Это бы того стоило, даже если бы она украла эту одежду и ее заключили бы потом в тюрьму, — просто подарить Джереми радость стоило всего этого.
В ее жизни никогда не было такого счастливого вечера, как этот, и — Энджел была в этом уверена — никогда больше не будет. До этого ей казалось, что все самое чудесное и грандиозное она уже видела в поезде, но выяснилось, что это ничто по сравнению с богатством и безудержностью ночной жизни Сан-Франциско.
Они ужинали в клубе, где отгороженная верхняя галерея возвышалась над сценой, которая находилась под ней, и их столик стоял прямо напротив этой галереи. Столик был накрыт белой льняной скатертью, такой тяжелой и твердой, что она царапала руку Энджел, а на больших серебряных вилках были выгравированы розы. На каждом столике стояли розы, и все огромное помещение сверкало в огнях свечей и люстр. Адам заказал бутылку шампанского «Маме», и Энджел наслаждалась его сухим, приятным вкусом. Множество блюд, которые все приносили и приносили, ввергало ее в шок, и ни одно название не показалось им знакомым. Свежая зелень с уксусом, омар под сливочным соусом, какое-то блюдо под названием «спаржа», которое Энджел, понаблюдав за другими посетителями, в конце концов отважилась есть руками. Рыба какого-то неизвестного сорта, посыпанная орехами, нарезанное ломтиками красное мясо, фаршированное зеленью, а между блюдами подавали небольшую чашечку ароматизированного льда.
Джереми едва успел остановить Энджел, когда она собралась глотнуть из этой чашки, где была вода с ломтиком лимона и где другие посетители ополаскивали пальцы, но Энджел ничуть не смутилась. Она была слишком взволнована.
А сцена… На сцене творились чудеса! Стоящие в ряд девушки в красно-белых платьях с оборками поднимали ноги и показывали свои кружевные панталончики, и никто, похоже, не считал это неприличным… кроме, пожалуй, Джереми, который делал вид, что не обращает на них внимания. Красивые юноши, одетые в серебристое и белое, танцевали и пели на сцене, а также там выступали жонглеры и даже дрессированный медведь на привязи. Аплодируя, Энджел отхлопала себе все ладони, а от смеха у нее заболел живот.
Поднос с десертом был еще более изысканным, чем в поезде, а потом официант принес маленький серебряный поднос с портвейном и сигарами для мужчин и кружевную салфеточку с тремя шоколадками от Гирардели для Энджел. Это было сказочно, восхитительно, и Энджел хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось. Но когда представление подошло к концу, Адам взглянул на часы и тактично заметил, что им пора уходить, и Энджел поняла, что он заботится о ее отце. Хотя папа возражал, было видно, что он устал, а Энджел была слишком поглощена обстановкой и мелодиями, которые звучали в ее голове, чтобы это заметить.
Когда они вернулись в отель, Энджел совсем не хотелось идти к себе в номер. Она не представляла, как она вдруг снимет это чудесное платье, распустит волосы и снова облачится в поношенную ночную сорочку, как будто никогда не было этого волшебного вечера. Джереми настоял, чтобы Адам побыл внизу с Энджел, пока сам он будет готовиться ко сну.
Энджел стояла на крыльце, вглядываясь в темные аллеи парка, и говорила:
— Вам не обязательно стоять здесь со мной. Я не маленькая девочка. — Но на самом деле ее не возмущало его присутствие. По правде говоря, хоть она и старалась этого не показывать, Энджел была рада, что он остался с ней. Девушка не может чувствовать себя принцессой, если рядом нет прекрасного принца, который бы ею восхищался.
Он стоял близко от нее, возле перил, и от него пахло дорогим вином и сигарами и всем тем, что составляет лучшее в мужчине.
— Нет, обязательно. Мужчина должен быть последним идиотом, чтобы оставить такую красивую женщину одну, — с улыбкой ответил он.
От довольной улыбки на ее лице появились ямочки, хотя она постаралась, чтобы он не заметил ее радости.
— Вы говорите глупости, — сказала она.
— Я говорю то, что думаю.
Она глубоко вздохнула. Ночь благоухала цветами… и Адамом.
— Должно быть, у вас много денег, — заметила она.
Он грустно произнес:
— Это ведь очень важно для вас, правда?
— Конечно, это важно, — ответила она, пожав плечами, будто это само собой разумелось, — особенно если у человека никогда не было никаких денег.
— Ну что ж, думаю, мне тоже известно, каково это. Я хорошо зарабатываю. Вполне достаточно, чтобы потратить эти деньги в городе, который я никогда больше не увижу.
