– торопливо заговорила Эмма, не желая подпадать под сладкий гипноз. – Кстати, ты что-то очень быстро оправился.
– За мной очень заботливо ухаживали.
– Послушай… Утро почти наступило, самое время убраться отсюда…
– Самое время разобраться с этим, Маллой, раз и навсегда.
Эмма не хотела разбираться с чем бы то ни было. Она хотела бежать – бежать без оглядки: от Такера и от себя самой. И от смутных, тревожных, сладостных эмоций, до предела заполнивших ее, которых она не понимала и не хотела понимать.
Но момент для бегства был упущен. Пальцы, едва касаясь, скользили по руке до самого плеча, и это лишало воли. Каким-то чудом Эмме удалось оторвать взгляд от синих глаз, но теперь он упал на губы, горячее прикосновение которых она так хорошо помнила. Она знала вкус этого рта, и ощущение его на своих губах, и как эти губы умели касаться ее волос, ее кожи…
Сердце колотилось как бешеное, и в отчаянном смущении, борясь с паникой, она опустила взгляд ниже – на грудь в золотистых завитках волос. Под бронзовой от загара кожей при каждом движении двигались могучие мышцы.
– Боже мой, Боже… – прошептала она едва слышно, словно и впрямь молилась неведомо кому, неведомо о чем.
Такер молча взял ее за плечи и притянул к себе. Эмма не нашла в себе сил противиться, и только смотрела, не отрываясь, ему в глаза.
– Так не может продолжаться, – говорил он. – Мы должны покончить с этим, Маллой, должны освободиться. Ты так меня измучила…
«Я? Я измучила тебя? Разве не наоборот?» Его пальцы касались ее волос, убаюкивая и одновременно волнуя.
Шелк, настоящий шелк, думал Такер. Такие мягкие, такие густые… Зарываться руками в эти волосы было мукой – сладкой мукой, которую хотелось растянуть на целую вечность. Лицо казалось фарфоровым в обрамлении черных блестящих прядей. Изящество и хрупкость статуэтки, которую страшно повредить, но к которой хочется прикасаться снова и снова.
Пожар в крови подстегивал, требовал забыть обо всем и прислушаться к зову плоти, и немалых усилий стоило подавить нарастающее желание. Прекрасная, нежная, хрупкая девушка доверчиво лежала в его объятиях, и невозможно было просто обрушить на нее все свое неистовство. В синих глазах были смятение, растерянность и – Такер вдруг понял это – ответное желание.
– Если мы позволим этому случиться, то потом станет легче – намного легче, Маллой! Мы станем наконец свободны друг от друга.
– Неужели это возможно?
В своем удивлении девушка забылась и бездумно устроилась поудобнее в кольце рук, положив голову на сгиб одной из них. Она чувствовала исходящий от Такера жар, ощущала всем телом, как играют мышцы на его груди и животе. Неужели это возможно? Один раз позволить себе все: позволить объятия, и поцелуи, и… и все остальное!
Но что потом? Стоит ли обретенная свобода утраченной чести? На миг ей захотелось оттолкнуть Такера, но вместо этого она впилась ищущим взглядом ему в лицо:
– Ты думаешь, это поможет?
Такер глубоко вздохнул, чтобы голос не срывался. Это было не просто – вести разговор, когда Эмма лежала в его объятиях, полураздетая, когда округлости ее грудей часто вздымались над тонким корсажем, когда можно было видеть бледно-розовые полукружья, едва прикрытые кружевами.
– Это нужно каждому из нас! – произнес он хрипловато и более резко, чем намеревался. – Мы позволим себе только один раз, чтобы покончить с этой пыткой. Это будет сегодня, сейчас – и это будет избавление. Мы покончим с безумием, которое мешает нам жить. Мы будем свободны.
Такер повторил последнюю фразу дважды, убеждая не только Эмму, но и себя самого. Он говорил о том, что надо покончить с безумием, но чувствовал себя так, словно мало-помалу впадал в безумие. Рассудок его туманился, желание мешало мысли. Однако оставалось одно очень важное обстоятельство, которое нужно было обсудить перед тем, что произойдет.
– Я должен честно предупредить тебя, Маллой, что речь идет вовсе не о брачной ночи, которая случится чуть раньше, чем венчание. Я не собираюсь обременять себя женой и детьми, а если бы и собирался, то никогда не выбрал бы дочь Уина Маллоя.
Он чувствовал, что произносит гнусности, но упрямо приказал себе продолжать, потому что хотел быть честным до конца.
– Не обижайся, но это значило бы предать все, с чем я вырос, предать отца…
– Можешь быть спокоен, – перебила Эмма. – Я скорее пошла бы за черта, чем за сына Джеда Гарретсона.
