В засушливые сезоны в предгорьях тоже бывало жарко, но полдень в долине оказался самым суровым испытанием. Все разумные люди, сбросив одежду, отдыхали сейчас в тени…
В привязанном к поясу мешочке лежало несколько толстых ломтей хлеба и увесистая куриная ножка, которыми великодушно снабдили ее в дорогу Шуум и его добрая жена, но есть не хотелось. Мысли девушки вновь занимала незримая угроза Колледжа. И еще одно беспокоило Тхайлу – что рассказать родителям о Шииле? Фриэль не обманешь.
Как бы там ни было, сейчас ее больше занимало собственное Зрение. Впереди кто-то был и приближался, излучая радостную улыбку. Тхайла уже примерно час видела ее (или его) и очень хотела встретиться с этим «кем-то» и выяснить, что же такого веселого и радостного можно найти на берегу Большой реки в такой безветренный, удушливый день. Сейчас это казалось ей куда более интересной загадкой, чем все ее заботы, вместе взятые.
Жаль только, что они не шли в одну сторону, и потому не смогли бы продолжать путь вместе; увы, Тхайле не удастся разделить эту непонятную радость… Но они ведь шли навстречу друг другу – и обязательно встретятся!
Незнакомцы бывают разные; девушка, путешествующая в одиночку, нигде не может чувствовать себя в полной безопасности от всяких злодеев. Тхайле риск такой встречи казался чем-то возможным, но маловероятным, вроде удара молнии – ничего подобного никогда не происходило ни с ней, ни с кем-то из тех, кого она знала. Эти абсурдные, абстрактные тревоги она старалась загонять поглубже, считая их странными свойствами женской натуры.
Между тем радостные чувства быстро приближались, но потом вроде как замерли на месте; наверное, женщина (или мужчина) сделала остановку, чтобы насладиться полуденным отдыхом, и, значит, Тхайла сможет подобраться незамеченной и разглядеть ее. Или, быть может, его… Зрение не обладало направленностью, достаточной для того, чтобы подкрасться к кому-то, но прямо впереди Тхайла заметила группу из трех деревьев, абсолютно уединенную в безбрежном море сорных трав. Там есть тень, значит, как раз туда и следует держать путь…
И вдруг радость, мирно разливавшаяся под деревьями, превратилась в приступ сильного гнева, восторг стал яростью – и со стороны деревьев до Тхайлы донеслись вопли боли, пронзившие пропеченный солнцем воздух, подобно игле. Девушка едва не бросилась наутек, но вовремя сообразила, что видит скорее не страх, а гнев. Медведь, или лев, или даже змея вызвали бы куда более сильные чувства, и Тхайла бросилась на помощь.
Крики указывали ей дорогу. Обогнув последний клочок высоких бамбуковых зарослей, Тхайла остановилась как вкопанная: ее радостный незнакомец, невнятно завывая, выплясывал под деревьями нагишом, с яростью хлеща себя тряпкой, которая могла оказаться его штанами. Соломенная шляпа, пара сандалий и какой-то нехитрый обед лежали в тени, забытые и брошенные. Даже отсюда Тхайла видела, что по ним ползают муравьи: целые полчища огромных красных муравьев.
Несчастная жертва насекомых оставила дикий танец, чтобы внимательно осмотреть себя. Всплеск эмоций быстро притухал, причем отчаянный гнев уступал место сожалению с оттенком насмешки над самим собой. Убедившись наконец, что все маленькие злодеи повержены, незнакомец вскинул голову и обнаружил, что не один. Взвизгнув от ужаса, он высоко подпрыгнул, одновременно пытаясь повернуться к Тхайле спиной и натянуть штаны. В результате он рухнул наземь в клубах крайнего замешательства. Тхайла ничего не могла с собой поделать и рассмеялась, прикрыв рот ладонью.
Очень быстро она поняла, что унижение и физическая боль, которые она хорошо видела в эмоциях несчастного, смешались с прежним весельем. Кажется, незнакомец увидел в происшедшем свои забавные стороны, а такая реакция от мужчины в подобных обстоятельствах казалась Тхайле почти невероятной. Она подавила смех, как только незнакомец поднялся и подошел, все еще задыхающийся и весь в разводах дорожной пыли и пота.
– Я – Лииб из Дома Лиита, – представился он, – и… и… Ой, надо же! Надо же! – Он умолк, уставившись на нее и, кажется, совсем позабыв закрыть рот. Волна радости и счастья едва не сбила Тхайлу с ног.
Лииб оказался мальчишкой, примерно одногодком Тхайлы. Он был невысок, довольно худ и в чем-то очень комичен. Его темные с рыжиной волосы вовсе не курчавились, а струились вниз волнистыми прядями. Уши у Лииба были большие, совсем не острые и забавно торчали по сторонам; нос же, наоборот, казался слишком мал для его лица.
Но глаза Лииба были чистое золото, и они сделались огромными от восторга.