Мне вроде бы и не на что больше их тратить. У меня нет семьи или чего-то вроде этого.
Она почувствовала на себе его взгляд, он вызвал у нее странное ощущение покалывания на шее. Она не поднимала на него глаз. Последующие слова ей было довольно трудно сказать без того, чтобы не смотреть на него, когда она их произносила:
— Было… мило с вашей стороны потратить часть ваших денег на нас Я имею в виду сегодняшний вечер. Папа… он в своей жизни видел не так уж много радости. Я счастлива, что у него был этот вечер.
— Я делал это не для него, Энджел, — ласково ответил Адам.
Покалывание усилилось, перемещаясь вниз по позвоночнику, ее охватило волшебное ожидание и любопытство.
Ей было интересно, что она увидит в его глазах, если сейчас посмотрит на него. Ей хотелось знать, что произойдет, если она повернется к нему. Ее интересовало, что она сделает, если он положит руку ей на плечо, или коснется ее волос, или наклонится, придвинувшись к ней, и слегка коснется губами ее шеи. Ночь была сказочной, и Адам был частью этой сказки, и она не хотела больше задавать себе вопросы.
Но она не повернулась к нему, не посмотрела на него. И он не прикоснулся к ней. Ее руки только сильнее сжали. перила, и она проговорила, возможно, чересчур жизнерадостно:
— Вам не кажется, что папа выглядит теперь намного лучше? Я беспокоилась, что поездка слишком утомит его, но я думаю, что пребывание здесь принесло ему больше пользы, чем любое лечение.
Адам ничего не ответил, выражая этим свою неуверенность, а Энджел была слишком возбуждена, чтобы верно истолковать непонятную паузу.
— Надеюсь, он не переутомился сегодня вечером. Я думал завтра нанять экипаж и съездить к океану, — сказал он.
Энджел повернулась к нему, ее глаза сияли.
— Ах, Адам, правда? Это будет просто замечательно!
— Я же вам обещал, — напомнил он, и в его взгляде была такая нежность, ласка и доброта, что она опустила глаза и покраснела.
Потому что если бы она посмотрела на него чуть дольше, если бы она позволила этой тихой, ласкающей душу улыбке держать ее в плену хотя бы еще одну секунду, все бы изменилось. И это пугало ее.
— Тогда, думаю, мне лучше пойти спать. Завтра предстоит трудный день, — промолвила она.
— Я провожу вас.
— Нет, — торопливо отказалась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
В ее жизни никогда не было такого счастливого вечера, как этот, и — Энджел была в этом уверена — никогда больше не будет. До этого ей казалось, что все самое чудесное и грандиозное она уже видела в поезде, но выяснилось, что это ничто по сравнению с богатством и безудержностью ночной жизни Сан-Франциско.
Они ужинали в клубе, где отгороженная верхняя галерея возвышалась над сценой, которая находилась под ней, и их столик стоял прямо напротив этой галереи. Столик был накрыт белой льняной скатертью, такой тяжелой и твердой, что она царапала руку Энджел, а на больших серебряных вилках были выгравированы розы. На каждом столике стояли розы, и все огромное помещение сверкало в огнях свечей и люстр. Адам заказал бутылку шампанского «Маме», и Энджел наслаждалась его сухим, приятным вкусом. Множество блюд, которые все приносили и приносили, ввергало ее в шок, и ни одно название не показалось им знакомым. Свежая зелень с уксусом, омар под сливочным соусом, какое-то блюдо под названием «спаржа», которое Энджел, понаблюдав за другими посетителями, в конце концов отважилась есть руками. Рыба какого-то неизвестного сорта, посыпанная орехами, нарезанное ломтиками красное мясо, фаршированное зеленью, а между блюдами подавали небольшую чашечку ароматизированного льда.
Джереми едва успел остановить Энджел, когда она собралась глотнуть из этой чашки, где была вода с ломтиком лимона и где другие посетители ополаскивали пальцы, но Энджел ничуть не смутилась. Она была слишком взволнована.
А сцена… На сцене творились чудеса! Стоящие в ряд девушки в красно-белых платьях с оборками поднимали ноги и показывали свои кружевные панталончики, и никто, похоже, не считал это неприличным… кроме, пожалуй, Джереми, который делал вид, что не обращает на них внимания. Красивые юноши, одетые в серебристое и белое, танцевали и пели на сцене, а также там выступали жонглеры и даже дрессированный медведь на привязи. Аплодируя, Энджел отхлопала себе все ладони, а от смеха у нее заболел живот.
