Действительно, получилось так, что я туда не пошла. Какая жалость! Окружной прокурор лишился возможности заявить, что я наняла убийцу.
— В вашем голосе все еще слышится горечь.
— А вы бы что чувствовали?
— Да, конечно, но у меня в отличие от вас главным было бы желание отомстить, расквитаться. Например, я бы постарался заткнуть грязный рот Кэтрин Карлтон. Эта молодая женщина представляет угрозу, правда, больше для себя самой, чем для других.
На минуту он замолчал.
— Я читал о вашей стычке с ней в ресторане.
— Было такое. Кэтрин — печальный случай.
— Я слышал, что она не очень разборчива по части мужчин.
— Как, ради всего святого, вам удается разузнать так много, Кристиан? Он ответил не спеша:
— Вы не читали о Чэде Уолтерсе?
— А кто это?
— Если выражаться вульгарно, то он настоящая находка для дам — жеребец, да и только, обслуживает богатых дам. Кроме того, распродает наркотики. Он мертв, предполагается, что его убили товарищи по ремеслу. Мерзкое дело.
— Человек, с которым Кэтрин была в тот вечер в ресторане?
— Да.
— И он убит.
— Не большая потеря для общества, вы не находите?
Элизабет почувствовала, как по всему ее телу от шеи до пальцев ног пробежали мурашки, и задумчиво произнесла:
— Думаю, его смерть кое-кому была выгодна.
— Его образ жизни предполагал риск.
— А у Кэтрин есть алиби?
— Конечно. Как я слышал, она отдыхала в Нассау, когда все произошло. Нечто вроде коротких каникул.
Они оба помолчали с минуту — каждый думал о своем. Наконец Кристиан сказал:
— Не сыграете для меня, Элизабет?
— Конечно, сыграю, если вы мне скажете, почему вы это сделали.
— Но я сказал.
— Нет, вы только поманили, но даже не приоткрыли завесу. Почему, Кристиан? Я должна знать.
— Я потерял все свои деньги и в ближайшие пятьдесят лет собираюсь шантажировать вас.
Она сделала попытку улыбнуться, но губы лишь сложились в болезненную гримасу.
— Ну, это я по крайней мере могла бы понять. Она все еще ждала, но больше Хантер ничего не сказал.
Элизабет поднялась и подошла к своему роялю, но не села на стул, а медленным жестом провела рукой по блестящему черному дереву, целиком поглощенная этим занятием.
— Элизабет, — услышала она голос за спиной. — Неужели вы никогда никому не доверяли беззаветно, полностью, бесповоротно?
— Да, со мной это было, но теперь уже можно сказать, что я ошиблась в этом человеке. Я была просто дурой.
Элизабет села за фортепьяно и тронула клавиши. Она заиграла “Патетическую сонату”, и комната наполнилась яростными аккордами.
Но когда она перешла ко второй части, в ее исполнении появилась другая тональность — печаль, сожаление, пронзительная тоска. Ее голова вздрагивала в такт бегающим по клавишам пальцам, а на глазах появились слезы.
Кристиан сидел, не шевелясь. Вторая часть сонаты трогала его, но он отказывался верить, что трагическая музыка сама по себе могла вызвать у Элизабет такую реакцию.
— Как насчет носового платка? — спросил он, как только прозвучал последний аккорд.
— О нет, благодарю. — Элизабет слегка засмеялась. — Я не пользуюсь косметикой, и мне не грозят подтеки от туши.
И она перешла к третьей части, отыграв ее мастерски, но уже без эмоций.
Все еще тяжело дыша, но улыбаясь Хантеру, Элизабет задумчиво произнесла:
— Когда мне было десять лет, я только начала разучивать эту сонату, повторяя ее снова и снова, а мой отец кричал на меня, что переименует эту сонату из “Патетической” в “Жалостливую”. Последующие шесть месяцев он потратил на то, чтобы объяснить мне смысл и пафос произведения, а я так по-настоящему и не поняла, зато хорошо усвоила, что означает “жалостливая”. У меня ушли годы на то, чтобы научиться играть ее без ошибок.
— А теперь, я думаю, никто бы не потребовал от вас ее понимания. Благодарю вас, Элизабет, вы доставили мне огромное удовольствие. Но уже поздно. Могу я увидеть вас в понедельник вечером? Андре Гарро играет Моцарта в Линкольн-центре. Мне было бы очень приятно разделить эту радость с вами.
— Да, — ответила она, медленно поднимаясь с места. — С удовольствием. Гарро — прекрасный исполнитель.
Адриан включил магнитофон, и Элизабет и Род услышали разговор Брэда с его дядей Майклом Карлтоном.
— Это бессмысленная затея! — сказал Брэд.
— Знаю. Похоже, что Джеймс Хьюстон — дутая фигура. Ошибка. Какая жалость, что мы не позволили нашей милой Элизабет нанять его!
— Знаешь, давай продолжим этот разговор при встрече. Телефон в офисе ненадежен. Я просто хотел ввести тебя в курс дела.
