Неглубокие ниши обрамляли маленькие, закопченные окошки. В них несли караул покрытые пылью святые. Часовня замка давно уже лишилась скамей и алтаря, а прежде она была пронизана духом торжественного достоинства.
Рейн наконец нашел место, куда его отец спрятал вещи матери.
– Будь ты проклят, Карр.
Он огляделся, не готовый к нахлынувшей при виде них печали. Столько воспоминаний. Здесь было голубое платье, которое она надевала однажды на Михайлов день. Он вспомнил, как прелестно она выглядела, когда поспешно спускалась по лестнице, шурша накрахмаленными юбками. Теперь оно лежало здесь, пожелтевшее, и в нем угнездилось семейство мышей.
Среди беспорядочно сваленной мебели он заметил банкетку, которая прежде стояла у ее туалетного столика; вышитые на ней красные тюльпаны потускнели и были побиты молью. На ней лежал ее любимый веер, обрывки раскрашенного шелка, еще сохранившиеся на пластинках из слоновой кости.
Все было свалено в кучу и забыто. Вещи Дженет Макларен не удостоились даже того, чтобы их аккуратно сложить. Никаких душистых побегов лаванды, чтобы замедлить неизбежное тление…
Вдруг в его мысли ворвался какой-то шум. Дверь часовни распахнулась с громким, протестующим стуком, и влетела Фейвор.
– Значит, это вы! Мне показалось, что я что-то услышала здесь, внизу, – торжествующе объявила она. – В этой части замка странное эхо, вам не кажется? Клянусь, я слышала, как вы выругались, еще в противоположном конце коридора.
Ее голос звенел от любопытства и был настолько живым, насколько эти вещи были мертвыми. Она принесла с собой всю безжалостную практичность юности. И смыла с его души печаль так же небрежно, как волна прилива смывает все с берега.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
Она подняла голову, оглядываясь вокруг.
– Здесь Макларены устраивали бракосочетания и крестились, и отсюда их уносили на кладбище, – пробормотала она. – Это окно в виде розетки было привезено из Парижа.
– Откуда вам это известно? – сухо спросил он, и ему стало интересно, как она выкрутится после этого разоблачающего заявления. Ясно, что она не может позволить, чтобы кто-то заподозрил в ней одну из Макларенов. Карр тут же выставит ее отсюда, не пройдет и часа.
Но Рейн ее недооценил. Задумчивое выражение исчезло с ее лица.
– О, это все дневники и записки, которые я нашла, – ответила она. – Вот это да! Взгляните, по-моему, это венецианское кружево. Просто преступление, что его оставили вот так гнить.
Удовольствие от задания, к которому он ее приговорил, было необъяснимым и прибавляло ей очарования. Четвертый день она помогала ему искать клад Макларенов, и с каждым днем появлялась все более сияющей. Конечно, если бы он обвинил ее в этом, она бы все отрицала. Но он сомневался, что она не признавалась в этом самой себе. Она была талантливой лгуньей, но, как и все талантливые лгуны, обладала сверхъестественной способностью быть правдивой перед собой.
– Вы пришли рано.
Он назначил ей встречу на полдень, но еще нет и десяти часов, а она уже здесь, полная энтузиазма, потрясающая и уязвимая. Очень, очень уязвимая. Она и понятия не имеет, какие мысли проносятся в его воображении.
– Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, – коротко ответила Фейвор. Вопреки равнодушному тону глаза ее метали искры.
Черт бы побрал его не вовремя проявившееся благородство. Ему следовало соблазнить ее и покончить с этим. Но он этого не сделает, просто потому что не знает, хочет ли она его. Он чувствовал, что нравится ей, но выросшая в монастырских стенах Фейвор… Неизвестно, как она поведет себя. А он… Впервые он задумался, хочется ли ему насильно склонять женщину к интимным отношениям. С этой юной леди у него столько связано, и не лучше ли теперь, когда их соединила судьба, не испытывать ее, а просто подружиться?
– Ну? – с нетерпением спросила Фейвор, и, судя по ее тону, не первый раз.
– Прошу прощения. О чем вы спрашивали?
– Почему вы на меня так глазеете? – Она в некотором смущении опустила глаза. – Мне не очень хотелось надевать опять это грязное платье, и потом, здесь холодно.
– Я вовсе не глазею. Я пытаюсь решить, как лучше применить ваши слабые навыки в работе.
Она приняла его оправдание, совершенно не задетая критикой. Оглядела комнату и заметила книгу, которую он положил на полку огромного, покосившегося шкафа у двери.
Словно кошка, которую привлек кусочек пряжи, она бросилась к нему. Рейн с удовольствием смотрел, как она с благоговением, осторожно открыла первую страницу. Он специально подсовывал ей разные предметы, чтобы она черпала из них сведения об истории ее рода. Каждый человек имеет право знать о своих предках, а она слишком рано потеряла всех, чтобы представить полную картину своего прошлого.
Если он правильно помнил, Колин, ее отец, был вторым сыном в семье и покинул горную Шотландию совсем молодым в поисках славы и богатства. На чужбине он завел семью – жену и троих детей, отправил их домой, в Шотландию, а сам продолжил погоню за вечно ускользающим богатством.
Через несколько лет он вернулся домой разочарованным и нашел своих сыновей в тюрьме за участие в якобитском заговоре дяди Йена. Йена к тому времени уже казнили, и Колин ненадолго стал лэрдом.
Фейвор, как помнил Рейн, никогда даже не жила в Уонтонз-Блаш. Ее мать предпочитала ждать возвращения мужа в старой, заброшенной башне на холме. В той башне, к которой притащили Рейна так много лет назад.
Это воспоминание погасило прежнее чувство удовольствия. Словно почувствовав перемену в его настроении, Фейвор захлопнула книгу, поморщившись от взлетевшего облачка пыли.
– Это нечто вроде книги расходов с замечаниями. Но она не принадлежит Дуарту Макларену.
– А кто такой этот Дуарт Макларен?
– Тот маленький мальчик, дневник которого я нашла в первый день.
– Понятно. А почему вы решили, что он может принадлежать юному Дуарту?
– О, не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, мне этого хотелось. Я надеялась узнать, что стало с Дуартом, когда он вырос.
– Да, в тот день вы не много наработали, так как не поднимали носа от страниц воспоминаний этого маленького шотландского горца.
– Откуда вы знаете, что Дуарт был маленьким шотландским горцем?
«Потому что то, что интересует тебя, интересует и меня, как оказалось».
– После наступления темноты мне делать нечего. Иногда я читаю. Прошу, попытайтесь сохранить невозмутимое выражение лица, Фейвор, такое открытое изумление свидетельствует о дурном воспитании и не говорит в пользу добрых сестер-монахинь. Я умею читать… Но прошу вас, читайте дальше, я не хочу вам мешать.
Если она и заметила его сарказм, то не подала виду.
– Нет, благодарю. Я прочту это потом, у себя в комнате. – Она склонила голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66