Талия перетянута золоченым поясом, а пышные рукава собраны у локтей. Волосы блестят. Марджори не к чему придраться.
Бок еще болит, но она вовсе не скрючилась, как старуха.
Ее кресло оказалось свободным, Марджори заняла свое место возле Элизы. Леди Морайна беседовала с сыном, Гвент шутил с Бимисом, волкодав Эдгар расправлялся с костью.
— Добро пожаловать, Гастингс, — воскликнула Марджори. — Я позаботилась, чтобы Макдир приготовил твои любимые кушанья. Он сделал розовый пудинг, говорит, что его очень любила твоя мать.
— Да, мама очень любила розовый пудинг. По-моему, она и дала рецепт Макдиру.
— Твоя мама была развратная, и твой папа забил ее до смерти, — подала голос Элиза.
Не хватало того, что любовница мужа рассуждает о ее матери, а тут еще эта лживая девчонка. Гастингс открыла было рот, но Марджори ее опередила:
— Нет, Элиза, ты не должна повторять недостойные сплетни. Ни ты, ни я не знаем о маме Гастингс. Ну-ка, давай я покормлю тебя этим чудесным горохом. Прости ее, Гастингс, — добавила Марджори вполголоса. — Про твою мать ходят всякие слухи, но ей, конечно, нельзя в это встревать. Ты бледненькая, Гастингс, может, тебе лучше вернуться наверх? Да-да, ты ужасно бледная, Гастингс, и ходишь как-то боком, словно больная овца.
У Гастингс чесались руки схватить Элизу и трясти ее, трясти, пока… пока что? Ну, пока она не станет умолять о прощении. Она не сводила глаз с мужа. Вот он кончил говорить с матерью, приветственно махнул Гастингс рукой, а когда она подошла к своему месту, подвинул ей кресло.
— Спасибо, что не стал позорить меня у всех на виду.
— Как прикажешь это понимать? — недоуменно спросил он.
— С твоей стороны очень мило позволить мне сесть в свое кресло.
— Элиза каждый день молилась за тебя, — вставила Марджори.
— Надеюсь, твои колени зажили, Элиза, — улыбнулась Гастингс девочке.
— Не люблю розовый пудинг, — буркнула та.
— Тогда не ешь, — позволила Марджори, забирая себе ее порцию.
— Ты отлично выглядишь, девочка, — сказала леди Морайна. — Я рада, что у меня такая дочь.
Гастингс засмеялась, приподняла кубок, глядя на свекровь. Но, видимо, она плохо стерла крем, которым натирала рану, поэтому кубок выпал из скользких пальцев и опрокинулся. Бургундское вино потекло на белоснежную скатерть.
Увидав перед собой лужицу, Трист потрогал ее лапкой, понюхал, старательно облизал, потом снова окунул лапу в вино. Неожиданно его тельце напряглось, скрючилось, он громко заверещал и рухнул на стол.
— Трист! — вскочил на ноги Северн. — Черт возьми, что с тобою?! Зверек не шелохнулся.
— О нет, — шептала Гастингс, — нет, нет!
— Что такое? Что с Тристом?
— Это из-за вина, он слизал его с лапы. Туда что-то подмешали. О, только не это! — Гастингс прижала куницу к груди и выбежала из зала.
Глава 25
— Милорд! — воскликнула Марджори. — Она сошла с ума? Животное сдохло, мы сами видели. Куда она его потащила?
— Вино, — бросил Северн Гвенту, бросаясь за женой. — Посмотри, чтобы его никто не трогал.
Догнав ее в конюшне, он выхватил Триста и сунул его за пазуху.
— Здесь ему будет теплее. Какой же я дурак, теперь уже все равно. Марджори права. Он мертв.
— Нет, не мертв. Отвезем его к Ведунье. Скорее. Та встретила их на пороге хижины, Альфред громко мурлыкал у ее ног.