– Вот и хорошо. – Такер облегченно вздохнул. – Значит, все, во что верит каждый из нас, не пострадает. Я рад, что ты не восприняла это как оскорбление. Я вообще не из тех, кто женится. Не спрашивай, почему тогда я потерял голову из-за тебя. Просто иногда женщина может пронять до самого нутра…
Он умолк и подумал, что так оно, конечно, и есть – с каждым случается. С кем не бывает? Правда, с ним до сих пор такого не происходило. Никогда еще женщина не становилась наваждением, никогда еще он не желал ее так отчаянно, так яростно. Но он точно знал, как избавиться от этого наваждения: нужно только уложить ее в кровать, и все встанет на свои места. Жизнь будет продолжаться, словно ничего и не было, останутся только приятные, волнующие воспоминания, ничуть не бередящие душу.
– Так почему бы не начать прямо сейчас? – продолжил он вслух.
– Да, верно, прямо сейчас! – выдохнула Эмма, впиваясь пальцами ему в руку. – Я не могу больше жить с мыслями о тебе, не могу больше представлять, как…
Значит, это происходило и с ней? Такер едва справился с собой. В паху у него болезненно и сладко ныло, и желание было мукой куда более невыносимой, чем боль, которую причинили Слейд и его люди.
Еще пара минут, приказал он себе. Потерпи еще пару минут!
– Мы сделаем это – и все кончится, – заверил он и добавил тише: – Я думаю.
– Ты думаешь? Но не знаешь наверняка? – Эмма вздрогнула.
– Скажем так: я почти уверен. Ты ведь не хочешь и дальше мучиться? Что до меня, я готов на все, лишь бы освободиться, потому что так никогда еще не было…
Он до боли прикусил губу. Черт его дернул высказаться! Глаза Эммы вспыхнули, и он понял, что своими неосторожными словами дал ей надежду… На что? Поймать его в ловушку?
– Но это будет только раз, запомни! – напомнил он властно. – Только раз, и никогда больше. Мы станем чужими друг другу, Маллой.
– Чужими, как и должно быть, – подтвердила девушка, энергично кивнув.
Она больше не в состоянии была рассуждать, поглощенная желанием испытать все то, что обещал Такер. Он был так близко, и она желала его – желала до боли.
– Гарретсон!
– Что, Маллой?
– Мы ведь уже обговорили все, что можно, не так ли? Теперь ты можешь меня поцеловать. Целуй скорее, потому что я не могу больше ждать! Я как будто умираю от какой-то болезни, которую только ты можешь вылечить, слышишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– За мной очень заботливо ухаживали.
– Послушай… Утро почти наступило, самое время убраться отсюда…
– Самое время разобраться с этим, Маллой, раз и навсегда.
Эмма не хотела разбираться с чем бы то ни было. Она хотела бежать – бежать без оглядки: от Такера и от себя самой. И от смутных, тревожных, сладостных эмоций, до предела заполнивших ее, которых она не понимала и не хотела понимать.
Но момент для бегства был упущен. Пальцы, едва касаясь, скользили по руке до самого плеча, и это лишало воли. Каким-то чудом Эмме удалось оторвать взгляд от синих глаз, но теперь он упал на губы, горячее прикосновение которых она так хорошо помнила. Она знала вкус этого рта, и ощущение его на своих губах, и как эти губы умели касаться ее волос, ее кожи…
Сердце колотилось как бешеное, и в отчаянном смущении, борясь с паникой, она опустила взгляд ниже – на грудь в золотистых завитках волос. Под бронзовой от загара кожей при каждом движении двигались могучие мышцы.
– Боже мой, Боже… – прошептала она едва слышно, словно и впрямь молилась неведомо кому, неведомо о чем.
Такер молча взял ее за плечи и притянул к себе. Эмма не нашла в себе сил противиться, и только смотрела, не отрываясь, ему в глаза.
– Так не может продолжаться, – говорил он. – Мы должны покончить с этим, Маллой, должны освободиться. Ты так меня измучила…
«Я? Я измучила тебя? Разве не наоборот?» Его пальцы касались ее волос, убаюкивая и одновременно волнуя.
Шелк, настоящий шелк, думал Такер. Такие мягкие, такие густые… Зарываться руками в эти волосы было мукой – сладкой мукой, которую хотелось растянуть на целую вечность. Лицо казалось фарфоровым в обрамлении черных блестящих прядей. Изящество и хрупкость статуэтки, которую страшно повредить, но к которой хочется прикасаться снова и снова.
Пожар в крови подстегивал, требовал забыть обо всем и прислушаться к зову плоти, и немалых усилий стоило подавить нарастающее желание. Прекрасная, нежная, хрупкая девушка доверчиво лежала в его объятиях, и невозможно было просто обрушить на нее все свое неистовство. В синих глазах были смятение, растерянность и – Такер вдруг понял это – ответное желание.
