Это благодаря ей я вернулся в Найтсвилл, чтобы выполнить свои обязанности.
– Будь ты проклят! Будь ты проклят! – Не помня себя от ярости, Келли бросилась к Нату, вцепилась в его рукав. – Видишь?! Теперь ты видишь, что он собой представляет. Он все признал! Что ты скажешь о человеке, который прелюбодействует с женой своего отца?! Каким ничтожеством надо быть!
Нат взглянул на нее, опустив глаза. Он смотрел на нее сверху вниз. Келли съежилась от ненависти и отвращения, которые прочла в глазах сына. Он заговорил замогильным шепотом:
– Значит, он ничтожество?.. А как насчет тебя, мама? Мама! – Он стряхнул с себя ее руки, с брезгливостью, как стряхивают гадкое насекомое.
– Нат! Подожди! – Она снова потянулась к нему.
Он отступил, развернулся и выбежал из комнаты. Келли бросилась вслед за ним, упала на колени, крепко зажмурила глаза и застонала.
Хэм подошел, наклонился к ней, положил руки ей на плечи.
– Что с тобой?
– Убирайся из этого дома! – процедила она сквозь стиснутые зубы.
– Келли, ты сама виновата. Проклиная меня, ты прокляла себя. Ты должна это понять.
– Убирайся вон!
Крик ее разнесся по всему дому, эхом отозвался от высоких потолков холла. Вон… вон… вон…
Хэм оставил ее скрючившейся на полу гостиной, снял пальто и шляпу с вешалки и вышел в снежную ночь. Колючие снежинки били его по рукам и лицу.
Он пришел домой, разжег огонь, налил себе полкружки яблочного бренди из покрытого пылью кувшина, который отец хранил в углу кладовки, сколько Хэм себя помнил. Он стоял в кухне у окна, глядя на кладбищенский участок, где покоился Натаниэль и прочие Найты. Покоятся в мире… Так ли это? Могилы и надгробные плиты занесло глубоким снегом. Виднелись лишь надгробья Сайруса и Эммы, снег еще не прикрыл бронзовые таблички с их именами.
Хэм прошел в гостиную, сел на кушетку перед камином. Здесь он когда-то целовался с Крис Мейджорс. Бедняжка! Он пил бренди, глядя на гипнотизирующие языки огня. Поленья вспыхивали, съеживались и распадались, рассыпая золу.
Хэм сидел с открытыми глазами, погрузившись в оцепенение, и внезапно очнулся. Часы пробили два, и в этот же момент кто-то сильно забарабанил в дверь. Он поставил на стол пустой стакан, вскочил. Кто бы это мог быть? В такое время, в такую погоду…
Это оказалась Келли. Бледный овал лица был обрамлен мехом, покрытым инеем.
– Ты выглядишь встревоженной. Что-нибудь случилось? Что-нибудь с Натом?
Она пробежала мимо него прямо в комнату.
– Где он, Хэм?
Хэм закрыл дверь. Прошел за ней.
– Нат?! Ты думаешь, он здесь?
– Не лги мне! Тебе мало того, что ты встал между мной и сыном? Теперь ты отнял его у меня.
– Келли, клянусь, я не видел Ната, после того как ушел из вашего дома. Ты уверена, что дома его нет? Ты везде посмотрела? В домике на пристани? Держу пари, он там.
– Нет. Его нигде нет. – Она прошла в холл, с подозрением покосилась на лестницу, устремила взгляд на темную столовую. – Хэм, ты мне правду говоришь? Прошу тебя, если ты знаешь, где он… – У нее перехватило дыхание. Рука поднялась к горлу.
– Келли, я не знаю, где он. Здесь я его точно не ждал, после того что он узнал о нас обоих. Его машина на месте? Он мог поехать в Клинтон. Шоссе почти расчистили.
Она покачала головой.
– Машина в гараже. Господи! Не мог же он уйти пешком в такой снег?