— Куница, — закричала Гастингс, не успев соскочить с лошади. — Трист лизал отравленное вино.
Северн вытащил из-под туники обмякшее тельце и умоляюще поглядел на Ведунью:
— Пожалуйста, не дай мне его потерять.
— Я не разбираюсь в куницах. Уходи.
— Ведунья, ради Бога. — Гастингс не замечала, что у нее льются слезы. — Помоги ему. Он дорог нам обоим.
— Ну, ладно. — Взяв бездыханное тельце. Ведунья скрылась в хижине.
Альфред недовольно бил хвостом, но не издал ни звука. Северн хотел было войти следом, однако Ведунья крикнула:
— Ну уж нет, оставайся там, милорд. Гастингс, помоги мне.
Северн не послушался и, очутившись в хижине, следил за их возней.
— Открой ему рот, Гастингс, и держи.
— Что ты собралась делать? — спросил он.
— Промыть ему желудок, как человеку. Только вот сможет ли он отрыгнуть яд? Не знаю, милорд. Выйди-ка лучше отсюда. Из-за тебя здесь. не повернешься.
— Снаружи остался твой кот, так что места достаточно.
Ведунья хмуро улыбнулась, прикрикнув на Гастингс:
— Шире, шире открой. Теперь вольем ему это.
Одна ложка, вторая, третья. Казалось, прошла целая вечность, но тельце куницы оставалось мягким и безжизненным. Гастингс, державшая руку там, где должно было находиться сердце, вдруг почувствовала слабый толчок.
— Он жив, — шепнула она. — Северн, пощупай.
Ему тоже показалось, что сердце бьется, хотя он не был в этом уверен. Он взглянул на заплаканное лицо жены.
Знахарка вдруг схватила Триста, принялась его трясти, потом уложила на шаткий столик, мяла его, опять трясла, снова мяла. И так без конца.
— Понятия не имею, где у этой твари кишки.
Надеюсь, жму там, где надо.
Трист вздрогнул. Когтистая лапа чуть царапнула Северну руку.
Неожиданно зверек вскочил, невесомое тельце дрожало и корчилось, с трудом извергая из себя яд.
— Он может умереть от судорог.
— Другого способа нет, Гастингс.
Северн начал легонько массировать кунице живот.
Но вот желудок опустел, и Трист затих на столе, больше похожий на мертвого, чем на живого. Ведунья приподняла его, заглянула в глаза, подергала за лапки и сокрушенно покачала головой:
— Милорд, Гастингс. Жалко мне его. Такой маленький, бился изо всех сил, а подох. — Северн, побледнев, невидящими глазами уставился на Триста.
— Нет!
Схватив зверька, он спрятал его под туникой, прижал вялое тельце к сердцу, теребил пушистую шерсть, гладил его снова и снова, отчаянно шепча:
— Ты не можешь покинуть меня, Трист. Нет, ты не умер, не мог умереть.
В хижину вошел Альфред, изучающе поглядел на них и вопросительно мяукнул. Затем, вскочив на стол, кот уставился на Северна, мяукнул еще громче, уперся передними лапами ему в живот и стал принюхиваться. А потом опять замяукал.
Внезапно Гастингс уловила движение под туникой и застыла, боясь спугнуть чудо.
Альфред похлопал лапой по выпуклости на тунике. Снова мяукнул.
И тут в напряженной тишине они услышали слабое ворчание. Изнутри в тунику уперлась маленькая лапка.
Альфред хлопнул по ней. Ворчание усилилось.
— Малыш спас куницу, — сообщила Ведунья и решительно столкнула Альфреда со стола.
Осторожно, будто величайшую драгоценность, Северн извлек куницу из-под туники, прижал зверька к груди и стал баюкать. Тот заворчал.
— Да, да, расскажи, как тебе было плохо. Триста снова вырвало.
— Все, яда больше не осталось, — заметила Ведунья. — Мы с Альфредом его спасли.