– Если мы позволим этому случиться, то потом станет легче – намного легче, Маллой! Мы станем наконец свободны друг от друга.
– Неужели это возможно?
В своем удивлении девушка забылась и бездумно устроилась поудобнее в кольце рук, положив голову на сгиб одной из них. Она чувствовала исходящий от Такера жар, ощущала всем телом, как играют мышцы на его груди и животе. Неужели это возможно? Один раз позволить себе все: позволить объятия, и поцелуи, и… и все остальное!
Но что потом? Стоит ли обретенная свобода утраченной чести? На миг ей захотелось оттолкнуть Такера, но вместо этого она впилась ищущим взглядом ему в лицо:
– Ты думаешь, это поможет?
Такер глубоко вздохнул, чтобы голос не срывался. Это было не просто – вести разговор, когда Эмма лежала в его объятиях, полураздетая, когда округлости ее грудей часто вздымались над тонким корсажем, когда можно было видеть бледно-розовые полукружья, едва прикрытые кружевами.
– Это нужно каждому из нас! – произнес он хрипловато и более резко, чем намеревался. – Мы позволим себе только один раз, чтобы покончить с этой пыткой. Это будет сегодня, сейчас – и это будет избавление. Мы покончим с безумием, которое мешает нам жить. Мы будем свободны.
Такер повторил последнюю фразу дважды, убеждая не только Эмму, но и себя самого. Он говорил о том, что надо покончить с безумием, но чувствовал себя так, словно мало-помалу впадал в безумие. Рассудок его туманился, желание мешало мысли. Однако оставалось одно очень важное обстоятельство, которое нужно было обсудить перед тем, что произойдет.
– Я должен честно предупредить тебя, Маллой, что речь идет вовсе не о брачной ночи, которая случится чуть раньше, чем венчание. Я не собираюсь обременять себя женой и детьми, а если бы и собирался, то никогда не выбрал бы дочь Уина Маллоя.
Он чувствовал, что произносит гнусности, но упрямо приказал себе продолжать, потому что хотел быть честным до конца.
– Не обижайся, но это значило бы предать все, с чем я вырос, предать отца…
– Можешь быть спокоен, – перебила Эмма. – Я скорее пошла бы за черта, чем за сына Джеда Гарретсона.
– Вот и хорошо. – Такер облегченно вздохнул. – Значит, все, во что верит каждый из нас, не пострадает. Я рад, что ты не восприняла это как оскорбление. Я вообще не из тех, кто женится. Не спрашивай, почему тогда я потерял голову из-за тебя. Просто иногда женщина может пронять до самого нутра…
Он умолк и подумал, что так оно, конечно, и есть – с каждым случается. С кем не бывает? Правда, с ним до сих пор такого не происходило. Никогда еще женщина не становилась наваждением, никогда еще он не желал ее так отчаянно, так яростно. Но он точно знал, как избавиться от этого наваждения: нужно только уложить ее в кровать, и все встанет на свои места. Жизнь будет продолжаться, словно ничего и не было, останутся только приятные, волнующие воспоминания, ничуть не бередящие душу.
– Так почему бы не начать прямо сейчас? – продолжил он вслух.
– Да, верно, прямо сейчас! – выдохнула Эмма, впиваясь пальцами ему в руку. – Я не могу больше жить с мыслями о тебе, не могу больше представлять, как…
Значит, это происходило и с ней? Такер едва справился с собой. В паху у него болезненно и сладко ныло, и желание было мукой куда более невыносимой, чем боль, которую причинили Слейд и его люди.
Еще пара минут, приказал он себе. Потерпи еще пару минут!
– Мы сделаем это – и все кончится, – заверил он и добавил тише: – Я думаю.
– Ты думаешь? Но не знаешь наверняка? – Эмма вздрогнула.
– Скажем так: я почти уверен. Ты ведь не хочешь и дальше мучиться? Что до меня, я готов на все, лишь бы освободиться, потому что так никогда еще не было…
Он до боли прикусил губу. Черт его дернул высказаться! Глаза Эммы вспыхнули, и он понял, что своими неосторожными словами дал ей надежду… На что? Поймать его в ловушку?
– Но это будет только раз, запомни! – напомнил он властно. – Только раз, и никогда больше. Мы станем чужими друг другу, Маллой.
– Чужими, как и должно быть, – подтвердила девушка, энергично кивнув.
Она больше не в состоянии была рассуждать, поглощенная желанием испытать все то, что обещал Такер. Он был так близко, и она желала его – желала до боли.
– Гарретсон!
– Что, Маллой?
– Мы ведь уже обговорили все, что можно, не так ли? Теперь ты можешь меня поцеловать. Целуй скорее, потому что я не могу больше ждать! Я как будто умираю от какой-то болезни, которую только ты можешь вылечить, слышишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84