— Старик посмотрел на нее вопросительно и спросил: — Ты знаешь, что он мой сын?
Как будто она не слышала за дверью их сегодняшний разговор! Однако она сказала:
— Я слышала эти сплетни, слуги поговаривали об этом.
— Ах, слуги. Сеньор Джоунс — сын одной из моих служанок. — И когда она кивнула, он спросил: — А что еще говорят слуги?
Инес явно не нравился этот разговор, она смотрела в свою тарелку. Думая о том, что сказал Дон Армандо, она огорчилась, так как считала, что сама может прекрасно позаботиться о себе, но она знала, что он в это не поверит и не одобрит. Мужья предпочитают относиться к своим женам как к своей собственности.
— Сеньор Чако Джоунс слишком грубый. Он чуть было не сбил меня, выходя из вашей комнаты.
— Парень, конечно, не отличается изысканными манерами, это правда.
— Тогда почему вы думаете, что он может стать достойным преемником? — Обычно она не задавала мужу подобных вопросов, но в данном случае она считала это необходимым.
— Он храбрый. И с умом, несмотря на то, что не образован. Он ответственный и обязательный человек. Он заботился о матери до конца ее дней. Я уверен, что смог бы заботиться и о тебе, — говорил Дон Армандо. — Конечно, так могло бы быть в том случае, если бы он принял мое предложение о наследстве.
— Но я так понимаю, что он не принял вашего предложения. — Этот Чако Джоунс, думала Инес, или чересчур твердый, или очень глупый. — К тому же он метис, — добавила она, помня, что он наполовину апа-чи, наполовину испанец, а со стороны матери есть также и англосаксонская кровь.
Пожав плечами, Дон Армандо сказал:
— В нем точно моя кровь, он очень гордый и своенравный. Закончив есть, он переменил тему разговора:
— Ты сделала натиллас <Испанское национальное блюдо. (Примеч. ред.)>, которые обещала, Донья Инес?
— Да, сейчас я их принесу из подвала.
Она поднялась и ушла в подвал, где было довольно холодно. Она вспомнила, как сегодня с ней обошелся этот грубиян Чако Джоунс. Он даже не поблагодарил ее. И как только ее супруг может усматривать какие-то достоинства в этом невежественном дикаре?
Негодуя, она посыпала натиллас специальным порошком. Пряности должны были сгладить горечь. Возвращаясь и подходя к столовой, она услышала голоса. Дон Армандо послал за Педро, являвшимся его помощником.
— Я должен изменить завещание. Завтра же пошли за священником и пригласи несколько свидетелей.
— Да, Дон Армандо.
— Я должен что-то оставить церкви.
Церкви? Руки Инес затряслись бы, если бы она в тот момент не держала чашу с натиллас. Стиснув зубы, она вошла в комнату с холодным выражением лица.
— Безусловно, земли, которые принадлежат тебе от первого брака, — твои, и ты вправе поступать с ними согласно своему желанию, — пояснил он, увидев реакцию жены на услышанное. — И я надеюсь, что мы сумеем найти родственника, хотя бы дальнего, который станет заботиться о тебе.
— Вы ведь не собираетесь пока умирать, Дон Армандо, — произнесла Инес. Ее приданое не составляло и половины того, чем владел де Аргуэлло.
Он пожал плечами:
— На все воля Божья. — Увидев натиллас, он улыбнулся:— Ну, а теперь я могу это испробовать.
Огорченная услышанным, она так неловко поставила чашку на стол, что она упала. Крем и черепки глиняной чашки разлетелись в разные стороны.
— Ох! — произнесла Инес, прижав руки к покрасневшим щекам. — Извините меня.
Дон Армандо, откинувшись на спинку стула, был удивлен, затем его удивление сменилось разочарованием.
— Только не волнуйтесь. — Инес сразу же позвала служанку, чтобы убрать все с пола, затем она сказала мужу: — Вы должны жить, Дон Армандо. Я буду каждый день делать для вас натиллас, зная, что это вам приятно.
Она станет делать это изо дня в день до тех пор, пока ей не удастся добиться того, чтобы ее супруг передумал. Мысль о том, что он собирается оставить такую колоссальную сумму денег и землю церкви, а ее — с ничтожно малыми средствами к существованию, да еще под неусыпным вниманием родственника, терзала ее душу и делала ее больной.
* * *
Вот уже неделя, как Фрэнсис присматривала в казино за игроками, однако она не думала, что когда-либо сможет к этому привыкнуть. Особенно тяжело она переносила то, как пристально, точно раздевая, мужчины смотрели на нее. Когда она наблюдала за игроками, ей было как-то неудобно. Она не хотела играть роль хозяйки этого заведения.