Та же мысль пришла в голову и Хэму. В отчаянии от того, что он услышал от Келли, Нат мог решиться… Перед глазами возникло ужасающее видение – Карл Мейджорс медленными шагами бредет по мосту, навстречу собственной гибели. Хэм вернулся в гостиную. Келли следовала за ним по пятам.
– Что нам делать, Хэм?
Он снял телефонную трубку.
– Позвоню шерифу. Хотя нет, постой… Ты не заглянула в его шкаф? В ящики?
– Об этом я не подумала.
– Хорошо. Проверим сначала эту возможность, прежде чем обращаться за помощью. Я позвоню на вокзал.
С начала войны правительство постановило, что на каждой железнодорожной станции круглосуточно должен дежурить кто-нибудь из служащих. Нередко пассажирские и грузовые поезда теперь приходилось отправлять по боковой ветке, чтобы пропустить составы с солдатами или военными грузами.
Трубку взял новый служащий, исполнявший обязанности помощника начальника станции Гека Джонса.
– Сегодня вечером из Найтсвилла не уезжал пассажир? Вы ведь знаете молодого Натаниэля Найта? – Последовала пауза. – Понятно. Большое спасибо.
Хэм положил трубку. Повернулся к Келли.
– Ну что? Я вижу по твоему лицу, он там был.
– Да, Нат был на станции.
– Пошли скорее. Заберем его домой.
Она направилась к двери. Хэм взял ее за руки.
– Бесполезно, Келли. Его там уже нет. Эд Питере остановил для него сто сорок пятый на Нью-Йорк. Он уже в поезде, с двумя чемоданами, как сказал Эд.
– Не-е-ет!
Откинув голову, она завыла, как волчица, у которой отняли детеныша. До этого Хэм лишь один раз видел Келли плачущей – в тот день, когда Нат едва не утонул.
Он попытался привести ее в чувство.
– Этим не поможешь. Смирись, Келли. Он мужчина и сделал мужской выбор.
Глаза ее, увеличившиеся от слез, казались огромными и темными, как море.
– Нет, это не его выбор! Это все ты! Ты вернулся в Найтсвилл для того, чтобы уничтожить нас обоих, меня и его! Тебя, как видно, точит какое-то извращенное убеждение, что, уничтожив нас, ты, наконец, избавишься от своего греха.
– Это твое извращенное убеждение, а не мое.
– Но ты же просто одержим сознанием своего греха. Воображаешь себя Христом, распятым на кресте. Наказание, искупление… ты носишь их как сутану, со священной гордостью. Святой Хэм! Пусти меня!
Хэм крепко держал ее за запястья.
– Отпущу, когда перестанешь вести себя, как безумная. Именно от этого бежал Нат, и этим ты уж точно не заставишь его вернуться.
– Простофиля! Многие годы ты носился со своим возвышенным сознанием великого греха и неискупленной вины. Монах несчастный! Нет никакого греха. Ты не убивал своего отца. Ты не имеешь к этому никакого отношения. И вовсе не Господь Бог послал его в тот день в амбар. Это сделала я!
– Ты послала моего отца в амбар?! Как это?
– В тот день утром я будто невзначай упомянула, что каждое воскресенье после обеда ты приводишь в амбар девушку.
Вначале Хэм ничего не почувствовал. Тело и мозг словно окаменели.
– Ты сказала отцу, зная, что он обязательно придет и застанет нас вместе?! Нас с тобой…
– Отлично придумано, не правда ли, святой Хэм? Так что, как видишь, венец, заработанный годами бесконечного раскаяния, не что иное, как колпак шута. Ты дурак, Хэм. Дурак! – Она плюнула ему в лицо.
