— Аверинцева, — сказала она, беззастенчиво оглядывая меня с головы до ног, — Вирсавия Андреевна.
Вероятно, мое удивление было слишком заметно, дама рассмеялась.
— Необычное имя? Библейское, знаете ли, и в переводе с древнееврейского означает «дочь правды». Но скажу вам по секрету, ко мне это не относится. Я лжива, вам любой Она взяла меня под руку.
— Не пугайтесь, — с улыбкой сказала она. — Я и сама была такой же юной девочкой и не знала, как отвечать на слова или жесты. Оставьте, все пустое. Будьте сами собой, и вас заметят. И, общаясь с людьми нашего круга, вы со временем получите должную огранку. — Она взглянула на меня. — Вы и не боитесь!.. Как хорошо!.. — Она ласково ущипнула меня за щеку. — Подождите совсем немного, и мы с вами будем соперницами.
Она была потрясающе красива. Никогда раньше я не видела такой совершенной красоты: пышные темные волосы Вирсавии Андреевны отливали красноватым оттенком, в черных глазах ее и правильных, почти строгих чертах лица выражалась страстная и сильная натура. Я перед ней была гадким неумелым утенком, но, к счастью, понимала это.
— То есть как? — наивно спросила я.
— Как? Очень просто, моя дорогая. Оглянитесь. Большинство мужчин в этом зале ищет моей снисходительной улыбки, ухаживают за мной. Очень скоро мне придется поделиться и поклонниками, и их вниманием. С вами.
Она оказалась права. Прошел год или полтора года, как вдруг большой город принес мне первые жертвы. Когда это случилось, я поняла, что и жертвы мне не нужны, но было поздно. По-видимому, большой город принял мой детский вызов.
Первой жертвой был молоденький лейтенант Петухов. Он приносил мне цветы и конфеты в нарядных коробках. Брал у меня читать книги и непременно восхищался моим выбором и тем, что мои руки касались этих страниц. Он клялся мне в любви, а я допыталась-таки у него рассказа о невесте, которая ждет его где-то в Казани.
— О какой любви тогда вы говорите? — спросила я его.
Он ушел, но ненадолго.
Господин Петухов приходил ко мне, вставал на колени, однажды при всех просил меня простить его. Я не знала, за что мне прощать его, и ничего не ответила ему. Вскоре он перевелся куда-то и уехал навсегда. Больше я его никогда не видела. Не прошло и нескольких месяцев, как новые поклонники появились с цветами и клятвами в любви.
Все это время я продолжала встречаться с Вирсавией Андреевной, и она всегда говорила, что радуется моим успехам в обществе. Сама Аверинцева вдовела. Выйдя замуж шестнадцати лет, она сразу стала одной из самых блистательных дам. Супруг ее был очень богат, но стар, и, вероятно, ему нравилось внимание, каким окружена его юная жена, принадлежавшая между тем ему одному. Умер он позапрошлой весной в монастыре, и Вирсавия Андреевна осталась вдовой в двадцать четыре года.
— Кем мне еще быть с таким именем? — невесело шутила Вирсавия Андреевна. — Либо женой старика, либо вдовой. Видно, так на роду написано…
Общество попыталось приписать ей многочисленных любовников, но сама Аверинцева смеялась:
— К белому грязь не липнет.
Помнится, я как-то сказала, что ее фразу можно истолковать двояко, и она внимательно взглянула на меня и ответила:
— Подумать только, какая проницательность!..
Я ехала домой от портнихи, и заметила суматоху у дома Вирсавии Андреевны. Зная взбалмошный нрав Аверинцевой, я решила поинтересоваться, что происходит, и отправила Таню спросить у прислуги.
Таня пришла недоумевающая.
— Вирсавия Андреевна скоро должны приехать из столицы. Вместе с ней ожидают еще кого-то.
— Странно, — сказала я сама себе.
Но тут к дому подъехал экипаж Аверинцевой, и появилась разрумяненная Вирсавия Андреевна. Увидев меня, она слабо улыбнулась.
— Добрый день, моя дорогая Анна Николаевна.
— Добрый день! С приездом!
— Ах, не надо мне напоминать о дороге! Я едва не умерла — холодно, скверно, сквозит…
После ее неоконченной фразы из экипажа Вирсавии Андреевны выбрался бородатый мужик и бесцеремонно заявил ей:
— Ну, иди, матушка, показывай свои хоромы… И Аверинцева поспешила попрощаться со мною.
— Простите меня, моя дорогая Анна Николаевна, но мне надо отдохнуть с дороги. И потом, вы видите, что я не одна…
С удивлением я взглянула на странного спутника Вирсавии Андреевны и не смогла отвести от него взгляда: настолько гипнотизировали его страшные черные глаза.
— Кто она? — спросил Аверинцеву бородатый мужик, рассматривая меня.
— Анна Николаевна, — нехотя отозвалась Аверинцева, — мы с ней очень дружны.
— Так зови и ее. Вон она как озябла.
Мы с Вирсавией Андреевной невольно переглянулись, а мужик тем временем зашагал к дверям.
— Господи, Вирсавия Андреевна, кто это? — с ужасом спросила я.
— Идемте, Анна Николаевна, — умоляюще прошептала Аверинцева. — Всего несколько минут!.. Мне бы не хотелось его обижать!..
— Что?!. — шепотом воскликнула я. — Не могу поверить, что это говорите вы…
— Прошу вас!.. Всего несколько минут!.. — повторила она. — Он едет на богомолье… У меня всего на ночь… Я бы хотела принять его так, чтобы он остался доволен.
Неожиданно для себя я попала на обед. Мы с Аверинцевой ждали за столом ее странного гостя, Вирсавия Андреевна делилась последними новостями из столицы. Вскоре пришел и гость. Черные его волосы были зачесаны назад и блестели. От него странно пахло, и этот запах заставил меня вздрогнуть — так пахло из сундука моей старой няньки, — и я почувствовала себя опять слабой, маленькой и беспомощной.
— Здравствуй, голубушка, — сказал он мне ласково.
«Он — юродивый», — подумала я.
— Сейчас обедать будем, отец Григорий, — Вирсавия Андреевна подала знак прислуге.
— Э, нет, — сказал отец Григорий с улыбкой, — ты пойди, сама мне подай кушанье. Из твоих-то рук оно и слаще для меня будет. Иди, милая, иди.
И Аверинцева поднялась из-за стола.
«Что происходит? — подумалось мне. — Я сплю, и мне снится странный сон. Вирсавия Андреевна прислуживает страшному мужику».
И он словно услышал мои мысли.
— А что такого, что она прислуживает мужику? Мужик-то — он Божий человек. — И он вонзился в меня своими волчьими глазами.
И я не могла ни пошевелиться, ни сказать что-то, только молила Бога скорее бы выйти вон. Между тем пришла Вирсавия Андреевна, неумело держа перед собой тарелку горячих русских щей.
Отец Григорий кивнул.
— Ставь, — сказал. — А ты, — обратился он ко мне, — водки налей.
И тут я поняла, что не могу его ослушаться. Когда я протянула ему стакан, полный почти до краев, он перехватил мою руку, принял водку свободной рукой, а мою руку удержал.
— Да ты ледяная вся, — сказал с улыбкой, заглядывая мне в глаза, но мне казалось, будто он смотрит прямо в душу.
От его прикосновения мне сделалось дурно, словно я натолкнулась на невидимую стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47