Однако она стойко выдерживала эти взгляды с намеком, не позволяя себе расслабляться, а тем более показать, что ее это приятно волнует. Она не была распутной. Тот вечер, когда она столкнулась с Чако Джоунсом в салуне, стал поучительным для нее. Теперь Фрэнсис одевала скромные, пристойные платья. К счастью, Нэйт купил ей три или четыре подходящих для вечера, но не слишком открытых платья. Тем временем она попросила Руби добавить два ряда кружев по глубокому вырезу того злосчастного красного платья. Фрэнсис отметила, что работа этой девушки с иголкой и ниткой была более искусной, чем то, чем она занималась по вечерам.
В субботу днем Фрэнсис зашла в ту часть гостиницы, где обитали «девицы». Ей необходимо было увидеть Руби и попросить ее подрубить низ голубого платья.
— Могу я навязать тебе еще одну работенку? — спросила она Руби, которая уже занималась тем, что убавляла в талии зеленое платье Фрэнсис.
— Конечно, миссис Ганнон, — сказала блондинка, как обычно улыбаясь ей. — Проходите, проходите в гостиную, что вы там стоите? Я заколю низ прямо на вас.
— Я обязательно заплачу тебе за это.
Руби отрицательно покачала головой:
— Не стоит даже беспокоиться об этом.
— Однако я настаиваю на этом, — говорила Фрэнсис. Девушка была достойна зарабатывать деньги этим честным, приличным трудом, и Фрэнсис не могла не помочь ей в этом. Фрэнсис даже подумала, что, может быть, в Санта-Фе и нужны были портнихи. Руби говорила, что могла раскроить и сшить платье «от и до».
В гостиной, где девушки Бэлл в дневное время отдыхали, а по вечерам сидели с мужчинами, сейчас, развалившись на кушетке у окна, сидела Магдалина. Каждая девушка также имела собственную спальню, которая выходила в коридор и была для девушки и жилой комнатой, и рабочим местом. На двери каждой комнаты было написано имя ее владелицы, а надписи были разрисованы бабочками и цветочками.
Фрэнсис подумала, были ли публичные дома в Бостоне столь же ухоженными, чистыми и привлекательными, как здесь. Наверное, нет, и к тому же там не было Бэлл Джэнкс, следившей за порядком.
Пока Руби занималась голубым платьем, закалывая его низ, в гостиную вошли две молодые женщины, Лаз и Софи. Первая была высокой, худощавой и костлявой для мексиканки. Все знали, что она выросла в деревне на юге Санта-Фе, где жили воры.
Лаз могла быть дружелюбной и приветливой, но она также была и упрямой, умела хорошо обращаться с ножами, так же как это делал Адольфо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Как будто она не слышала за дверью их сегодняшний разговор! Однако она сказала:
— Я слышала эти сплетни, слуги поговаривали об этом.
— Ах, слуги. Сеньор Джоунс — сын одной из моих служанок. — И когда она кивнула, он спросил: — А что еще говорят слуги?
Инес явно не нравился этот разговор, она смотрела в свою тарелку. Думая о том, что сказал Дон Армандо, она огорчилась, так как считала, что сама может прекрасно позаботиться о себе, но она знала, что он в это не поверит и не одобрит. Мужья предпочитают относиться к своим женам как к своей собственности.
— Сеньор Чако Джоунс слишком грубый. Он чуть было не сбил меня, выходя из вашей комнаты.
— Парень, конечно, не отличается изысканными манерами, это правда.
— Тогда почему вы думаете, что он может стать достойным преемником? — Обычно она не задавала мужу подобных вопросов, но в данном случае она считала это необходимым.
— Он храбрый. И с умом, несмотря на то, что не образован. Он ответственный и обязательный человек. Он заботился о матери до конца ее дней. Я уверен, что смог бы заботиться и о тебе, — говорил Дон Армандо. — Конечно, так могло бы быть в том случае, если бы он принял мое предложение о наследстве.
— Но я так понимаю, что он не принял вашего предложения. — Этот Чако Джоунс, думала Инес, или чересчур твердый, или очень глупый. — К тому же он метис, — добавила она, помня, что он наполовину апа-чи, наполовину испанец, а со стороны матери есть также и англосаксонская кровь.
Пожав плечами, Дон Армандо сказал:
— В нем точно моя кровь, он очень гордый и своенравный. Закончив есть, он переменил тему разговора:
— Ты сделала натиллас <Испанское национальное блюдо. (Примеч. ред.)>, которые обещала, Донья Инес?
— Да, сейчас я их принесу из подвала.
Она поднялась и ушла в подвал, где было довольно холодно. Она вспомнила, как сегодня с ней обошелся этот грубиян Чако Джоунс. Он даже не поблагодарил ее. И как только ее супруг может усматривать какие-то достоинства в этом невежественном дикаре?
Негодуя, она посыпала натиллас специальным порошком. Пряности должны были сгладить горечь. Возвращаясь и подходя к столовой, она услышала голоса. Дон Армандо послал за Педро, являвшимся его помощником.
