— раздраженно спросил Николас.
— Зубы иногда режутся очень болезненно. А что говорит король о действиях Уайтхоука?
— Король передал дело в суд и с тех пор больше ничего не предпринял. Сейчас, когда вмешался архиепископ, только он сможет уладить дело. Если мирное разрешение вообще возможно?; — добавил он, слегка повышая голос, чтобы быть услышанным за детским плачем.
Гарри издал истошный вопль, и Эмилин принялась укачивать его, вконец измученная. Локон совсем выбился из-под капюшона и упал на глаза. Она раздраженно попыталась сдуть его.
Николас дотронулся до головы мальчика. Светлые мягкие кудри ласкали пальцы. На минуту ребенок замолчал, уставившись на нового человека.
— Уже холодно. Что, черт возьми, вы оба тут делаете в темноте?
— Гарри не спит, милорд, — ответила Эмилин. — Ночные прогулки иногда действуют успокоительно.
— Вы бледны, это заметно даже в лунном свете, — нахмурившись, произнес Николае. — А вы-то сами спали этой ночью?
Девушка покачала головой.
— Нет, но, наверное, он скоро устанет.
— Пойдемте. — Он взял ее за локоть и быстро повел к двери в башню. При неверном свете факелов они начали спускаться по винтовой лестнице.
Николас довольно бесцеремонно тащил ее по темному коридору, пока они не дошли до его спальни. Гарри все это время почему-то молчал — возможно, удивленный стремительным движением.
Николас ввел ее в комнату и закрыл дверь. Свет камина отбрасывал повсюду таинственные танцующие тени; немного пахло дымом.
— Дайте его мне, — произнес Николае. Эмилин повернулась.
— Милорд?
— Он не пойдет?
Барон взял ребенка из рук Эмилин. Гарри не сопротивлялся.
— Ну, парень, давай проверим, сможешь ли ты одолеть закаленного в боях рыцаря. — Он подбросил малыша, и тот неуверенно, но довольно хихикнул.
— Я посижу с ним. А вы отдохните в солярии. — Николас поднял бровь: — Или поспите в своей комнате, если подобная близость смущает вас, — холодно добавил он.
Его колкость не прошла мимо Эмилин, и она отвела глаза.
— Милорд, это женское дело — сидеть с капризничающим ребенком.
— Неужели? Я знаю, что Элрик сидит со своими мальчишками, когда они болеют. А ребенок… э…э… сухой?
Эмилин потрогала штанишки.
— Да.
— Тогда идите. Сейчас немного за полночь. Я не устал и многое должен обдумать. Убаюкать ребенка не будет для меня большой обузой.
Сомневаясь, представляет ли барон, за какое дело взялся, Эмилин сжала губы. Но ее мысли тонули в тумане, а глаза слипались.
— Я действительно устала, — призналась она. — Если можно, посплю часок. Когда он уснет, положите его, пожалуйста, куда-нибудь, откуда он не упадет.
— Я знаю, что дети проворны, как хорьки — упадет, так заберется обратно. Идите. — Барон уселся перед камином в кресло с высокой резной спинкой и устроил малыша у себя на коленях.
Эмилин положила руку на щеколду, но не спешила уходить. Потом повернулась и, пройдя через спальню, откинула занавес, прикрывающий вход в солярий.
Она проснулась, моргая, в густой темноте и села. Сквозь закрытые ставни пробивался лунный свет. Еще не рассвело. Она спала всего час или два.
Отодвинув занавеску, Эмилин заглянула в освещенную огнем камина спальню. Кресло было повернуто к ней спинкой — так, что сидящего в нем не было видно. Но зато хорошо были слышны звуки — храп и негромкое посапывание. Эмилин вошла в комнату.
Николас спал, положив голову на спинку кресла. Густые черные ресницы, словно полумесяцы, выделялись на разрумянившихся от огня щеках. В минуты отдыха лицо его казалось необыкновенно красивым — сильным, высеченным резцом мастера, словно изображение святого, раскрашенное в мягкие тона. Девушка с удивлением поняла, что впервые видит его спящим.
Рука Николаса покоилась на голове Гарри: пальцы запутались в мягких кудрях. Ребенок спал в такой позе, словно грудь Николаса служила ему удобной подушкой. Щекой он прижался к мягкой шерстяной куртке барона, рот был сладко приоткрыт.
Эмилин с улыбкой дотронулась до теплой, чуть потной головки ребенка. Потом ее рука скользнула по волосам Николаса, с нежной лаской пригладив темные кудри. Ни один, ни другой не проснулись, когда девушка подняла Гарри и прижала малыша к груди. Она тихонько отнесла его в солярий и положила на кровать, прикрыв своим плащом.
Потом подошла к окну и приоткрыла ставни. Голубой лунный свет хлынул в комнату. В душе царило смятение. Черный Шип — Николас — так близко, всего в нескольких шагах от нее!
