Он что-то шептал ей, но из-за шума в голове она его не слышала.
Он резким толчком вошел в ее тело, и она тихо вскрикнула, но это не был грубый толчок. Он был сильным и странным, что доставило ей неожиданное удовольствие, но что это было — ее неискушенный разум не мог определить. Она вцепилась в его спину, прижимая к себе, она задышала с трудом, когда он устремился в нее еще глубже и начал медленно двигаться в ней.
В этот раз она так много узнала, много такого, о чем даже не подозревала раньше, пока Адам не научил ее тому, что это было естественно. Каково это — стать частью другого существа, не просто телом, но разумом и сердцем? Что означает что-то разделять с кем-то, свободно дарить что-то, желать дарить так же отчаянно, как она желала получить… зависеть от другого, слиться с другим, впустить другого человека в глубину своей души и знать, что в ней есть место, которое никогда не будет принадлежать никому, кроме него, которое, когда его нет там, всегда будет пустовать.
Как это случилось, что ужасная агонизирующая боль нарастала и нарастала, пока ей не захотелось кричать от наслаждения — и как эта боль могла показать ей, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, — внезапно рассеется и превратится в мерцающие волны наслаждения, такого сильного, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, — все изменилось навсегда. Ее переполняла радость, желание сказать ему сотню, тысячу вещей, и сознание того, что ничего не нужно говорить. Он обнимал ее. Он целовал ей руки и гладил ее волосы. И она заснула в его объятиях, спокойно и безмятежно.
* * *
Когда Энджел проснулась, она долго лежала с закрытыми глазами, гадая, не должна ли она почувствовать себя плохо. Ей было интересно знать, должна ли она испытывать стыд или сожаление, или могут ли ее теперь причислить к той же категории, что и девушек из таверны, на которых она смотрела с таким презрением и к которой принадлежала ее мать. Ее интересовало, думал ли Адам о ней что-то похожее.
В конце концов она решила, что, возможно, она и принадлежит к числу этих девушек, и он, возможно, именно так о ней и думает, но это не имело для нее очень уж большого значения, как она опасалась. Потому что он нежно обнимал ее и, пока он ее обнимал, ей было все равно, кем она стала или что о ней подумают другие.
— Ты хорошенькая, когда спишь, — улыбнулся он. — Я давно уже не сплю и все это время любуюсь тобой.
Было так странно лежать обнаженной, накрывшись простыней, и слышать рядом мужской голос. Она почувствовала легкое волнение и, открыв сонные глаза, не смогла удержаться от вопроса:
— Как ты догадался, что я проснулась?
Он наклонился и нежно поцеловал ее взъерошенные волосы.
— Я согрел для тебя кофе, оставшийся со вчерашнего дня. Хочешь кофе?
Она увидела, что он уже надел брюки и лежал на одеяле, прижимая ее к своей обнаженной груди. На его животе виднелся синяк, и это напомнило ей о том, что случилось. Но теперь ей казалось, что это случилось так давно, что как будто этого и не было вовсе. Но это все же было на самом деле, и червячок страха в ее груди испортил совершенство чудесного дня.
Она села, прикрывая грудь простыней, и рукой пригладила волосы. Она никогда не спала с распущенными волосами, как какая-нибудь распутница.
Она нерешительно взглянула на него и подумала, что, наверное, это самое трудное — после всего, что было, не знать, что делать и что говорить, не знать, чего он от нее ожидает. Жаль, что он не снял одежду и не лежал сейчас под одеялом вместе с ней — тогда бы она придумала, что делать.
Но он просто нежно взглянул на нее и произнес:
— Сегодня мы должны многое успеть сделать, Энджел.
Она огорчилась. Он сказал совсем не то, что она хотела услышать.
— Например?
— Например, нам надо найти священника и пожениться.
Энджел, до этого момента напряженно рассматривающая складки простыни, которые она старательно расправляла, устремила на него изумленный взгляд:
— Что?
Он улыбался, наматывая прядь ее волос на свой указательный палец.
— Ты же говорила, что хочешь быть моей женщиной, — ласково напомнил он ей. — Ты думаешь, я пошел бы на то, что у нас было с тобой, если бы не хотел на тебе жениться?
У Энджел закружилась голова. Пожениться! Выйти замуж! Выйти замуж за Адама! Она станет замужней дамой, будет вести хозяйство, и у них будут дети… У них с Адамом будут дети. Респектабельность, надежность, постоянство — все то, о чем она раньше и не мечтала, потому что раньше ей просто не приходило в голову, что когда-нибудь все это у нее будет. Он хотел не попользоваться и бросить ее, как тот бандит попользовался ее матерью; он не собирался держать ее рядом и спать с ней, пока она ему не надоест. Он хотел на ней жениться. Жениться на ней.
