свет наследников!
Мара улыбнулась остроумному ответу Анжелины, хотя на сердце у нее лежал камень.
Пока они гуляли по парку, пошел дождь. В зимний сезон огороженные балюстрадами террасы, посыпанные мелким гравием дорожки и подстриженные в виде замысловатых орнаментов бордюры и без того не слишком радовали глаз, а уж когда хлынул холодный дождь, стекавший ручьями по чашам фонтанов и обнаженным торсам статуй, они и вовсе потеряли привлекательность. Дамы бегом бросились к каретам и забрались внутрь.
А дождь, казалось, и не думал прекращаться. Час второго завтрака миновал, пока они осматривали Зеркальный коридор. Голод погнал компанию в деревенский трактир близ дворцово-паркового ансамбля. Переполошившемуся хозяину потребовалось время, чтобы приготовить для них обед, но, когда этот обед подошел к концу, дождь продолжал лить, не переставая. У бабушки Элен заболели ноги от долгого хождения по мраморным полам, по правде говоря, у нее все болело с ног до головы, призналась она. Гвардейцы откровенно зевали при мысли о возвращении во дворец, чтобы полюбоваться новой порцией французской славы. Мара тоже решила, что с нее хватит. Они кликнули Жака и Жоржа, флиртовавших на кухне с одной из подавальщиц, и тронулись в обратный путь.
Душа Мары была так же мрачна, как и свинцовое небо за окном. Золотая роскошь рококо, увиденная ею в Версале, лишний раз напомнила ей, хотя она не нуждалась в напоминаниях, сколь недосягаемы ее невысказанные даже себе самой мечтания. Она была всего лишь американкой скромного происхождения. Между нею и теми, кто мог по праву претендовать на эти королевские апартаменты, простерся целый океан. Никогда ей не царить во дворце. Никогда ей не стать добродетельной королевой или хотя бы некоронованной супругой будущего короля. Ей довелось побывать в любовницах у принца, хотя вряд ли ее краткое пребывание в постели Родерика могло быть удостоено столь громкого звания. На большее она рассчитывать не могла. Это было все, что ей когда-либо суждено узнать о любви.
15.
Пора было возвращаться домой. Ей нечего было делать в Доме Рутении. Париж со всем его блеском и весельем не смог излечить ее от хандры, как надеялся отец. Деньги, собранные им с таким трудом, чтобы послать ее сюда, оказались потраченными впустую. Было бы лучше, если бы она никогда не видела этих узких кривых улиц и великолепных старинных особняков, театров и кафе, книжных развалов и кондитерских; было бы лучше, если бы она не повстречала неотразимого и непостоянного сердцем принца у цыганского костра. Она оставит свои пустые надежды, выбросит их, как разумные девицы выбрасывают исписанные бальные книжечки, стоптанные башмачки и увядшие цветы по окончании памятного бала. Она вернется в Луизиану и будет вести хозяйство отца в, его доме, расположенном в дельте Миссисипи неподалеку от Сент-Мартинвилля. Со временем она забудет боль, но будет вспоминать, что были у нее здесь минуты радости и веселья.
Принять решение было нетрудно, совсем иное дело — начать действовать.
Мара отправилась в спальню бабушки Элен, чтобы сообщить ей о том, что она собиралась сделать завтра прямо с утра. Ее бабушка лежала в постели с компрессом, смоченным в фиалковой воде, на лбу, укрытая целой горой пуховых одеял.
— Не входи, — прохрипела она. — Я простудилась после нашей вчерашней прогулки. Не хочу, чтобы ты от меня заразилась.
Не слушая предостережений, Мара остановилась у изголовья кровати и пощупала лоб старушки. Он пылал жаром.
— Принести вам чаю или бульона?
— Нет-нет, ничего не нужно. Хочу просто полежать спокойно. Чувствую, костлявая близко.
— Пожалуй, мне лучше послать за доктором.
— Если хочешь доставить мне удовольствие, не делай этого, — сухо и властно проговорила старуха. — Французские доктора вечно выписывают средства от печени, что бы у вас ни болело, а с печенью у меня, слава богу, все в порядке.
Жестокий приступ озноба сотряс ее иссохшее тело, сморщенное лицо на подушке исказилось гримасой боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Гвардейцы разыграли шуточный бой на лестнице королевы, инкрустированной светло-зеленым и розовым мрамором, на ходу рассказывая непристойные байки о знаменитостях, поднимавшихся и спускавшихся по ней в свое время. Потом они прошли в Военный зал, созданный Луи Филиппом из восьми больших комнат, некогда занимаемых родственниками короля. Здесь висели на стенах десятки живописных полотен, запечатлевших величайшие военные битвы французской истории. Некоторые из картин были написаны давно, но большинство заказано специально к открытию музея. Особый интерес представляла картина Делакруа, эксцентричного художника, которого Мара видела в бурнусе на литературном вечере у Гюго. Написанное в энергичной и вместе с тем изящной манере, это грандиозное полотно представляло в романтизированном виде победу французов под началом Людовика Святого над англичанами в битве при Тайбуре в XIII веке. Художник не поскупился на текущую реками кровь и летящие по ветру знамена под низко нависшим грозовым небом. Как и следовало ожидать, гвардия принца дружно провозгласила картину великолепной.