— Я должен изменить завещание. Завтра же пошли за священником и пригласи несколько свидетелей.
— Да, Дон Армандо.
— Я должен что-то оставить церкви.
Церкви? Руки Инес затряслись бы, если бы она в тот момент не держала чашу с натиллас. Стиснув зубы, она вошла в комнату с холодным выражением лица.
— Безусловно, земли, которые принадлежат тебе от первого брака, — твои, и ты вправе поступать с ними согласно своему желанию, — пояснил он, увидев реакцию жены на услышанное. — И я надеюсь, что мы сумеем найти родственника, хотя бы дальнего, который станет заботиться о тебе.
— Вы ведь не собираетесь пока умирать, Дон Армандо, — произнесла Инес. Ее приданое не составляло и половины того, чем владел де Аргуэлло.
Он пожал плечами:
— На все воля Божья. — Увидев натиллас, он улыбнулся:— Ну, а теперь я могу это испробовать.
Огорченная услышанным, она так неловко поставила чашку на стол, что она упала. Крем и черепки глиняной чашки разлетелись в разные стороны.
— Ох! — произнесла Инес, прижав руки к покрасневшим щекам. — Извините меня.
Дон Армандо, откинувшись на спинку стула, был удивлен, затем его удивление сменилось разочарованием.
— Только не волнуйтесь. — Инес сразу же позвала служанку, чтобы убрать все с пола, затем она сказала мужу: — Вы должны жить, Дон Армандо. Я буду каждый день делать для вас натиллас, зная, что это вам приятно.
Она станет делать это изо дня в день до тех пор, пока ей не удастся добиться того, чтобы ее супруг передумал. Мысль о том, что он собирается оставить такую колоссальную сумму денег и землю церкви, а ее — с ничтожно малыми средствами к существованию, да еще под неусыпным вниманием родственника, терзала ее душу и делала ее больной.
* * *
Вот уже неделя, как Фрэнсис присматривала в казино за игроками, однако она не думала, что когда-либо сможет к этому привыкнуть. Особенно тяжело она переносила то, как пристально, точно раздевая, мужчины смотрели на нее. Когда она наблюдала за игроками, ей было как-то неудобно. Она не хотела играть роль хозяйки этого заведения.
Однако она стойко выдерживала эти взгляды с намеком, не позволяя себе расслабляться, а тем более показать, что ее это приятно волнует. Она не была распутной. Тот вечер, когда она столкнулась с Чако Джоунсом в салуне, стал поучительным для нее. Теперь Фрэнсис одевала скромные, пристойные платья. К счастью, Нэйт купил ей три или четыре подходящих для вечера, но не слишком открытых платья. Тем временем она попросила Руби добавить два ряда кружев по глубокому вырезу того злосчастного красного платья. Фрэнсис отметила, что работа этой девушки с иголкой и ниткой была более искусной, чем то, чем она занималась по вечерам.
В субботу днем Фрэнсис зашла в ту часть гостиницы, где обитали «девицы». Ей необходимо было увидеть Руби и попросить ее подрубить низ голубого платья.
— Могу я навязать тебе еще одну работенку? — спросила она Руби, которая уже занималась тем, что убавляла в талии зеленое платье Фрэнсис.
— Конечно, миссис Ганнон, — сказала блондинка, как обычно улыбаясь ей. — Проходите, проходите в гостиную, что вы там стоите? Я заколю низ прямо на вас.
— Я обязательно заплачу тебе за это.
Руби отрицательно покачала головой:
— Не стоит даже беспокоиться об этом.
— Однако я настаиваю на этом, — говорила Фрэнсис. Девушка была достойна зарабатывать деньги этим честным, приличным трудом, и Фрэнсис не могла не помочь ей в этом. Фрэнсис даже подумала, что, может быть, в Санта-Фе и нужны были портнихи. Руби говорила, что могла раскроить и сшить платье «от и до».
В гостиной, где девушки Бэлл в дневное время отдыхали, а по вечерам сидели с мужчинами, сейчас, развалившись на кушетке у окна, сидела Магдалина. Каждая девушка также имела собственную спальню, которая выходила в коридор и была для девушки и жилой комнатой, и рабочим местом. На двери каждой комнаты было написано имя ее владелицы, а надписи были разрисованы бабочками и цветочками.
Фрэнсис подумала, были ли публичные дома в Бостоне столь же ухоженными, чистыми и привлекательными, как здесь. Наверное, нет, и к тому же там не было Бэлл Джэнкс, следившей за порядком.
Пока Руби занималась голубым платьем, закалывая его низ, в гостиную вошли две молодые женщины, Лаз и Софи. Первая была высокой, худощавой и костлявой для мексиканки. Все знали, что она выросла в деревне на юге Санта-Фе, где жили воры.
Лаз могла быть дружелюбной и приветливой, но она также была и упрямой, умела хорошо обращаться с ножами, так же как это делал Адольфо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71