Какая-то боль в душе упорно твердила, что он потерян после ее горячего и неосторожного заявления, что она больше не считает себя его женой. Горько сожалея о своей несдержанности, Эмилин прекрасно помнила, чем она вызвана: вероломством Николаса.
Вздохнув, девушка положила руки на каменный подоконник. Сейчас Николас проявил неожиданную доброту. Но он любит Гарри, и эта забота направлена на него. Он не попросил прощения, даже не упомянул о том, что произошло между ними. Он вел себя холодно по отношению к ней, но все ее существо с жаром отвечало на его близость.
Неожиданно за спиной послышалось какое-то движение. Портьера откинулась, в тишине раздались шаги.
Эмилин в испуге сжала край подоконника, но не повернулась. Сапоги Николаса негромко стучали по деревянному полу. Вот она почувствовала и тепло, и ритм его тела. Плечи ее напряглись.
Николас стоял так близко, что дыхание его шевелило ее волосы.
— Эмилин, — начал он, — хочешь ты того или нет, мы должны поговорить. — Голос его проникал в самое сердце, сочетая мягкость лесника с решительностью барона.
Желание повернуться и крепко обнять его настолько сильно охватило Эмилин, что ей пришлось силой воли заставить себя не двигаться. Она не знала, что делать: говорить ли, бежать прочь или броситься в объятия любимого. С глубоким вздохом девушка вновь повернулась к окну.
— Когда-то я поверила, что ты Черный Шип, лесник, и вышла за тебя замуж, — негромко проговорила она. — Но потом ты стал мне чужим. — Девушка прикрыла глаза, пытаясь подавить волнение и растущий гнев. — Я не знаю, как преодолеть пропасть, возникшую между нами. — Спиной она чувствовала его присутствие и едва могла сдержать слезы.
— А ты хочешь преодолеть ее? — тихо спросил Николас.
Не поворачиваясь, Эмилин закусила губу.
«Да, — подумала она, — да, хочу». Но не произнесла ни слова.
Внезапно он крепко взял ее за плечо.
— Эмилин, — попросил он, — посмотри на меня. Силой он повернул ее к себе лицом. В лунном свете его глаза сияли серебром. Высокий, широкоплечий, одетый в подпоясанную ремнем куртку из темной шерсти, с длинными волосами, спадающими на плечи, он без улыбки, серьезно смотрел на нее.
— Выслушай меня, — попросил он, — прежде чем снова осудишь.
— Говори, — ответила Эмилин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Зубы иногда режутся очень болезненно. А что говорит король о действиях Уайтхоука?
— Король передал дело в суд и с тех пор больше ничего не предпринял. Сейчас, когда вмешался архиепископ, только он сможет уладить дело. Если мирное разрешение вообще возможно?; — добавил он, слегка повышая голос, чтобы быть услышанным за детским плачем.
Гарри издал истошный вопль, и Эмилин принялась укачивать его, вконец измученная. Локон совсем выбился из-под капюшона и упал на глаза. Она раздраженно попыталась сдуть его.
Николас дотронулся до головы мальчика. Светлые мягкие кудри ласкали пальцы. На минуту ребенок замолчал, уставившись на нового человека.
— Уже холодно. Что, черт возьми, вы оба тут делаете в темноте?
— Гарри не спит, милорд, — ответила Эмилин. — Ночные прогулки иногда действуют успокоительно.
— Вы бледны, это заметно даже в лунном свете, — нахмурившись, произнес Николае. — А вы-то сами спали этой ночью?
Девушка покачала головой.
— Нет, но, наверное, он скоро устанет.
— Пойдемте. — Он взял ее за локоть и быстро повел к двери в башню. При неверном свете факелов они начали спускаться по винтовой лестнице.
Николас довольно бесцеремонно тащил ее по темному коридору, пока они не дошли до его спальни. Гарри все это время почему-то молчал — возможно, удивленный стремительным движением.
Николас ввел ее в комнату и закрыл дверь. Свет камина отбрасывал повсюду таинственные танцующие тени; немного пахло дымом.
— Дайте его мне, — произнес Николае. Эмилин повернулась.
— Милорд?
— Он не пойдет?
Барон взял ребенка из рук Эмилин. Гарри не сопротивлялся.
— Ну, парень, давай проверим, сможешь ли ты одолеть закаленного в боях рыцаря. — Он подбросил малыша, и тот неуверенно, но довольно хихикнул.
— Я посижу с ним. А вы отдохните в солярии. — Николас поднял бровь: — Или поспите в своей комнате, если подобная близость смущает вас, — холодно добавил он.
Его колкость не прошла мимо Эмилин, и она отвела глаза.
— Милорд, это женское дело — сидеть с капризничающим ребенком.
— Неужели? Я знаю, что Элрик сидит со своими мальчишками, когда они болеют. А ребенок… э…э… сухой?
Эмилин потрогала штанишки.
— Да.
