Может быть, Адам Вуд ломал комедию и все, что он разыграл перед ней, было не чем иным, как просто школьным слащавым спектаклем? Может быть, он просто расставил ей хитрую ловушку, соблазняя ее обещаниями насчет Калифорнии, а она оказалась последней идиоткой, когда поверила ему. Когда она сядет в поезд, там ее, возможно, уже будут поджидать головорезы, они схватят ее и скрутят ей руки, или поезд, который, как она думает, едет в Калифорнию, на самом деле следует в Нью-Мексико.
Энджел понимала, что она рискует, и единственный вопрос заключался в том, стоило ли так рисковать. Но когда она увидела поезд, она признала, что ответ на этот вопрос — да.
Это было самое шикарное, что она видела в своей жизни. Совсем не похоже на узкую железнодорожную ветку, по которой они ехали в Денвер. Дорога Денвер — залив Сан-Франциско была роскошной железной дорогой, которая наряжалась в свои поезда также, как дама из большого города обувает туфли, застегивающиеся на длинный ряд пуговок. Пульмановские вагоны были окрашены в глянцевый коричневый цвет, а внутри было так изумительно, что у Энджел перехватило дыхание — она не представляла, что такое возможно в поездах. Накануне они сидели на жестких филенчатых скамейках — сегодня же они удобно расположились в салоне, в просторных креслах с обивкой цвета зеленого леса, а под ногами у них лежал тканый ковер рубинового цвета. На окнах висели портьеры из зеленого бархата, а все углы вагона закрывала зеленая бархатная драпировка, подвязанная декоративным золоченым шнуром с кисточками. Потолок и стены были инкрустированы ценным отполированным деревом, а по стенам развешаны газовые светильники с гофрированными абажурами.
Энджел изо всех сил старалась скрыть охвативший ее благоговейный трепет, но это далось ей непросто.
«Так вот как путешествуют богатые», — думала она. Ни сломанных колес повозки, ни ковыляния по колено в грязи, чтобы задобрить упрямого мула, ни ломоты в спине, ушибленного зада и мозолей на пальцах от управления упряжкой лошадей по дорогам, изрытым ухабами. Внезапно она перестала ощущать висящий на ее груди крест, как наковальню; она почувствовала его приятное тепло на своей коже — тепло, которое ее почти жгло. Это ее билет в другой мир. Еще несколько дней — и она станет богатой, одной из них. Когда они будут ехать в карете, ей больше не придется укрывать ноги Джереми одеялами, чтобы уберечь его от утренней прохлады. Они больше никогда не будут съеживаться под протекающей крышей повозки и выжидать, когда закончится буря. Вот это та жизнь, для которой она была рождена, мир избранных, о котором она слишком мало знала, чтобы мечтать о нем. Теперь, когда этот мир находился в пределах досягаемости, ее голова кружилась от предвкушения счастья.
Когда Джереми расположился в кресле у окна, Адам предложил ей осмотреть поезд.
Энджел не хотела соглашаться, ей не нравилось, когда его лицо принимало такое же покорное выражение, как у папаши, потворствующего капризам избалованного ребенка. Но она знала: он не допустит, чтобы она гуляла по поезду одна после того нападения бандитов, когда они ехали в Денвер. А ей и правда очень хотелось осмотреть поезд. Поэтому она равнодушно кивнула в знак согласия и вышла в коридор. Он предложил ей руку, и Энджел, наблюдая, как другие дамы в шляпках с перьями опирались на руку сопровождавших их мужчин, положила руку на его локоть. Она чувствовала себя собакой на привязи, но через некоторое время из-за охватившего ее возбуждения обо всем забыла.
Адам провел ее через спальные вагоны, спальные полки в которых располагались в виде двойных рядов по обеим сторонам коридора. Каждая постель была отгорожена занавеской, так чтобы можно было переодеться без посторонних глаз; один вагон был предназначен для женщин, другой — для мужчин. Энджел никогда и не предполагала, что в поезде могут быть кровати, и такое расположение постелей показалось ей верхом изобретательности. Там еще была туалетная комната с раковиной, зеркалом, комодом и краном с водой — Энджел слышала об изысканных отелях с подобными удобствами, но никогда, конечно же, в них не бывала.
Однако Адаму, по-видимому, ничего здесь не казалось необычным, и она воздержалась от комментариев.
В поезде был еще вагон для курения, где стояли красные бархатные шезлонги и медные плевательницы — там уже сидели мужчины, громко разговаривая и наполняя воздух едким синим дымом толстых сигар. Когда она проходила мимо, разговоры смолкли, и они проводили ее взглядами.
Это не беспокоило Энджел, она привыкла к тому, что мужчины всегда на нее смотрят. Что ей действительно показалось непривычным, так это то, что в то время, когда они на нее смотрели, ее сопровождал другой мужчина, и она чувствовала, как под ее пальцами у Адама напрягаются мышцы. Он как будто стал выше ростом, и его походка стала более неспешной, даже медленной, так что Энджел пришлось подвинуться к нему поближе. Сначала это ее раздражало, но, взглянув на него, она смутилась. Его взгляд был спокойным и уверенным, линия рта волевая, его поза… собственническая. Нельзя было найти более подходящего слова. Другие мужчины поняли это и отвели от нее взгляд или вежливо кивали, широким жестом поднимая шляпы, или гасили сигары, когда она проходила мимо. Это дало ей возможность почувствовать себя женщиной. Почти королевой. Когда она шла под руку с Адамом Вудом, мужчины смотрели на нее не просто как на красивую женщину, приятную для глаза, а как на настоящую леди. Ей было незнакомо это ощущение, и оно ей понравилось.
По вагонам прогуливались другие пассажиры, и Энджел поймала себя на мысли, что она подражает изысканно одетым дамам держать голову и семенить ногами. Ей хотелось бегать из вагона в вагон, дотрагиваться до разных предметов и громко кричать, запрокинув голову, чтобы увидеть ослепительные огни стеклянных люстр, рассмотреть узоры обивки стен… но она не удержалась от приглушенного возгласа восторга только один раз и это случилось, когда они пришли в вагон-ресторан.
Он был таким же большим и величественным, как внутреннее помещение церкви, с узорчатыми тканями на стенах и потолком, изготовленным из разных пород дерева, собранных в причудливом узоре, центр которого оказался как раз в середине потолка. Ковер был еще толще и пышнее, чем в вагоне-салоне, где у них были места, и по цвету напоминал блестящее золото. Вход и выход из ресторана закрывали бархатные портьеры. В одном конце вагона стояла большая изогнутая стойка, на которой красовался роскошный чайный сервиз из серебра. Столики и низкие мягкие стулья были расставлены группами. Пахло мебельным лаком и воском для свечей.
— А это для чего? — тихо спросила она, слегка проведя пальцами по тщательно отполированной стойке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82