..
Она просто светилась от радости и гордости за Эмму. Та не выдержала и рассмеялась:
– Ну, не знаю. По крайней мере наряд и правда как у настоящей леди. Но если ты думаешь, что теперь твой шоколадный торт в безопасности, то сильно ошибаешься. На твоем месте я бы не стала оставлять его без присмотра.
– Вот и хорошо, что ты не на моем месте, рыбка моя, иначе ты бы сейчас с ног валилась от усталости. Я весь день жарила-парила к твоему приезду. Ладно, я тут болтаю, а праздничный ужин небось подгорает себе вовсю.
– А как пахнет! Неужели знаменитые жареные цыплята?
– А еще тушеное мясо. И жареная картошка с луком, от которой ты всегда была без ума.
– Мне помнится, там и шоколадный торт был, – вставил Уин, за что получил взгляд, полный притворного негодования.
Экономка, она же кухарка, поспешила на кухню, а хозяин дома подхватил саквояж и направился к лестнице, ведущей на второй этаж, к спальням. Эмма последовала за ним.
– Все так чудесно, папа!
– Все так же, как было, милая. – Уин повернул направо, к комнате Эммы. – Каждая вещь осталась на своем месте, увидишь. Но если пожелаешь что-нибудь изменить, все в твоих руках. Наверняка тебе захочется добавить каких-нибудь женских безделушек, повесить кружевные занавески… словом, что-нибудь эдакое, новомодное. Я не против перемен и во всем доме, если у тебя будет желание этим заняться. Его не помешает малость освежить.
– По правде сказать, папа, у меня есть парочка идей, вот только я не знала, как ты посмотришь на эти новшества. Я привезла кое-какие вещицы от тетушки Лоретты…
Она вдруг замолчала, позабыв, что хотела сказать. Ее детская! Ее любимая детская! И в самом деле, все здесь осталось в точности таким, как она помнила. Большая, просто и удобно обставленная комната с широкой кроватью, покрытой лоскутным одеялом, которым она укрывалась с детства. А на подушке – ее тряпичная кукла! Незатейливые ситцевые занавески успели выгореть на солнце, половичок казался тонким и немного линялым в сравнении с коврами прошедших пяти лет, но никакие сравнения в мире не могли бы принизить в глазах Эммы полированный столик и чудесную настольную лампу на нем, резной гардероб и белый, в голубой цветочек фарфоровый кувшин в таком же тазике для умывания. Взгляд Эммы задержался на фотографии матери, стоявшей на обычном месте, рядом с лампой.
– Как хорошо… нет, как прекрасно снова оказаться дома! – тихо произнесла она скорее для себя, чем для отца, и повернулась, ожидая встретить его теплый, понимающий взгляд.
Однако на лице Уинтропа Маллоя снова было то самое выражение, которое так встревожило ее по дороге домой. Нахмуренные брови, отсутствующий взгляд – все говорило о том, что хотя сам он рядом, но мысли его где-то далеко. Что-то, без сомнения, глубоко расстраивало его.
– Что случилось? Папа, скажи!
Тот вздрогнул, выведенный из глубокого и не слишком приятного раздумья. Смущение заставило его покраснеть, что случалось нечасто.
– Извини, дорогая. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.
– Значит ли это, что тебе есть о чем? Если так, это касается и меня.
– Конечно, я обеспокоен. – Отец приблизился и легонько щелкнул ее по носу, как в детстве, когда хотел показать, что все в полном порядке. – Да и как иначе? Как только в округе прослышат, что ты вернулась такой красавицей, сюда валом повалят ухажеры. И что тогда? Отпугивать их холостыми выстрелами?
– Папа! Ты пытаешься сменить тему!
– Сейчас не время для разговора. – Уин передернул плечами. – С дороги в первую очередь нужно как следует отдохнуть. Увидимся внизу.
И Эмма осталась одна в своей детской, окруженная знакомыми вещами, запахами и воспоминаниями.
«Папа, должно быть, обдумывает какие-нибудь дела, связанные с ранчо, – успокаивала она себя, пристраивая шелковую сумочку на столе среди безделушек. – Ничего, за ужином я его разговорю».
Уже с более легким сердцем она подошла к окну и отдернула занавеску в надежде, что закат еще не вполне догорел. Но загадочный полумрак уже окутал окрестности. Чистый вечерний воздух Монтаны коснулся лица, словно нежнейшая и прохладная шелковая ткань, колеблемая легким ветерком. Спешить было некуда. Великолепные скалы и каньоны, долины, поросшие густой, сочной травой, звенящие водопады – все это уже никуда не ускользнет от нее и утром будет ждать за порогом, как годы назад.
Постройки ранчо лишь смутно угадывались в сумерках, и тем более едва различимы были горы в отдалении. Уиспер-Вэлли, подумала Эмма, самое прекрасное место на земле.