Поднос с десертом был еще более изысканным, чем в поезде, а потом официант принес маленький серебряный поднос с портвейном и сигарами для мужчин и кружевную салфеточку с тремя шоколадками от Гирардели для Энджел. Это было сказочно, восхитительно, и Энджел хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось. Но когда представление подошло к концу, Адам взглянул на часы и тактично заметил, что им пора уходить, и Энджел поняла, что он заботится о ее отце. Хотя папа возражал, было видно, что он устал, а Энджел была слишком поглощена обстановкой и мелодиями, которые звучали в ее голове, чтобы это заметить.
Когда они вернулись в отель, Энджел совсем не хотелось идти к себе в номер. Она не представляла, как она вдруг снимет это чудесное платье, распустит волосы и снова облачится в поношенную ночную сорочку, как будто никогда не было этого волшебного вечера. Джереми настоял, чтобы Адам побыл внизу с Энджел, пока сам он будет готовиться ко сну.
Энджел стояла на крыльце, вглядываясь в темные аллеи парка, и говорила:
— Вам не обязательно стоять здесь со мной. Я не маленькая девочка. — Но на самом деле ее не возмущало его присутствие. По правде говоря, хоть она и старалась этого не показывать, Энджел была рада, что он остался с ней. Девушка не может чувствовать себя принцессой, если рядом нет прекрасного принца, который бы ею восхищался.
Он стоял близко от нее, возле перил, и от него пахло дорогим вином и сигарами и всем тем, что составляет лучшее в мужчине.
— Нет, обязательно. Мужчина должен быть последним идиотом, чтобы оставить такую красивую женщину одну, — с улыбкой ответил он.
От довольной улыбки на ее лице появились ямочки, хотя она постаралась, чтобы он не заметил ее радости.
— Вы говорите глупости, — сказала она.
— Я говорю то, что думаю.
Она глубоко вздохнула. Ночь благоухала цветами… и Адамом.
— Должно быть, у вас много денег, — заметила она.
Он грустно произнес:
— Это ведь очень важно для вас, правда?
— Конечно, это важно, — ответила она, пожав плечами, будто это само собой разумелось, — особенно если у человека никогда не было никаких денег.
— Ну что ж, думаю, мне тоже известно, каково это. Я хорошо зарабатываю. Вполне достаточно, чтобы потратить эти деньги в городе, который я никогда больше не увижу.
Мне вроде бы и не на что больше их тратить. У меня нет семьи или чего-то вроде этого.
Она почувствовала на себе его взгляд, он вызвал у нее странное ощущение покалывания на шее. Она не поднимала на него глаз. Последующие слова ей было довольно трудно сказать без того, чтобы не смотреть на него, когда она их произносила:
— Было… мило с вашей стороны потратить часть ваших денег на нас Я имею в виду сегодняшний вечер. Папа… он в своей жизни видел не так уж много радости. Я счастлива, что у него был этот вечер.
— Я делал это не для него, Энджел, — ласково ответил Адам.
Покалывание усилилось, перемещаясь вниз по позвоночнику, ее охватило волшебное ожидание и любопытство.
Ей было интересно, что она увидит в его глазах, если сейчас посмотрит на него. Ей хотелось знать, что произойдет, если она повернется к нему. Ее интересовало, что она сделает, если он положит руку ей на плечо, или коснется ее волос, или наклонится, придвинувшись к ней, и слегка коснется губами ее шеи. Ночь была сказочной, и Адам был частью этой сказки, и она не хотела больше задавать себе вопросы.
Но она не повернулась к нему, не посмотрела на него. И он не прикоснулся к ней. Ее руки только сильнее сжали. перила, и она проговорила, возможно, чересчур жизнерадостно:
— Вам не кажется, что папа выглядит теперь намного лучше? Я беспокоилась, что поездка слишком утомит его, но я думаю, что пребывание здесь принесло ему больше пользы, чем любое лечение.
Адам ничего не ответил, выражая этим свою неуверенность, а Энджел была слишком возбуждена, чтобы верно истолковать непонятную паузу.
— Надеюсь, он не переутомился сегодня вечером. Я думал завтра нанять экипаж и съездить к океану, — сказал он.
Энджел повернулась к нему, ее глаза сияли.
— Ах, Адам, правда? Это будет просто замечательно!
— Я же вам обещал, — напомнил он, и в его взгляде была такая нежность, ласка и доброта, что она опустила глаза и покраснела.
Потому что если бы она посмотрела на него чуть дольше, если бы она позволила этой тихой, ласкающей душу улыбке держать ее в плену хотя бы еще одну секунду, все бы изменилось. И это пугало ее.
— Тогда, думаю, мне лучше пойти спать. Завтра предстоит трудный день, — промолвила она.
— Я провожу вас.
— Нет, — торопливо отказалась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82