Ярость взметнулась в нем огненной лавой, сметая все на своем пути. Позднее он мог припомнить лишь отдельные моменты из того, что последовало за этим. Как головоломка, в которой утеряны целые куски. Он сорвал с нее шубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Будь ты проклят! Будь ты проклят! – Не помня себя от ярости, Келли бросилась к Нату, вцепилась в его рукав. – Видишь?! Теперь ты видишь, что он собой представляет. Он все признал! Что ты скажешь о человеке, который прелюбодействует с женой своего отца?! Каким ничтожеством надо быть!
Нат взглянул на нее, опустив глаза. Он смотрел на нее сверху вниз. Келли съежилась от ненависти и отвращения, которые прочла в глазах сына. Он заговорил замогильным шепотом:
– Значит, он ничтожество?.. А как насчет тебя, мама? Мама! – Он стряхнул с себя ее руки, с брезгливостью, как стряхивают гадкое насекомое.
– Нат! Подожди! – Она снова потянулась к нему.
Он отступил, развернулся и выбежал из комнаты. Келли бросилась вслед за ним, упала на колени, крепко зажмурила глаза и застонала.
Хэм подошел, наклонился к ней, положил руки ей на плечи.
– Что с тобой?
– Убирайся из этого дома! – процедила она сквозь стиснутые зубы.
– Келли, ты сама виновата. Проклиная меня, ты прокляла себя. Ты должна это понять.
– Убирайся вон!
Крик ее разнесся по всему дому, эхом отозвался от высоких потолков холла. Вон… вон… вон…
Хэм оставил ее скрючившейся на полу гостиной, снял пальто и шляпу с вешалки и вышел в снежную ночь. Колючие снежинки били его по рукам и лицу.
Он пришел домой, разжег огонь, налил себе полкружки яблочного бренди из покрытого пылью кувшина, который отец хранил в углу кладовки, сколько Хэм себя помнил. Он стоял в кухне у окна, глядя на кладбищенский участок, где покоился Натаниэль и прочие Найты. Покоятся в мире… Так ли это? Могилы и надгробные плиты занесло глубоким снегом. Виднелись лишь надгробья Сайруса и Эммы, снег еще не прикрыл бронзовые таблички с их именами.
Хэм прошел в гостиную, сел на кушетку перед камином. Здесь он когда-то целовался с Крис Мейджорс. Бедняжка! Он пил бренди, глядя на гипнотизирующие языки огня. Поленья вспыхивали, съеживались и распадались, рассыпая золу.
Хэм сидел с открытыми глазами, погрузившись в оцепенение, и внезапно очнулся. Часы пробили два, и в этот же момент кто-то сильно забарабанил в дверь. Он поставил на стол пустой стакан, вскочил. Кто бы это мог быть? В такое время, в такую погоду…
Это оказалась Келли. Бледный овал лица был обрамлен мехом, покрытым инеем.
– Ты выглядишь встревоженной. Что-нибудь случилось? Что-нибудь с Натом?
Она пробежала мимо него прямо в комнату.
– Где он, Хэм?
Хэм закрыл дверь. Прошел за ней.
– Нат?! Ты думаешь, он здесь?
– Не лги мне! Тебе мало того, что ты встал между мной и сыном? Теперь ты отнял его у меня.
– Келли, клянусь, я не видел Ната, после того как ушел из вашего дома. Ты уверена, что дома его нет? Ты везде посмотрела? В домике на пристани? Держу пари, он там.
– Нет. Его нигде нет. – Она прошла в холл, с подозрением покосилась на лестницу, устремила взгляд на темную столовую. – Хэм, ты мне правду говоришь? Прошу тебя, если ты знаешь, где он… – У нее перехватило дыхание. Рука поднялась к горлу.
– Келли, я не знаю, где он. Здесь я его точно не ждал, после того что он узнал о нас обоих. Его машина на месте? Он мог поехать в Клинтон. Шоссе почти расчистили.
Она покачала головой.
– Машина в гараже. Господи! Не мог же он уйти пешком в такой снег?