— Поговорим подробнее в четверг вечером в доме твоей бабушки. В то же время, Брэд.
— Ладно.
— Есть еще кое-что, Брэд. Девушка, на которой ты собираешься жениться… Это серьезно?
Голос Брэда зазвучал иначе — в нем чувствовались насмешка и некоторая горечь.
— Она дочь сенатора, и, по мнению бабушки, из нее выйдет плодовитая мать семейства. На свое несчастье, я встретил ее в Вашингтоне на одном политическом сборище и начал окручивать.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— О, знаю, дядя, знаю.
Щелчок, означающий, что трубку положили. Тишина. Воцарилось длительное молчание. Род заговорил первым — на губах его играла легкая, но очень недобрая, даже жестокая улыбка.
— Интересно знать, о чем это они. Дядюшку Майкла беспокоит, что Брэд женится на дочери сенатора, а Лоретта очень довольна таким поворотом?
— Я все выясню, — небрежно бросила Элизабет.
— Как? — спросил Адриан, подаваясь вперед и складывая мощные мясистые руки.
— Поверьте, у меня есть возможности.
— И все же очевидно, что у нас происходит утечка информации, и мы должны выяснить ее источник.
— Да, — отозвался Адриан. — Взять хотя бы дело с Джеймсом Хьюстоном. Правда, на сей раз все сработало на нас.
— Я надеюсь, Брэд не подслушивает наш разговор?
— Нет, больше не подслушивает, Элизабет. Есть пословица: “Каждая гадость найдет свою пакость”, — а в данном случае на каждого “жучка” найдется другой “жучок”.
Господи, как она ненавидела все это — притворство, лицедейство, ложь. Самое трудное, вероятно, притвориться, что она испытывает оргазм. Но в последнее свидание с Роуи ей пришлось пойти на это. Она подождала, пока Роуи достигнет вершины наслаждения, заставила себя крепко прижаться к нему, поцеловать его в плечо.
"Кристиан ошибся, — думала она. — Я могла бы убить другого человека”.
— Элизабет, в чем дело? Снова притворство — улыбка.
— Ничего, Роуи. Мне приходится о многом думать — вот и все.
Он отодвинулся от нее, и все ее тело расслабилось, освободившись наконец из объятий предателя.
Потом они долго молчали.
— Что ты думаешь о Брэде Карлтоне и его романе с дочерью сенатора? — спросила она наконец.
— Вот еще, плевать мне на них!
— Нет, серьезно, Роуи, я слышала, что Брэд не очень-то рвется жениться, и Майкла Карлтона все это беспокоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— В вашем голосе все еще слышится горечь.
— А вы бы что чувствовали?
— Да, конечно, но у меня в отличие от вас главным было бы желание отомстить, расквитаться. Например, я бы постарался заткнуть грязный рот Кэтрин Карлтон. Эта молодая женщина представляет угрозу, правда, больше для себя самой, чем для других.
На минуту он замолчал.
— Я читал о вашей стычке с ней в ресторане.
— Было такое. Кэтрин — печальный случай.
— Я слышал, что она не очень разборчива по части мужчин.
— Как, ради всего святого, вам удается разузнать так много, Кристиан? Он ответил не спеша:
— Вы не читали о Чэде Уолтерсе?
— А кто это?
— Если выражаться вульгарно, то он настоящая находка для дам — жеребец, да и только, обслуживает богатых дам. Кроме того, распродает наркотики. Он мертв, предполагается, что его убили товарищи по ремеслу. Мерзкое дело.
— Человек, с которым Кэтрин была в тот вечер в ресторане?
— Да.
— И он убит.
— Не большая потеря для общества, вы не находите?
Элизабет почувствовала, как по всему ее телу от шеи до пальцев ног пробежали мурашки, и задумчиво произнесла:
— Думаю, его смерть кое-кому была выгодна.
— Его образ жизни предполагал риск.
— А у Кэтрин есть алиби?
— Конечно. Как я слышал, она отдыхала в Нассау, когда все произошло. Нечто вроде коротких каникул.
Они оба помолчали с минуту — каждый думал о своем. Наконец Кристиан сказал:
— Не сыграете для меня, Элизабет?
— Конечно, сыграю, если вы мне скажете, почему вы это сделали.
— Но я сказал.
— Нет, вы только поманили, но даже не приоткрыли завесу. Почему, Кристиан? Я должна знать.
— Я потерял все свои деньги и в ближайшие пятьдесят лет собираюсь шантажировать вас.
Она сделала попытку улыбнуться, но губы лишь сложились в болезненную гримасу.
— Ну, это я по крайней мере могла бы понять. Она все еще ждала, но больше Хантер ничего не сказал.
Элизабет поднялась и подошла к своему роялю, но не села на стул, а медленным жестом провела рукой по блестящему черному дереву, целиком поглощенная этим занятием.
— Элизабет, — услышала она голос за спиной. — Неужели вы никогда никому не доверяли беззаветно, полностью, бесповоротно?