– Я никогда, никогда больше отсюда не уеду, – произнесла она едва слышно, словно давая клятву всему, что находилось за окном. И сразу вслед за этим ей вспомнилось письмо, всю дорогу пролежавшее в сумочке между носовым платком и кошельком.
Это было не просто письмо, а предложение руки и сердца, изложенное безупречным стилем и начертанное каллиграфическим почерком Дерека Карлтона. Глубокое чувство, казалось, так и сквозило в каждой строчке. Эмма выучила письмо наизусть, но до сих пор на него не ответила. «Отвечу не раньше, чем пойму, что и сама люблю его», – подумала она немного огорченно.
Любовь. Что же это такое? И как узнать, любишь или нет? Лучше Дерека не найти, когда нужен кавалер для бала, или званого вечера, или для выезда в оперу. С ним весело и легко, он хорошо целуется… но почему тогда она не испытывает той безумной страсти, о которой столько говорится в романах?
Допустим, романы далеки от реальной жизни. Допустим, любовь и есть то, что она чувствует к Дереку. Тогда дело за малым – уговорить его перебраться в Монтану или – еще лучше – на ранчо «Эхо».
Вот это и было непреодолимым препятствием. Упрямый и честолюбивый, единственный сын железнодорожного магната, Дерек заранее распланировал свою жизнь, и Монтана в эти планы отнюдь не вписывалась. Если бы любовь была таким ослепляющим безумием, как представлялось Эмме, она, вероятно, приняла бы условия Дерека. Но для нее все блага, которые сулил брак с ним, проигрывали в сравнении с жизнью в Монтане.
Сама того не замечая, девушка постепенно переводила взгляд все левее, все дальше к югу – туда, где, занимая изрядную часть прекрасной долины, находилось ранчо Гарретсонов. Она осознала, что происходит, лишь упершись взглядом в раму окна. Синие глаза раздраженно сузились. Еще чего не хватало – в первый же день думать об этих людях! Вся семейка не стоит и ломаного гроша!
Эмма торопливо задернула занавеску и отошла от окна, словно сами мысли о Гарретсонах заражали чистый воздух. Это была единственная часть ее прошлого, о которой она нисколько не скучала! Что же касается Такера… будем надеяться, что он давно уже покинул отчий дом и она его никогда не увидит. Это была бы большая удача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Она просто светилась от радости и гордости за Эмму. Та не выдержала и рассмеялась:
– Ну, не знаю. По крайней мере наряд и правда как у настоящей леди. Но если ты думаешь, что теперь твой шоколадный торт в безопасности, то сильно ошибаешься. На твоем месте я бы не стала оставлять его без присмотра.
– Вот и хорошо, что ты не на моем месте, рыбка моя, иначе ты бы сейчас с ног валилась от усталости. Я весь день жарила-парила к твоему приезду. Ладно, я тут болтаю, а праздничный ужин небось подгорает себе вовсю.
– А как пахнет! Неужели знаменитые жареные цыплята?
– А еще тушеное мясо. И жареная картошка с луком, от которой ты всегда была без ума.
– Мне помнится, там и шоколадный торт был, – вставил Уин, за что получил взгляд, полный притворного негодования.
Экономка, она же кухарка, поспешила на кухню, а хозяин дома подхватил саквояж и направился к лестнице, ведущей на второй этаж, к спальням. Эмма последовала за ним.
– Все так чудесно, папа!
– Все так же, как было, милая. – Уин повернул направо, к комнате Эммы. – Каждая вещь осталась на своем месте, увидишь. Но если пожелаешь что-нибудь изменить, все в твоих руках. Наверняка тебе захочется добавить каких-нибудь женских безделушек, повесить кружевные занавески… словом, что-нибудь эдакое, новомодное. Я не против перемен и во всем доме, если у тебя будет желание этим заняться. Его не помешает малость освежить.
– По правде сказать, папа, у меня есть парочка идей, вот только я не знала, как ты посмотришь на эти новшества. Я привезла кое-какие вещицы от тетушки Лоретты…
Она вдруг замолчала, позабыв, что хотела сказать. Ее детская! Ее любимая детская! И в самом деле, все здесь осталось в точности таким, как она помнила. Большая, просто и удобно обставленная комната с широкой кроватью, покрытой лоскутным одеялом, которым она укрывалась с детства. А на подушке – ее тряпичная кукла! Незатейливые ситцевые занавески успели выгореть на солнце, половичок казался тонким и немного линялым в сравнении с коврами прошедших пяти лет, но никакие сравнения в мире не могли бы принизить в глазах Эммы полированный столик и чудесную настольную лампу на нем, резной гардероб и белый, в голубой цветочек фарфоровый кувшин в таком же тазике для умывания. Взгляд Эммы задержался на фотографии матери, стоявшей на обычном месте, рядом с лампой.
