Что вы хотите этим сказать? — Кэтлин сидела на зеленом кожаном диване, занимавшем всю стену кабинета Риза Саммерза, и смотрела на Уэйда с таким изумлением, словно не веря своим ушам. — Это, должно быть, какая-то ошибка!
— Никаких ошибок. Смотрите сами.
Он открыл ящик стола, достал толстый пакет с бумагами и подал ей.
Но когда он протянул документы, Кэтлин молча уставилась на него, боясь прикоснуться к завещанию, словно это была змея.
Сойдя вниз, чтобы встретиться с Уэйдом Баркли, она считала, что готова ко всему. Она умылась, причесалась, уложила волосы на затылке в гладкую безукоризненную прическу, надела платье из темно-синего шелка с узкими рукавами, ожерелье из жемчуга и граната и такие же изящные серьги. Посмотрев на свое отражение, Кэтлин почувствовала себя сильной и уверенной, готовой преодолеть любые трудности, которые встретятся на ее пути, но когда она вошла в кабинет Риза, самообладание оставило ее. Слабый запах сигарного дыма, витавший в воздухе, вызвал смутные воспоминания — очень далекие приятные воспоминания о том, что ее держат на руках и убаюкивают, что она счастлива и защищена и что чей-то низкий голос разговаривает с ней, даже что-то поет…
Кэтлин решительно отогнала их прочь. Они ей ни к чему. Они ничего не значат.
Запах сигарного дыма растаял. Но тут Уэйд Баркли ошеломил ее своим сообщением, и остатки самообладания покинули ее.
Она смотрела на толстый пакет с бумагами, который Уэйд держал перед ней, и чувствовала, что руки у нее стали холодными и влажными.
— Вы будете читать или нет? Кэтлин схватила бумаги.
— Не будете ли вы так добры сказать мне, кто еще становится владельцем ранчо? — выпалила она.
— С удовольствием, мэм. — Уэйд невозмутимо встретил ее пылающий взор. — Я.
Она похолодела с головы до пят. — Вы?!
— Верно. — Он подошел к письменному столу и прислонился к нему, небрежно сунув большие пальцы в карманы. — Я. И мои братья. Клинт и Ник Баркли.
— Братья? Вы хотите сказать, что на этом свете существуют еще такие же, как вы?
— Вы хотите узнать насчет завещания или нет?
— Продолжайте, — бросила она, чувствуя, что ее охватывает паника, и, чтобы немного успокоиться, стала смотреть в окно.
Уэйд взял со стола карандаш и принялся перекатывать его в пальцах. Когда он заговорил, голос его звучал спокойно и твердо.
— Фактически Риз оставил вам сорок процентов ранчо «Синяя даль». И мне столько же. А Клинту и Нику — по десять процентов. — Он взглянул на Кэтлин, но было невозможно рассмотреть выражение его глаз в неярком свете кабинета. — Это значит, что братьям Баркли ранчо принадлежит на шестьдесят процентов, принцесса, а вам только на сорок.
— Я умею считать! — выпалила она. Голова у нее закружилась. — Мой отец никогда бы этого не сделал! — Она вскочила с дивана. — С какой это стати он оставил ранчо своему ковбою?
Уэйд какое-то время изучающе рассматривал ее. В окно барабанил дождь, вытер выл, как волк.
— Потому что я больше, чем ковбой. Я был… и остаюсь… его сыном.
Ее зеленые глаза метнулись к его худому, жесткому лицу, недоверчиво рассматривая его.
— Мне говорили… он больше не женился…
— Нет, не женился. Он меня усыновил. И Клинта, и Ника. Когда мы были совсем маленькими. Он вырастил нас троих как своих сыновей.
Кэтлин смотрела на него, утратив дар речи. Каждое его слово ударяло ее, как камень.
— Риз Саммерз был лучшим из отцов, какой только мог у нас быть, — спокойно продолжал он. — Мы осиротели, когда мне было одиннадцать лет. Клинту было девять, а Нику… Нику всего семь. Он взял нас к себе, дал нам дом, научил, как работать на ранчо… и множеству других вещей. — Уэйд замолчал, но до того она успела заметить боль в его голосе — он скорбел из-за потери Риза Саммерза. Потом он откашлялся и продолжал голосом твердым и ровным:
— Оказалось, что только я разделял его страсть к этой земле, к этому ранчо. Поймите меня правильно — Клинт и Ник любят ранчо «Синяя даль». Они здесь выросли, считают его своим домом, но захотели пойти другими путями. Риз дал им благословение, но все же ему хотелось, чтобы и они считали этот дом своим.
Он положил карандаш на стол, перевел тяжелый взгляд на Кэтлин и продолжал:
— Ваш отец, мисс Саммерз, был прекрасным человеком. Самым лучшим из всех, кого я знал. Я горжусь, что могу называть его своим отцом.
Наступило молчание, сопровождаемое торопливой дробью дождя. Кэтлин попыталась заговорить.
— Он… взял вас к себе… вас троих… оставил это ранчо вам…
Ей стало не по себе. Внезапно колени у нее подогнулись, и она опять опустилась на диван, чувствуя, что почти не может дышать.
Риз Саммерз не ответил ни на одно из ее писем, отказался повидаться с ней, даже не прислал ей свою фотографию — но при этом усыновил троих чужих мальчишек. Он вырастил их как своих детей, завещал им большую часть ранчо — и ни разу не поинтересовался, как живется его родной дочери.
Боль, острая, как нож, пронзила ее и смешалась с бешеным негодованием. Дрожащими пальцами она стиснула завещание.
— Я его ненавижу, — прошептала Кэтлин. Губы у нее дрожали. — Я рада одному — что не затруднила себя приездом к нему, когда он в конце концов надумал за мной послать!
Уэйд в два прыжка подскочил к ней. В следующий момент ее схватили, подняли с дивана, и оказалось, что ее держат так крепко, что вырваться нет никакой возможности. Завещание выпало из ее пальцев. Она была потрясена, увидев ярость в глазах Уэйда, и, чувствуя, как напряжен каждый мускул его рослого сильного тела, понимала, что он охвачен негодованием таким же гневным, как и она сама.
— Хватит, — сказал он предостерегающе.
— Пустите меня!
— Пущу, когда будет нужно. Нам предстоит кое-что выяснить.
— Вы делаете мне больно, — выдохнула Кэтлин и увидела, что глаза его скользнули вниз, туда, где его руки сжимали ее плечи. На мгновение их железная хватка ослабла, но затем его пальцы скользнули к ее запястьям, стиснув их, словно тисками.
— Я уже предупреждал вас. Я не желаю слышать о нем ни одного дурного слова.
— Я буду говорить то, что мне угодно.
— Не в этом доме и не мне.
Кэтлин попробовала высвободиться, но не смогла. Уэйд мрачно улыбнулся.
— Так хотите прочесть остальную часть завещания или нет?
— Чего я хочу, так это чтобы вы меня отпустили!
— С удовольствием, мисс Саммерз.
Это было сказано с презрением, но когда она посмотрела ему в лицо, то увидела в его глазах нечто большее, чем презрение. Они горели каким-то сильным чувством, которое могло быть отчасти гневом, а возможно, чем-то еще — чем-то не поддающимся определению, но от чего по ее телу пробежала жаркая волна и сердце по какой-то необъяснимой причине забилось часто-часто.
— Так отпустите же меня, — прошептала она, сознавая его силу, его душевное состояние и вполне ощутимый жар, пульсирующий между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81