Та же мысль пришла в голову и Хэму. В отчаянии от того, что он услышал от Келли, Нат мог решиться… Перед глазами возникло ужасающее видение – Карл Мейджорс медленными шагами бредет по мосту, навстречу собственной гибели. Хэм вернулся в гостиную. Келли следовала за ним по пятам.
– Что нам делать, Хэм?
Он снял телефонную трубку.
– Позвоню шерифу. Хотя нет, постой… Ты не заглянула в его шкаф? В ящики?
– Об этом я не подумала.
– Хорошо. Проверим сначала эту возможность, прежде чем обращаться за помощью. Я позвоню на вокзал.
С начала войны правительство постановило, что на каждой железнодорожной станции круглосуточно должен дежурить кто-нибудь из служащих. Нередко пассажирские и грузовые поезда теперь приходилось отправлять по боковой ветке, чтобы пропустить составы с солдатами или военными грузами.
Трубку взял новый служащий, исполнявший обязанности помощника начальника станции Гека Джонса.
– Сегодня вечером из Найтсвилла не уезжал пассажир? Вы ведь знаете молодого Натаниэля Найта? – Последовала пауза. – Понятно. Большое спасибо.
Хэм положил трубку. Повернулся к Келли.
– Ну что? Я вижу по твоему лицу, он там был.
– Да, Нат был на станции.
– Пошли скорее. Заберем его домой.
Она направилась к двери. Хэм взял ее за руки.
– Бесполезно, Келли. Его там уже нет. Эд Питере остановил для него сто сорок пятый на Нью-Йорк. Он уже в поезде, с двумя чемоданами, как сказал Эд.
– Не-е-ет!
Откинув голову, она завыла, как волчица, у которой отняли детеныша. До этого Хэм лишь один раз видел Келли плачущей – в тот день, когда Нат едва не утонул.
Он попытался привести ее в чувство.
– Этим не поможешь. Смирись, Келли. Он мужчина и сделал мужской выбор.
Глаза ее, увеличившиеся от слез, казались огромными и темными, как море.
– Нет, это не его выбор! Это все ты! Ты вернулся в Найтсвилл для того, чтобы уничтожить нас обоих, меня и его! Тебя, как видно, точит какое-то извращенное убеждение, что, уничтожив нас, ты, наконец, избавишься от своего греха.
– Это твое извращенное убеждение, а не мое.
– Но ты же просто одержим сознанием своего греха. Воображаешь себя Христом, распятым на кресте. Наказание, искупление… ты носишь их как сутану, со священной гордостью. Святой Хэм! Пусти меня!
Хэм крепко держал ее за запястья.
– Отпущу, когда перестанешь вести себя, как безумная. Именно от этого бежал Нат, и этим ты уж точно не заставишь его вернуться.
– Простофиля! Многие годы ты носился со своим возвышенным сознанием великого греха и неискупленной вины. Монах несчастный! Нет никакого греха. Ты не убивал своего отца. Ты не имеешь к этому никакого отношения. И вовсе не Господь Бог послал его в тот день в амбар. Это сделала я!
– Ты послала моего отца в амбар?! Как это?
– В тот день утром я будто невзначай упомянула, что каждое воскресенье после обеда ты приводишь в амбар девушку.
Вначале Хэм ничего не почувствовал. Тело и мозг словно окаменели.
– Ты сказала отцу, зная, что он обязательно придет и застанет нас вместе?! Нас с тобой…
– Отлично придумано, не правда ли, святой Хэм? Так что, как видишь, венец, заработанный годами бесконечного раскаяния, не что иное, как колпак шута. Ты дурак, Хэм. Дурак! – Она плюнула ему в лицо.
Ярость взметнулась в нем огненной лавой, сметая все на своем пути. Позднее он мог припомнить лишь отдельные моменты из того, что последовало за этим. Как головоломка, в которой утеряны целые куски. Он сорвал с нее шубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106