— Отдохни, малыш. — Гастингс потрепала его по спине. — Теперь все будет хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Бок еще болит, но она вовсе не скрючилась, как старуха.
Ее кресло оказалось свободным, Марджори заняла свое место возле Элизы. Леди Морайна беседовала с сыном, Гвент шутил с Бимисом, волкодав Эдгар расправлялся с костью.
— Добро пожаловать, Гастингс, — воскликнула Марджори. — Я позаботилась, чтобы Макдир приготовил твои любимые кушанья. Он сделал розовый пудинг, говорит, что его очень любила твоя мать.
— Да, мама очень любила розовый пудинг. По-моему, она и дала рецепт Макдиру.
— Твоя мама была развратная, и твой папа забил ее до смерти, — подала голос Элиза.
Не хватало того, что любовница мужа рассуждает о ее матери, а тут еще эта лживая девчонка. Гастингс открыла было рот, но Марджори ее опередила:
— Нет, Элиза, ты не должна повторять недостойные сплетни. Ни ты, ни я не знаем о маме Гастингс. Ну-ка, давай я покормлю тебя этим чудесным горохом. Прости ее, Гастингс, — добавила Марджори вполголоса. — Про твою мать ходят всякие слухи, но ей, конечно, нельзя в это встревать. Ты бледненькая, Гастингс, может, тебе лучше вернуться наверх? Да-да, ты ужасно бледная, Гастингс, и ходишь как-то боком, словно больная овца.
У Гастингс чесались руки схватить Элизу и трясти ее, трясти, пока… пока что? Ну, пока она не станет умолять о прощении. Она не сводила глаз с мужа. Вот он кончил говорить с матерью, приветственно махнул Гастингс рукой, а когда она подошла к своему месту, подвинул ей кресло.
— Спасибо, что не стал позорить меня у всех на виду.
— Как прикажешь это понимать? — недоуменно спросил он.
— С твоей стороны очень мило позволить мне сесть в свое кресло.
— Элиза каждый день молилась за тебя, — вставила Марджори.
— Надеюсь, твои колени зажили, Элиза, — улыбнулась Гастингс девочке.
— Не люблю розовый пудинг, — буркнула та.
— Тогда не ешь, — позволила Марджори, забирая себе ее порцию.
— Ты отлично выглядишь, девочка, — сказала леди Морайна. — Я рада, что у меня такая дочь.
Гастингс засмеялась, приподняла кубок, глядя на свекровь. Но, видимо, она плохо стерла крем, которым натирала рану, поэтому кубок выпал из скользких пальцев и опрокинулся. Бургундское вино потекло на белоснежную скатерть.
Увидав перед собой лужицу, Трист потрогал ее лапкой, понюхал, старательно облизал, потом снова окунул лапу в вино. Неожиданно его тельце напряглось, скрючилось, он громко заверещал и рухнул на стол.
— Трист! — вскочил на ноги Северн. — Черт возьми, что с тобою?! Зверек не шелохнулся.
— О нет, — шептала Гастингс, — нет, нет!
— Что такое? Что с Тристом?
— Это из-за вина, он слизал его с лапы. Туда что-то подмешали. О, только не это! — Гастингс прижала куницу к груди и выбежала из зала.
Глава 25
— Милорд! — воскликнула Марджори. — Она сошла с ума? Животное сдохло, мы сами видели. Куда она его потащила?
— Вино, — бросил Северн Гвенту, бросаясь за женой. — Посмотри, чтобы его никто не трогал.
Догнав ее в конюшне, он выхватил Триста и сунул его за пазуху.
— Здесь ему будет теплее. Какой же я дурак, теперь уже все равно. Марджори права. Он мертв.
— Нет, не мертв. Отвезем его к Ведунье. Скорее. Та встретила их на пороге хижины, Альфред громко мурлыкал у ее ног.
— Куница, — закричала Гастингс, не успев соскочить с лошади. — Трист лизал отравленное вино.