— Тогда идите. Сейчас немного за полночь. Я не устал и многое должен обдумать. Убаюкать ребенка не будет для меня большой обузой.
Сомневаясь, представляет ли барон, за какое дело взялся, Эмилин сжала губы. Но ее мысли тонули в тумане, а глаза слипались.
— Я действительно устала, — призналась она. — Если можно, посплю часок. Когда он уснет, положите его, пожалуйста, куда-нибудь, откуда он не упадет.
— Я знаю, что дети проворны, как хорьки — упадет, так заберется обратно. Идите. — Барон уселся перед камином в кресло с высокой резной спинкой и устроил малыша у себя на коленях.
Эмилин положила руку на щеколду, но не спешила уходить. Потом повернулась и, пройдя через спальню, откинула занавес, прикрывающий вход в солярий.
Она проснулась, моргая, в густой темноте и села. Сквозь закрытые ставни пробивался лунный свет. Еще не рассвело. Она спала всего час или два.
Отодвинув занавеску, Эмилин заглянула в освещенную огнем камина спальню. Кресло было повернуто к ней спинкой — так, что сидящего в нем не было видно. Но зато хорошо были слышны звуки — храп и негромкое посапывание. Эмилин вошла в комнату.
Николас спал, положив голову на спинку кресла. Густые черные ресницы, словно полумесяцы, выделялись на разрумянившихся от огня щеках. В минуты отдыха лицо его казалось необыкновенно красивым — сильным, высеченным резцом мастера, словно изображение святого, раскрашенное в мягкие тона. Девушка с удивлением поняла, что впервые видит его спящим.
Рука Николаса покоилась на голове Гарри: пальцы запутались в мягких кудрях. Ребенок спал в такой позе, словно грудь Николаса служила ему удобной подушкой. Щекой он прижался к мягкой шерстяной куртке барона, рот был сладко приоткрыт.
Эмилин с улыбкой дотронулась до теплой, чуть потной головки ребенка. Потом ее рука скользнула по волосам Николаса, с нежной лаской пригладив темные кудри. Ни один, ни другой не проснулись, когда девушка подняла Гарри и прижала малыша к груди. Она тихонько отнесла его в солярий и положила на кровать, прикрыв своим плащом.
Потом подошла к окну и приоткрыла ставни. Голубой лунный свет хлынул в комнату. В душе царило смятение. Черный Шип — Николас — так близко, всего в нескольких шагах от нее!
Какая-то боль в душе упорно твердила, что он потерян после ее горячего и неосторожного заявления, что она больше не считает себя его женой. Горько сожалея о своей несдержанности, Эмилин прекрасно помнила, чем она вызвана: вероломством Николаса.
Вздохнув, девушка положила руки на каменный подоконник. Сейчас Николас проявил неожиданную доброту. Но он любит Гарри, и эта забота направлена на него. Он не попросил прощения, даже не упомянул о том, что произошло между ними. Он вел себя холодно по отношению к ней, но все ее существо с жаром отвечало на его близость.
Неожиданно за спиной послышалось какое-то движение. Портьера откинулась, в тишине раздались шаги.
Эмилин в испуге сжала край подоконника, но не повернулась. Сапоги Николаса негромко стучали по деревянному полу. Вот она почувствовала и тепло, и ритм его тела. Плечи ее напряглись.
Николас стоял так близко, что дыхание его шевелило ее волосы.
— Эмилин, — начал он, — хочешь ты того или нет, мы должны поговорить. — Голос его проникал в самое сердце, сочетая мягкость лесника с решительностью барона.
Желание повернуться и крепко обнять его настолько сильно охватило Эмилин, что ей пришлось силой воли заставить себя не двигаться. Она не знала, что делать: говорить ли, бежать прочь или броситься в объятия любимого. С глубоким вздохом девушка вновь повернулась к окну.
— Когда-то я поверила, что ты Черный Шип, лесник, и вышла за тебя замуж, — негромко проговорила она. — Но потом ты стал мне чужим. — Девушка прикрыла глаза, пытаясь подавить волнение и растущий гнев. — Я не знаю, как преодолеть пропасть, возникшую между нами. — Спиной она чувствовала его присутствие и едва могла сдержать слезы.
— А ты хочешь преодолеть ее? — тихо спросил Николас.
Не поворачиваясь, Эмилин закусила губу.
«Да, — подумала она, — да, хочу». Но не произнесла ни слова.
Внезапно он крепко взял ее за плечо.
— Эмилин, — попросил он, — посмотри на меня. Силой он повернул ее к себе лицом. В лунном свете его глаза сияли серебром. Высокий, широкоплечий, одетый в подпоясанную ремнем куртку из темной шерсти, с длинными волосами, спадающими на плечи, он без улыбки, серьезно смотрел на нее.
— Выслушай меня, — попросил он, — прежде чем снова осудишь.
— Говори, — ответила Эмилин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110