Должно быть, он принял ее молчание, вызванное бесконечным изумлением, за сомнение, потому что быстро добавил:
— Послушай, я не говорю, что могу многое тебе предложить. Большую часть жизни я скитался, потом представлял закон, и не более того. Но у меня там, в Нью-Мексико, есть маленький домик — на вид так себе, но, я думаю, женские руки могут там все исправить — и еще есть хороший земельный участок, который постепенно превращается в одно из лучших ранчо на этом берегу Миссисипи. Ты не будешь богата, но и нуждаться ни в чем тоже не будешь. Я сделаю все, чтобы…
— Ах, Адам. — Эти слова были произнесены очень тихо и прерывались на каждом новом слоге от восторга, от безмерного счастья, которое переполняло ее и грозило перелиться через край. Она закрыла глаза и судорожно обняла его. — Я и не дум ала…Я не знала, что ты…Я очень хочу выйти за тебя замуж!
Он глубоко вздохнул и крепко обнял ее. От этого пылкого объятия влюбленного мужчины Энджел испытала такую невероятную радость, что почти перестала дышать.
— У нас будет много детей, — прошептала она, — и они никогда не будут голодными, брошенными и одинокими. У нас будет настоящий дом с настоящими тарелками и скатертью на столе и стеклянными окнами. У нас будут стеклянные окна?
Его сильные и нежные пальцы заблудились в ее волосах.
— Стеклянные окна, — повторил он хрипло. — И столько детей, сколько ты захочешь.
Но вдруг она заколебалась, потому что легкая тень сомнения омрачила ее восторг и вернула к реальности.
— Может быть… — Она заставила себя немного отодвинуться и посмотреть на него. — Может быть, тебе не следует так торопиться? — спросила она. — Может быть, я не буду такой уж хорошей женой. Я совсем не умею себя вести, я привыкла делать все по-своему, и я никогда не жила на одном месте больше полугода. Может быть, я поставлю тебя в неловкое положение перед твоими утонченными друзьями?
Лицо Адама медленно расплылось в счастливой улыбке, и Энджел охватила безмерная радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Он резким толчком вошел в ее тело, и она тихо вскрикнула, но это не был грубый толчок. Он был сильным и странным, что доставило ей неожиданное удовольствие, но что это было — ее неискушенный разум не мог определить. Она вцепилась в его спину, прижимая к себе, она задышала с трудом, когда он устремился в нее еще глубже и начал медленно двигаться в ней.
В этот раз она так много узнала, много такого, о чем даже не подозревала раньше, пока Адам не научил ее тому, что это было естественно. Каково это — стать частью другого существа, не просто телом, но разумом и сердцем? Что означает что-то разделять с кем-то, свободно дарить что-то, желать дарить так же отчаянно, как она желала получить… зависеть от другого, слиться с другим, впустить другого человека в глубину своей души и знать, что в ней есть место, которое никогда не будет принадлежать никому, кроме него, которое, когда его нет там, всегда будет пустовать.
Как это случилось, что ужасная агонизирующая боль нарастала и нарастала, пока ей не захотелось кричать от наслаждения — и как эта боль могла показать ей, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, — внезапно рассеется и превратится в мерцающие волны наслаждения, такого сильного, что все в ее существе, все, что она когда-либо знала или думала, что знает, — все изменилось навсегда. Ее переполняла радость, желание сказать ему сотню, тысячу вещей, и сознание того, что ничего не нужно говорить. Он обнимал ее. Он целовал ей руки и гладил ее волосы. И она заснула в его объятиях, спокойно и безмятежно.
* * *
Когда Энджел проснулась, она долго лежала с закрытыми глазами, гадая, не должна ли она почувствовать себя плохо. Ей было интересно знать, должна ли она испытывать стыд или сожаление, или могут ли ее теперь причислить к той же категории, что и девушек из таверны, на которых она смотрела с таким презрением и к которой принадлежала ее мать. Ее интересовало, думал ли Адам о ней что-то похожее.
В конце концов она решила, что, возможно, она и принадлежит к числу этих девушек, и он, возможно, именно так о ней и думает, но это не имело для нее очень уж большого значения, как она опасалась. Потому что он нежно обнимал ее и, пока он ее обнимал, ей было все равно, кем она стала или что о ней подумают другие.
— Ты хорошенькая, когда спишь, — улыбнулся он. — Я давно уже не сплю и все это время любуюсь тобой.