В спальне королевы, где появились на свет девятнадцать детей королевской крови, Родерик указал на потолок с медальонами, расписанными Буше, изображающими в виде аллегорических фигур четыре добродетели: Милосердие, Щедрость, Верность и Благоразумие.
— Все до единой — добродетели, необходимые королеве, — сказал он. Его лицо было серьезно, но в глазах плясали озорные огоньки. — Дама, занимающая место рядом с королем, должна сочувствовать самым бедным из своих подданных, щедро раздавать милостыню, щедро производить на свет наследников, быть верной своему королю, чтобы происхождение ее отпрысков не вызывало сомнений, и быть разумной в своих обращениях к казне.
— Чушь, — решительно возразила Анжелина. — Если у нее железное здоровье и разумная голова на плечах, больше ей ничего не требуется.
— Даже любовь короля? — тихо спросил ее сын, не сводя глаз с лица Мары, пока она рассматривала медальоны, украшенные золоченой лепниной.
— Это, безусловно, способствует появлению на свет наследников!
Мара улыбнулась остроумному ответу Анжелины, хотя на сердце у нее лежал камень.
Пока они гуляли по парку, пошел дождь. В зимний сезон огороженные балюстрадами террасы, посыпанные мелким гравием дорожки и подстриженные в виде замысловатых орнаментов бордюры и без того не слишком радовали глаз, а уж когда хлынул холодный дождь, стекавший ручьями по чашам фонтанов и обнаженным торсам статуй, они и вовсе потеряли привлекательность. Дамы бегом бросились к каретам и забрались внутрь.
А дождь, казалось, и не думал прекращаться. Час второго завтрака миновал, пока они осматривали Зеркальный коридор. Голод погнал компанию в деревенский трактир близ дворцово-паркового ансамбля. Переполошившемуся хозяину потребовалось время, чтобы приготовить для них обед, но, когда этот обед подошел к концу, дождь продолжал лить, не переставая. У бабушки Элен заболели ноги от долгого хождения по мраморным полам, по правде говоря, у нее все болело с ног до головы, призналась она. Гвардейцы откровенно зевали при мысли о возвращении во дворец, чтобы полюбоваться новой порцией французской славы. Мара тоже решила, что с нее хватит. Они кликнули Жака и Жоржа, флиртовавших на кухне с одной из подавальщиц, и тронулись в обратный путь.
Душа Мары была так же мрачна, как и свинцовое небо за окном. Золотая роскошь рококо, увиденная ею в Версале, лишний раз напомнила ей, хотя она не нуждалась в напоминаниях, сколь недосягаемы ее невысказанные даже себе самой мечтания. Она была всего лишь американкой скромного происхождения. Между нею и теми, кто мог по праву претендовать на эти королевские апартаменты, простерся целый океан. Никогда ей не царить во дворце. Никогда ей не стать добродетельной королевой или хотя бы некоронованной супругой будущего короля. Ей довелось побывать в любовницах у принца, хотя вряд ли ее краткое пребывание в постели Родерика могло быть удостоено столь громкого звания. На большее она рассчитывать не могла. Это было все, что ей когда-либо суждено узнать о любви.
15.
Пора было возвращаться домой. Ей нечего было делать в Доме Рутении. Париж со всем его блеском и весельем не смог излечить ее от хандры, как надеялся отец. Деньги, собранные им с таким трудом, чтобы послать ее сюда, оказались потраченными впустую. Было бы лучше, если бы она никогда не видела этих узких кривых улиц и великолепных старинных особняков, театров и кафе, книжных развалов и кондитерских; было бы лучше, если бы она не повстречала неотразимого и непостоянного сердцем принца у цыганского костра. Она оставит свои пустые надежды, выбросит их, как разумные девицы выбрасывают исписанные бальные книжечки, стоптанные башмачки и увядшие цветы по окончании памятного бала. Она вернется в Луизиану и будет вести хозяйство отца в, его доме, расположенном в дельте Миссисипи неподалеку от Сент-Мартинвилля. Со временем она забудет боль, но будет вспоминать, что были у нее здесь минуты радости и веселья.
Принять решение было нетрудно, совсем иное дело — начать действовать.
Мара отправилась в спальню бабушки Элен, чтобы сообщить ей о том, что она собиралась сделать завтра прямо с утра. Ее бабушка лежала в постели с компрессом, смоченным в фиалковой воде, на лбу, укрытая целой горой пуховых одеял.
— Не входи, — прохрипела она. — Я простудилась после нашей вчерашней прогулки. Не хочу, чтобы ты от меня заразилась.
Не слушая предостережений, Мара остановилась у изголовья кровати и пощупала лоб старушки. Он пылал жаром.
— Принести вам чаю или бульона?
— Нет-нет, ничего не нужно. Хочу просто полежать спокойно. Чувствую, костлявая близко.
— Пожалуй, мне лучше послать за доктором.
— Если хочешь доставить мне удовольствие, не делай этого, — сухо и властно проговорила старуха. — Французские доктора вечно выписывают средства от печени, что бы у вас ни болело, а с печенью у меня, слава богу, все в порядке.
Жестокий приступ озноба сотряс ее иссохшее тело, сморщенное лицо на подушке исказилось гримасой боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105