– Я Тхайла из Дома Гаиба, – нерешительно отвечала она, а Лииб снова и снова тихо и беспомощно охал.
– Что-то не так? – спросила сбитая с толку Тхайла.
– Ты… Ты прекрасна! И тогда лицо его залилось краской под глубоким загаром – от ключиц до кончиков смешных ушей, и снова Тхайла увидела замешательство, но оно не закрыло собой его радости, – она вдруг почувствовала, что и сама краснеет. И быстро отвернулась прочь.
Еще никто не называл ее прекрасной, действительно имея это в виду, а Лииб так и думал.
Хочу тебя! – кричали его чувства. – Хочу тебя! Хочу тебя!
Даже похотливый Уайд не был способен на столь сильную страсть, и Тхайла думала, что страсть, исходящая от этого Лииба, оттолкнет ее, подобно тому, как оттолкнула от мужа сестры. Но этого почему-то не произошло. Эта страсть была непохожа на хочу-тебя-чтобы-ты-сделала-меня-счастливым Уайда, совсем непохожа – она напомнила Тхайле то желание, которое видела в сестре, укачивающей ребенка. Это была страсть хочу-тебя-чтобы-сделать-тебя-счастливой – нежность! Тхайла еще никогда не видела такой нежности; немного от матери, пожалуй, но не от мужчины! И потом, это ведь разные вещи.
Когда она решилась поднять глаза, Лииб все так же изучал землю под своими босыми ногами, сгорая от неловкости и растирая муравьиные укусы на своих опухших тощих ребрах. Его хочу-тебя затмилось неловкостью и сожалением, что это вырвалось у него, но его «ты прекрасна» все еще было там, внутри.
– Если ты рискнешь спасти свои сандалии и шляпу, – сказала наконец Тхайла, – то у меня найдется немного пищи, которую мы сможем разделить.
Лииб моргнул.
– Тхайла? Тхайла, ты сказала? Она кивнула.
– Какое чудесное имя…
Лииб изучал ее короткую прическу с растущей надеждой:
– Добрая жена Тхайла?
– Нет, просто Тхайла.
И Лииб закрыл глаза, словно вознося молитву Богам.
– Иди спасай свою обувь, Лииб, – сказала Тхайла, – и потом все расскажешь.
* * *
Они сидели на испепеляющем солнце и жевали хлеб. По очереди откусывали от куриной ножки, и Лииб рассказывал. Рассказывал и рассказывал.
Только об одном он мог говорить – о чудесном месте для Дома, которое нашел в своем странствии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
В привязанном к поясу мешочке лежало несколько толстых ломтей хлеба и увесистая куриная ножка, которыми великодушно снабдили ее в дорогу Шуум и его добрая жена, но есть не хотелось. Мысли девушки вновь занимала незримая угроза Колледжа. И еще одно беспокоило Тхайлу – что рассказать родителям о Шииле? Фриэль не обманешь.
Как бы там ни было, сейчас ее больше занимало собственное Зрение. Впереди кто-то был и приближался, излучая радостную улыбку. Тхайла уже примерно час видела ее (или его) и очень хотела встретиться с этим «кем-то» и выяснить, что же такого веселого и радостного можно найти на берегу Большой реки в такой безветренный, удушливый день. Сейчас это казалось ей куда более интересной загадкой, чем все ее заботы, вместе взятые.
Жаль только, что они не шли в одну сторону, и потому не смогли бы продолжать путь вместе; увы, Тхайле не удастся разделить эту непонятную радость… Но они ведь шли навстречу друг другу – и обязательно встретятся!
Незнакомцы бывают разные; девушка, путешествующая в одиночку, нигде не может чувствовать себя в полной безопасности от всяких злодеев. Тхайле риск такой встречи казался чем-то возможным, но маловероятным, вроде удара молнии – ничего подобного никогда не происходило ни с ней, ни с кем-то из тех, кого она знала. Эти абсурдные, абстрактные тревоги она старалась загонять поглубже, считая их странными свойствами женской натуры.
Между тем радостные чувства быстро приближались, но потом вроде как замерли на месте; наверное, женщина (или мужчина) сделала остановку, чтобы насладиться полуденным отдыхом, и, значит, Тхайла сможет подобраться незамеченной и разглядеть ее. Или, быть может, его… Зрение не обладало направленностью, достаточной для того, чтобы подкрасться к кому-то, но прямо впереди Тхайла заметила группу из трех деревьев, абсолютно уединенную в безбрежном море сорных трав. Там есть тень, значит, как раз туда и следует держать путь…
И вдруг радость, мирно разливавшаяся под деревьями, превратилась в приступ сильного гнева, восторг стал яростью – и со стороны деревьев до Тхайлы донеслись вопли боли, пронзившие пропеченный солнцем воздух, подобно игле. Девушка едва не бросилась наутек, но вовремя сообразила, что видит скорее не страх, а гнев. Медведь, или лев, или даже змея вызвали бы куда более сильные чувства, и Тхайла бросилась на помощь.