— Да, со мной это было, но теперь уже можно сказать, что я ошиблась в этом человеке. Я была просто дурой.
Элизабет села за фортепьяно и тронула клавиши. Она заиграла “Патетическую сонату”, и комната наполнилась яростными аккордами.
Но когда она перешла ко второй части, в ее исполнении появилась другая тональность — печаль, сожаление, пронзительная тоска. Ее голова вздрагивала в такт бегающим по клавишам пальцам, а на глазах появились слезы.
Кристиан сидел, не шевелясь. Вторая часть сонаты трогала его, но он отказывался верить, что трагическая музыка сама по себе могла вызвать у Элизабет такую реакцию.
— Как насчет носового платка? — спросил он, как только прозвучал последний аккорд.
— О нет, благодарю. — Элизабет слегка засмеялась. — Я не пользуюсь косметикой, и мне не грозят подтеки от туши.
И она перешла к третьей части, отыграв ее мастерски, но уже без эмоций.
Все еще тяжело дыша, но улыбаясь Хантеру, Элизабет задумчиво произнесла:
— Когда мне было десять лет, я только начала разучивать эту сонату, повторяя ее снова и снова, а мой отец кричал на меня, что переименует эту сонату из “Патетической” в “Жалостливую”. Последующие шесть месяцев он потратил на то, чтобы объяснить мне смысл и пафос произведения, а я так по-настоящему и не поняла, зато хорошо усвоила, что означает “жалостливая”. У меня ушли годы на то, чтобы научиться играть ее без ошибок.
— А теперь, я думаю, никто бы не потребовал от вас ее понимания. Благодарю вас, Элизабет, вы доставили мне огромное удовольствие. Но уже поздно. Могу я увидеть вас в понедельник вечером? Андре Гарро играет Моцарта в Линкольн-центре. Мне было бы очень приятно разделить эту радость с вами.
— Да, — ответила она, медленно поднимаясь с места. — С удовольствием. Гарро — прекрасный исполнитель.
Адриан включил магнитофон, и Элизабет и Род услышали разговор Брэда с его дядей Майклом Карлтоном.
— Это бессмысленная затея! — сказал Брэд.
— Знаю. Похоже, что Джеймс Хьюстон — дутая фигура. Ошибка. Какая жалость, что мы не позволили нашей милой Элизабет нанять его!
— Знаешь, давай продолжим этот разговор при встрече. Телефон в офисе ненадежен. Я просто хотел ввести тебя в курс дела.
— Поговорим подробнее в четверг вечером в доме твоей бабушки. В то же время, Брэд.
— Ладно.
— Есть еще кое-что, Брэд. Девушка, на которой ты собираешься жениться… Это серьезно?
Голос Брэда зазвучал иначе — в нем чувствовались насмешка и некоторая горечь.
— Она дочь сенатора, и, по мнению бабушки, из нее выйдет плодовитая мать семейства. На свое несчастье, я встретил ее в Вашингтоне на одном политическом сборище и начал окручивать.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— О, знаю, дядя, знаю.
Щелчок, означающий, что трубку положили. Тишина. Воцарилось длительное молчание. Род заговорил первым — на губах его играла легкая, но очень недобрая, даже жестокая улыбка.
— Интересно знать, о чем это они. Дядюшку Майкла беспокоит, что Брэд женится на дочери сенатора, а Лоретта очень довольна таким поворотом?
— Я все выясню, — небрежно бросила Элизабет.
— Как? — спросил Адриан, подаваясь вперед и складывая мощные мясистые руки.
— Поверьте, у меня есть возможности.
— И все же очевидно, что у нас происходит утечка информации, и мы должны выяснить ее источник.
— Да, — отозвался Адриан. — Взять хотя бы дело с Джеймсом Хьюстоном. Правда, на сей раз все сработало на нас.
— Я надеюсь, Брэд не подслушивает наш разговор?
— Нет, больше не подслушивает, Элизабет. Есть пословица: “Каждая гадость найдет свою пакость”, — а в данном случае на каждого “жучка” найдется другой “жучок”.
Господи, как она ненавидела все это — притворство, лицедейство, ложь. Самое трудное, вероятно, притвориться, что она испытывает оргазм. Но в последнее свидание с Роуи ей пришлось пойти на это. Она подождала, пока Роуи достигнет вершины наслаждения, заставила себя крепко прижаться к нему, поцеловать его в плечо.
"Кристиан ошибся, — думала она. — Я могла бы убить другого человека”.
— Элизабет, в чем дело? Снова притворство — улыбка.
— Ничего, Роуи. Мне приходится о многом думать — вот и все.
Он отодвинулся от нее, и все ее тело расслабилось, освободившись наконец из объятий предателя.
Потом они долго молчали.
— Что ты думаешь о Брэде Карлтоне и его романе с дочерью сенатора? — спросила она наконец.
— Вот еще, плевать мне на них!
— Нет, серьезно, Роуи, я слышала, что Брэд не очень-то рвется жениться, и Майкла Карлтона все это беспокоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92