Было так странно лежать обнаженной, накрывшись простыней, и слышать рядом мужской голос. Она почувствовала легкое волнение и, открыв сонные глаза, не смогла удержаться от вопроса:
— Как ты догадался, что я проснулась?
Он наклонился и нежно поцеловал ее взъерошенные волосы.
— Я согрел для тебя кофе, оставшийся со вчерашнего дня. Хочешь кофе?
Она увидела, что он уже надел брюки и лежал на одеяле, прижимая ее к своей обнаженной груди. На его животе виднелся синяк, и это напомнило ей о том, что случилось. Но теперь ей казалось, что это случилось так давно, что как будто этого и не было вовсе. Но это все же было на самом деле, и червячок страха в ее груди испортил совершенство чудесного дня.
Она села, прикрывая грудь простыней, и рукой пригладила волосы. Она никогда не спала с распущенными волосами, как какая-нибудь распутница.
Она нерешительно взглянула на него и подумала, что, наверное, это самое трудное — после всего, что было, не знать, что делать и что говорить, не знать, чего он от нее ожидает. Жаль, что он не снял одежду и не лежал сейчас под одеялом вместе с ней — тогда бы она придумала, что делать.
Но он просто нежно взглянул на нее и произнес:
— Сегодня мы должны многое успеть сделать, Энджел.
Она огорчилась. Он сказал совсем не то, что она хотела услышать.
— Например?
— Например, нам надо найти священника и пожениться.
Энджел, до этого момента напряженно рассматривающая складки простыни, которые она старательно расправляла, устремила на него изумленный взгляд:
— Что?
Он улыбался, наматывая прядь ее волос на свой указательный палец.
— Ты же говорила, что хочешь быть моей женщиной, — ласково напомнил он ей. — Ты думаешь, я пошел бы на то, что у нас было с тобой, если бы не хотел на тебе жениться?
У Энджел закружилась голова. Пожениться! Выйти замуж! Выйти замуж за Адама! Она станет замужней дамой, будет вести хозяйство, и у них будут дети… У них с Адамом будут дети. Респектабельность, надежность, постоянство — все то, о чем она раньше и не мечтала, потому что раньше ей просто не приходило в голову, что когда-нибудь все это у нее будет. Он хотел не попользоваться и бросить ее, как тот бандит попользовался ее матерью; он не собирался держать ее рядом и спать с ней, пока она ему не надоест. Он хотел на ней жениться. Жениться на ней.
Должно быть, он принял ее молчание, вызванное бесконечным изумлением, за сомнение, потому что быстро добавил:
— Послушай, я не говорю, что могу многое тебе предложить. Большую часть жизни я скитался, потом представлял закон, и не более того. Но у меня там, в Нью-Мексико, есть маленький домик — на вид так себе, но, я думаю, женские руки могут там все исправить — и еще есть хороший земельный участок, который постепенно превращается в одно из лучших ранчо на этом берегу Миссисипи. Ты не будешь богата, но и нуждаться ни в чем тоже не будешь. Я сделаю все, чтобы…
— Ах, Адам. — Эти слова были произнесены очень тихо и прерывались на каждом новом слоге от восторга, от безмерного счастья, которое переполняло ее и грозило перелиться через край. Она закрыла глаза и судорожно обняла его. — Я и не дум ала…Я не знала, что ты…Я очень хочу выйти за тебя замуж!
Он глубоко вздохнул и крепко обнял ее. От этого пылкого объятия влюбленного мужчины Энджел испытала такую невероятную радость, что почти перестала дышать.
— У нас будет много детей, — прошептала она, — и они никогда не будут голодными, брошенными и одинокими. У нас будет настоящий дом с настоящими тарелками и скатертью на столе и стеклянными окнами. У нас будут стеклянные окна?
Его сильные и нежные пальцы заблудились в ее волосах.
— Стеклянные окна, — повторил он хрипло. — И столько детей, сколько ты захочешь.
Но вдруг она заколебалась, потому что легкая тень сомнения омрачила ее восторг и вернула к реальности.
— Может быть… — Она заставила себя немного отодвинуться и посмотреть на него. — Может быть, тебе не следует так торопиться? — спросила она. — Может быть, я не буду такой уж хорошей женой. Я совсем не умею себя вести, я привыкла делать все по-своему, и я никогда не жила на одном месте больше полугода. Может быть, я поставлю тебя в неловкое положение перед твоими утонченными друзьями?
Лицо Адама медленно расплылось в счастливой улыбке, и Энджел охватила безмерная радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82