Крики указывали ей дорогу. Обогнув последний клочок высоких бамбуковых зарослей, Тхайла остановилась как вкопанная: ее радостный незнакомец, невнятно завывая, выплясывал под деревьями нагишом, с яростью хлеща себя тряпкой, которая могла оказаться его штанами. Соломенная шляпа, пара сандалий и какой-то нехитрый обед лежали в тени, забытые и брошенные. Даже отсюда Тхайла видела, что по ним ползают муравьи: целые полчища огромных красных муравьев.
Несчастная жертва насекомых оставила дикий танец, чтобы внимательно осмотреть себя. Всплеск эмоций быстро притухал, причем отчаянный гнев уступал место сожалению с оттенком насмешки над самим собой. Убедившись наконец, что все маленькие злодеи повержены, незнакомец вскинул голову и обнаружил, что не один. Взвизгнув от ужаса, он высоко подпрыгнул, одновременно пытаясь повернуться к Тхайле спиной и натянуть штаны. В результате он рухнул наземь в клубах крайнего замешательства. Тхайла ничего не могла с собой поделать и рассмеялась, прикрыв рот ладонью.
Очень быстро она поняла, что унижение и физическая боль, которые она хорошо видела в эмоциях несчастного, смешались с прежним весельем. Кажется, незнакомец увидел в происшедшем свои забавные стороны, а такая реакция от мужчины в подобных обстоятельствах казалась Тхайле почти невероятной. Она подавила смех, как только незнакомец поднялся и подошел, все еще задыхающийся и весь в разводах дорожной пыли и пота.
– Я – Лииб из Дома Лиита, – представился он, – и… и… Ой, надо же! Надо же! – Он умолк, уставившись на нее и, кажется, совсем позабыв закрыть рот. Волна радости и счастья едва не сбила Тхайлу с ног.
Лииб оказался мальчишкой, примерно одногодком Тхайлы. Он был невысок, довольно худ и в чем-то очень комичен. Его темные с рыжиной волосы вовсе не курчавились, а струились вниз волнистыми прядями. Уши у Лииба были большие, совсем не острые и забавно торчали по сторонам; нос же, наоборот, казался слишком мал для его лица.
Но глаза Лииба были чистое золото, и они сделались огромными от восторга.
– Я Тхайла из Дома Гаиба, – нерешительно отвечала она, а Лииб снова и снова тихо и беспомощно охал.
– Что-то не так? – спросила сбитая с толку Тхайла.
– Ты… Ты прекрасна! И тогда лицо его залилось краской под глубоким загаром – от ключиц до кончиков смешных ушей, и снова Тхайла увидела замешательство, но оно не закрыло собой его радости, – она вдруг почувствовала, что и сама краснеет. И быстро отвернулась прочь.
Еще никто не называл ее прекрасной, действительно имея это в виду, а Лииб так и думал.
Хочу тебя! – кричали его чувства. – Хочу тебя! Хочу тебя!
Даже похотливый Уайд не был способен на столь сильную страсть, и Тхайла думала, что страсть, исходящая от этого Лииба, оттолкнет ее, подобно тому, как оттолкнула от мужа сестры. Но этого почему-то не произошло. Эта страсть была непохожа на хочу-тебя-чтобы-ты-сделала-меня-счастливым Уайда, совсем непохожа – она напомнила Тхайле то желание, которое видела в сестре, укачивающей ребенка. Это была страсть хочу-тебя-чтобы-сделать-тебя-счастливой – нежность! Тхайла еще никогда не видела такой нежности; немного от матери, пожалуй, но не от мужчины! И потом, это ведь разные вещи.
Когда она решилась поднять глаза, Лииб все так же изучал землю под своими босыми ногами, сгорая от неловкости и растирая муравьиные укусы на своих опухших тощих ребрах. Его хочу-тебя затмилось неловкостью и сожалением, что это вырвалось у него, но его «ты прекрасна» все еще было там, внутри.
– Если ты рискнешь спасти свои сандалии и шляпу, – сказала наконец Тхайла, – то у меня найдется немного пищи, которую мы сможем разделить.
Лииб моргнул.
– Тхайла? Тхайла, ты сказала? Она кивнула.
– Какое чудесное имя…
Лииб изучал ее короткую прическу с растущей надеждой:
– Добрая жена Тхайла?
– Нет, просто Тхайла.
И Лииб закрыл глаза, словно вознося молитву Богам.
– Иди спасай свою обувь, Лииб, – сказала Тхайла, – и потом все расскажешь.
* * *
Они сидели на испепеляющем солнце и жевали хлеб. По очереди откусывали от куриной ножки, и Лииб рассказывал. Рассказывал и рассказывал.
Только об одном он мог говорить – о чудесном месте для Дома, которое нашел в своем странствии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110