– Я не передумала. Уж ты-то прекрасно должен знать, что я готова на все, лишь бы угодить бабушке. Перед смертью она хочет развязать все узелки, и раз я ее последний неразвязанный узелок, значит, я просто обязана помочь ей. И от этого мне не уйти, Томас.
Из гостиной раздался хохот. Это буквально потрясло Тэйлор. Она повернулась на шум, увидела двух одетых в черное мужчин, которые праздно сидели в дальнем углу вестибюля недалеко от лестницы, заметила у обоих в руках бокалы с шампанским и вдруг поняла, что в доме полно гостей.
– Что все эти люди делают здесь?
– Они готовятся праздновать с вашим дядей и вашей кузиной Джейн, – сказал Томас. И, увидев, в какую ярость все это привело Тэйлор, поспешно добавил:
– Ваш дядя пригласил нескольких друзей…
Тэйлор не дала ему закончить:
– У этого негодяя нет ни капли совести!
– Мне тоже так кажется, миледи. Такое впечатление, что ваш отец – Господи, упокой его душу – унаследовал одни только хорошие черты, в то время как Малькольм и его чадо… – Томас замолчал на мгновение и устало вздохнул. Заметив, что Тэйлор собирается открыть двери в гостиную, он сделал предостерегающий жест. – Малькольм и Джейн оба там, миледи. Если они увидят вас, скандала не миновать. Я понимаю, что вам хочется сейчас выставить всех вон, но на это нет времени. Бабушка ждет вас.
Тэйлор понимала, что он прав. Бабушка на первом месте. Она поспешила назад через прихожую, взяла Томаса под руку и стала подниматься по лестнице. Когда они оказались на площадке, Тэйлор вновь обратилась к слуге:
– Что говорит врач о состоянии здоровья Мадам? Неужели она снова нас всех не удивит? Ей ведь может стать лучше, правда?
Томас отрицательно покачал головой:
– Сэр Эллиотт полагает, что теперь это только вопрос времени. Сердце леди Эстер просто-напросто износилось. Именно Эллиотт и уведомил об этом вашего дядю Малькольма, вот потому все и собрались сегодня здесь. Когда ваша бабушка узнала об этом, она была вне себя, и я думаю, у Эллиотта до сих пор звенит в ушах от взбучки, которую она ему учинила. Даже удивительно, что его собственное сердце не остановилось прямо там.
Тэйлор улыбнулась, представив себе, как бабушка отчитывает огромного, толстого Эллиотта.
– Мадам – потрясающая женщина, правда?
– Это уж точно, – подтвердил Томас. – Она может заставить даже взрослого мужчину дрожать от ужаса. Мне самому приходилось не раз напоминать себе, что я ее не боюсь.
– Да никогда ты не боялся ее, – усмехнулась Тэйлор.
Лицо Томаса расплылось в улыбке.
– Вы сами не позволили бы мне бояться. Помните? Вы же мне рассказывали, как бушевала Мадам, когда вы притащили меня в дом.
Тэйлор кивнула в ответ:
– Помню. Скажи, а Мадам не повышала голос, когда бранила Эллиотта?
– Господи, нет, конечно! Она ведь всегда и во всем остается настоящей леди, – с гордостью проговорил Томас. – Зато Эллиотт дрожал, будто она кричит на него. Надо было видеть его лицо, когда она пригрозила, что не оставит ему денег на его новую лабораторию.
Тэйлор пошла по длинному коридору, Томас шел рядом.
– Сэр Эллиотт сейчас у Мадам?
– Нет. Он пробыл всю ночь и только совсем недавно уехал переодеться. Должен вернуться примерно через час. Так что у нас достаточно времени. Гости вашей бабушки сейчас в гостиной, примыкающей к ее покоям. Она посоветовала мне проводить их наверх по задней лестнице, чтобы никто их не увидел. Ваш дядя Малькольм ни сном ни духом не узнает, что происходит, а когда узнает, будет уже поздно.
– Мадам все еще настаивает, чтобы мы действовали по нашему плану?
– Да, конечно. Если не будете сердиться, моя дорогая, позволю себе одно предостережение. Ваша бабушка очень расстроится, если увидит у вас на глазах слезы.
– Нет, моих слез она не увидит, – пообещала Тэйлор.
Покои леди Эстер находились в конце коридора. Тэйлор не стала медлить на пороге спальни. Как только Томас открыл перед ней дверь, она поспешно вошла в комнату.
Внутри было темно, как ночью. Тэйлор прищурилась, стараясь сориентироваться в темноте.
Спальня была огромной. Тэйлор и прежде всегда казалось, что она размером с добрую половину Гайд-парка. Значительную ее часть занимала кровать с четырьмя колоннами. Напротив располагались три кресла и два небольших приставных столика, стоящих углом перед занавешенными окнами. Тэйлор всегда так любила эту комнату. Еще ребенком она прыгала на этой кровати, делала бесконечные сальто на толстых персидских коврах и шумела так, что могла и мертвого из могилы поднять, – так, по крайней мере, говорила бабушка.
В этой комнате разрешалось все. Когда бабушка была в настроении, Тэйлор было позволено наряжаться в прелестные шелковые платья леди Эстер и ее атласные туфли. Она надевала шляпу с широкими полями, украшенную целыми кустами цветов и перьев, нацепляла на шею бесчисленное множество драгоценностей и влезала в белые перчатки, которые доходили ей как раз до плеч. Разодевшись в пух и прах, она подавала бабушке чай и придумывала невероятные истории о приемах, на которых будто бы побывала. Бабушка никогда не смеялась над ней. Она подыгрывала внучке. Усердно помахивая у лица расписным веером, в нужный момент шептала: «Ну и ну! Каково!», и у нее даже перехватывало дыхание от притворного возмущения по поводу скандалов, которые выдумывала Тэйлор. В большинстве из них непременно была замешана цыганка, а то и две, и еще фрейлины. А время от времени Мадам выдумывала и свои собственные возмутительные истории.
Тэйлор боготворила эту комнату и все чудесные воспоминания, связанные с ней, почти так же, как боготворила старую женщину, живущую здесь.
– Вы сюда добирались целую вечность, юная леди. Так что извинитесь, потому что заставили меня ждать.
Скрипучий голос бабушки эхом прозвучал в покоях. Тэйлор повернулась и пошла вперед. Она чуть не упала, споткнувшись о скамеечку для ног. Но сумела удержаться и потом уже с большей осторожностью продолжала движение.
– Я прошу у вас прощения, Мадам, – проговорила она.
– Не теряй времени, Тэйлор. Садись. Нам надо многое обсудить.
– Но я не вижу стульев, Мадам.
– Засвети одну свечу, Джанет. Больше я не разрешу, – приказала леди Эстер горничной. – А теперь выйди из комнаты. Я хочу побыть наедине со своей внучкой.
Тэйлор наконец обнаружила стулья. Села на тот, что стоял в центре, расправила складки платья и сложила руки на коленях. Она не видела бабушку. В темноте и на таком расстоянии она не могла почти ничего различить и продолжала сидеть прямо, как струна, жестко держа спину. Бабушка не переносила никакой распущенности, а поскольку она обладала кошачьим зрением – или так, по крайней мере, казалось Тэйлор, – расслабиться было нельзя.
Свет от свечи на столе у бабушкиной кровати стал маячком в этой темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125