– Как хорошо… нет, как прекрасно снова оказаться дома! – тихо произнесла она скорее для себя, чем для отца, и повернулась, ожидая встретить его теплый, понимающий взгляд.
Однако на лице Уинтропа Маллоя снова было то самое выражение, которое так встревожило ее по дороге домой. Нахмуренные брови, отсутствующий взгляд – все говорило о том, что хотя сам он рядом, но мысли его где-то далеко. Что-то, без сомнения, глубоко расстраивало его.
– Что случилось? Папа, скажи!
Тот вздрогнул, выведенный из глубокого и не слишком приятного раздумья. Смущение заставило его покраснеть, что случалось нечасто.
– Извини, дорогая. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.
– Значит ли это, что тебе есть о чем? Если так, это касается и меня.
– Конечно, я обеспокоен. – Отец приблизился и легонько щелкнул ее по носу, как в детстве, когда хотел показать, что все в полном порядке. – Да и как иначе? Как только в округе прослышат, что ты вернулась такой красавицей, сюда валом повалят ухажеры. И что тогда? Отпугивать их холостыми выстрелами?
– Папа! Ты пытаешься сменить тему!
– Сейчас не время для разговора. – Уин передернул плечами. – С дороги в первую очередь нужно как следует отдохнуть. Увидимся внизу.
И Эмма осталась одна в своей детской, окруженная знакомыми вещами, запахами и воспоминаниями.
«Папа, должно быть, обдумывает какие-нибудь дела, связанные с ранчо, – успокаивала она себя, пристраивая шелковую сумочку на столе среди безделушек. – Ничего, за ужином я его разговорю».
Уже с более легким сердцем она подошла к окну и отдернула занавеску в надежде, что закат еще не вполне догорел. Но загадочный полумрак уже окутал окрестности. Чистый вечерний воздух Монтаны коснулся лица, словно нежнейшая и прохладная шелковая ткань, колеблемая легким ветерком. Спешить было некуда. Великолепные скалы и каньоны, долины, поросшие густой, сочной травой, звенящие водопады – все это уже никуда не ускользнет от нее и утром будет ждать за порогом, как годы назад.
Постройки ранчо лишь смутно угадывались в сумерках, и тем более едва различимы были горы в отдалении. Уиспер-Вэлли, подумала Эмма, самое прекрасное место на земле.
– Я никогда, никогда больше отсюда не уеду, – произнесла она едва слышно, словно давая клятву всему, что находилось за окном. И сразу вслед за этим ей вспомнилось письмо, всю дорогу пролежавшее в сумочке между носовым платком и кошельком.
Это было не просто письмо, а предложение руки и сердца, изложенное безупречным стилем и начертанное каллиграфическим почерком Дерека Карлтона. Глубокое чувство, казалось, так и сквозило в каждой строчке. Эмма выучила письмо наизусть, но до сих пор на него не ответила. «Отвечу не раньше, чем пойму, что и сама люблю его», – подумала она немного огорченно.
Любовь. Что же это такое? И как узнать, любишь или нет? Лучше Дерека не найти, когда нужен кавалер для бала, или званого вечера, или для выезда в оперу. С ним весело и легко, он хорошо целуется… но почему тогда она не испытывает той безумной страсти, о которой столько говорится в романах?
Допустим, романы далеки от реальной жизни. Допустим, любовь и есть то, что она чувствует к Дереку. Тогда дело за малым – уговорить его перебраться в Монтану или – еще лучше – на ранчо «Эхо».
Вот это и было непреодолимым препятствием. Упрямый и честолюбивый, единственный сын железнодорожного магната, Дерек заранее распланировал свою жизнь, и Монтана в эти планы отнюдь не вписывалась. Если бы любовь была таким ослепляющим безумием, как представлялось Эмме, она, вероятно, приняла бы условия Дерека. Но для нее все блага, которые сулил брак с ним, проигрывали в сравнении с жизнью в Монтане.
Сама того не замечая, девушка постепенно переводила взгляд все левее, все дальше к югу – туда, где, занимая изрядную часть прекрасной долины, находилось ранчо Гарретсонов. Она осознала, что происходит, лишь упершись взглядом в раму окна. Синие глаза раздраженно сузились. Еще чего не хватало – в первый же день думать об этих людях! Вся семейка не стоит и ломаного гроша!
Эмма торопливо задернула занавеску и отошла от окна, словно сами мысли о Гарретсонах заражали чистый воздух. Это была единственная часть ее прошлого, о которой она нисколько не скучала! Что же касается Такера… будем надеяться, что он давно уже покинул отчий дом и она его никогда не увидит. Это была бы большая удача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84