Северн вытащил из-под туники обмякшее тельце и умоляюще поглядел на Ведунью:
— Пожалуйста, не дай мне его потерять.
— Я не разбираюсь в куницах. Уходи.
— Ведунья, ради Бога. — Гастингс не замечала, что у нее льются слезы. — Помоги ему. Он дорог нам обоим.
— Ну, ладно. — Взяв бездыханное тельце. Ведунья скрылась в хижине.
Альфред недовольно бил хвостом, но не издал ни звука. Северн хотел было войти следом, однако Ведунья крикнула:
— Ну уж нет, оставайся там, милорд. Гастингс, помоги мне.
Северн не послушался и, очутившись в хижине, следил за их возней.
— Открой ему рот, Гастингс, и держи.
— Что ты собралась делать? — спросил он.
— Промыть ему желудок, как человеку. Только вот сможет ли он отрыгнуть яд? Не знаю, милорд. Выйди-ка лучше отсюда. Из-за тебя здесь. не повернешься.
— Снаружи остался твой кот, так что места достаточно.
Ведунья хмуро улыбнулась, прикрикнув на Гастингс:
— Шире, шире открой. Теперь вольем ему это.
Одна ложка, вторая, третья. Казалось, прошла целая вечность, но тельце куницы оставалось мягким и безжизненным. Гастингс, державшая руку там, где должно было находиться сердце, вдруг почувствовала слабый толчок.
— Он жив, — шепнула она. — Северн, пощупай.
Ему тоже показалось, что сердце бьется, хотя он не был в этом уверен. Он взглянул на заплаканное лицо жены.
Знахарка вдруг схватила Триста, принялась его трясти, потом уложила на шаткий столик, мяла его, опять трясла, снова мяла. И так без конца.
— Понятия не имею, где у этой твари кишки.
Надеюсь, жму там, где надо.
Трист вздрогнул. Когтистая лапа чуть царапнула Северну руку.
Неожиданно зверек вскочил, невесомое тельце дрожало и корчилось, с трудом извергая из себя яд.
— Он может умереть от судорог.
— Другого способа нет, Гастингс.
Северн начал легонько массировать кунице живот.
Но вот желудок опустел, и Трист затих на столе, больше похожий на мертвого, чем на живого. Ведунья приподняла его, заглянула в глаза, подергала за лапки и сокрушенно покачала головой:
— Милорд, Гастингс. Жалко мне его. Такой маленький, бился изо всех сил, а подох. — Северн, побледнев, невидящими глазами уставился на Триста.
— Нет!
Схватив зверька, он спрятал его под туникой, прижал вялое тельце к сердцу, теребил пушистую шерсть, гладил его снова и снова, отчаянно шепча:
— Ты не можешь покинуть меня, Трист. Нет, ты не умер, не мог умереть.
В хижину вошел Альфред, изучающе поглядел на них и вопросительно мяукнул. Затем, вскочив на стол, кот уставился на Северна, мяукнул еще громче, уперся передними лапами ему в живот и стал принюхиваться. А потом опять замяукал.
Внезапно Гастингс уловила движение под туникой и застыла, боясь спугнуть чудо.
Альфред похлопал лапой по выпуклости на тунике. Снова мяукнул.
И тут в напряженной тишине они услышали слабое ворчание. Изнутри в тунику уперлась маленькая лапка.
Альфред хлопнул по ней. Ворчание усилилось.
— Малыш спас куницу, — сообщила Ведунья и решительно столкнула Альфреда со стола.
Осторожно, будто величайшую драгоценность, Северн извлек куницу из-под туники, прижал зверька к груди и стал баюкать. Тот заворчал.
— Да, да, расскажи, как тебе было плохо. Триста снова вырвало.
— Все, яда больше не осталось, — заметила Ведунья. — Мы с Альфредом его спасли.
— Отдохни, малыш. — Гастингс потрепала его по спине. — Теперь все будет хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75