— Но он делает ее несчастной… — попытался оправдаться Бенедикт за всех остальных братьев. — И наш долг…
— Ваш долг, — решительно заявила мать, — уважать ум и способности вашей сестры и дать ей возможность самой решать свои проблемы… Тем более, — добавила она, глядя в сторону лестницы, — мне кажется, она именно так и поступает.
— Но это как раз потому, — вмешался Энтони, — что мы вовремя…
— Если кто-то из моих сыновей скажет еще слово, — патетически воскликнула леди Бриджертон, — я прилюдно отрекусь от них!
Что еще оставалось беднягам, кроме как подчиниться и замкнуть уста. Саймон же продолжал с наслаждением наблюдать, словно из бельэтажа зрительного зала, эту сцену и довольно посмеиваться.
— А теперь, — продолжала неугомонная леди, — самое время нам всем покинуть этот дом. Не правда ли, мои милые?
С этими словами она направилась к стоявшему неподвижно Колину, который уже понял ее намерения и поднял обе руки, защищая уши. Однако леди Бриджертон ухватила одно из них и повела его к двери, а остальные сыновья покорно пошли следом.
Теперь уж и Дафна так залилась смехом, что Саймон опасался, как бы она не свалилась с лестницы, и еще крепче обхватил ее.
Уже с порога Вайолет Бриджертон повернулась к Саймону и самым светским тоном произнесла:
— Была рада увидеть вас в Лондоне, Гастингс. Еще неделя отсутствия, и я привела бы вас сюда таким же способом. Всего наилучшего, ваша светлость!
Она величественно выплыла в дверь, и та закрылась за всеми Бриджертонами.
Продолжая смеяться, Саймон посмотрел на улыбающуюся Дафну.
— Неужели эта великолепная актриса — твоя мать?
— У нее много скрытых талантов, — с гордостью ответила дочь.
— Воистину так.
Дафна сделалась серьезной.
— Ты должен извинить моих братьев, Саймон. Они…
— Чепуха! — прервал он ее. — Они просто очень любят тебя. Но не больше, чем я. И, если бы я не чувствовал на самом деле того, что говорю, им не удалось бы и под дулом трех пистолетов вытянуть из меня признание… Но что слова, — чуть охрипшим голосом произнес он, когда они снова начали подниматься по лестнице. — Позволь мне подтвердить их по-другому…
Судя по взгляду, которым она ответила ему, позволение было получено. После чего он подхватил ее на руки и донес до площадки второго этажа.
— В какую комнату? — спросил он, будучи уже не в состоянии дольше ждать — все его тело, сверху донизу, пребывало в огромном напряжении.
— В твою, — прошептала она.
— В нашу, — поправил он. — Я люблю тебя.
Насколько трудно ему было раньше произносить эти простые слова любви, так как он не знал, не чувствовал до конца, не мог себе объяснить, что именно они означают, настолько легко и естественно вырывались они сейчас из его души, и ему хотелось повторять их вновь и вновь.
— Я знаю, — доверчиво и радостно ответила она. — Я тоже люблю тебя.
Его руки уже расстегивали крючки и пуговицы ее одежды.
— Если я когда-нибудь еще причиню тебе боль, — лихорадочно говорил он, — то хочу, чтобы ты убила меня. Совершила то, что не так давно помешала сделать своему брату.
— Я никогда этого не сделаю, Саймон!
За клятвенным обещанием последовал длительный поцелуй. Однако воспаленное воображение Саймона продолжало работать в том же ключе.
— Хорошо, не убивай, — бормотал он, — но хотя бы прострели мне руку. Или ногу. Отрежь ухо… Еще что-нибудь…
— Не говори глупости, они не подходят тебе. И потом, я знаю, ты никогда не сделаешь мне ничего плохого.
— Я так люблю тебя, Дафф, что готов, как в сказках, подарить тебе весь мир. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю всех этих сказочных героев.
Однако Дафна была настроена более реалистично.
— Мне не нужен весь мир, — сказала она с улыбкой. — Мне нужен только ты… И еще я хотела бы, чтобы ты снял наконец свои сапоги.
— О, ваша светлость! Ваше желание для меня закон.
Один за другим сапоги полетели на пол.
— Что-нибудь еще, миледи?
— Да, конечно. Вашу сорочку, пожалуйста.
Сорочка, пролетев по воздуху, опустилась на низкую прикроватную скамейку.
— Теперь уже все? — поинтересовался Саймон.
— Отнюдь нет. — Дафна, чтобы не произносить вслух этого слова, считавшегося в высшем свете весьма неприличным, молча указала пальцем на его брюки. — Вот и их туда же.
— Как это совпадает с моим желанием, миледи!
Ему доставил некоторые трудности этот процесс, так как брюки стали чересчур тесными при его теперешнем состоянии, но он преодолел все препятствия.
Последнее приказание Дафна отдавала, уже сидя на постели, откуда взирала на его действия.
— Что еще, ваша светлость? — спросил Саймон.
— Боже, но вы и так совсем голый! — воскликнула она.
— Как любезно с вашей стороны, что вы это заметили, — с признательностью ответил он.
Вообще-то ему было совсем не до шуток, и Дафна не могла не видеть этого воочию, однако не была еще расположена закончить игру, так легко и естественно возникшую на фоне недавних обоюдных терзаний.
— А я — нет, — сказала она.
— Что нет, ваша светлость?
— На мне еще осталась кое-какая одежда, милорд.
— В самом деле? Какая жалость! Но это поправимо, миледи.
И он исправил недоделанное.
Совершенно обнаженные, они стояли на коленях друг напротив друга на огромной кровати под пологом.
— Я хочу тебя, — проговорил он.
— Я знаю. Я тоже.
— Нет! — выкрикнул он со стоном. — Я хочу поселиться в твоей душе! В твоем сердце!
— Ты уже живешь там, Саймон, — со вздохом сказала она.
И затем речи иссякли, попросту стали не нужны. Он заполнил ее целиком: и душу, и сердце, и… все остальное.
Она извивалась, стонала; чувствовала, что растворяется, исчезает в волнах страсти, вернее, любви. Да, любви… Его любви.
Он понимал, что не может больше управлять собой — это выше его сил. Но делал над собой усилие, и не ради себя, а для нее, чтобы дождаться, когда и она… чтобы этот яростный миг они разделили друг с другом. Внезапно он ощутил, как все ее тело пронизала дрожь, она изогнулась, запрокинула голову, он увидел ее лицо… Никогда раньше в эти мгновения он не видел ее лица, поглощенный мыслью о том, чтобы семя не оплодотворило ее, и был сейчас поражен, даже напуган застывшим выражением безмерного счастья, полной отрешенности.
— О Господи, как же я люблю тебя! — вырвалось у него, и он продолжил свои движения.
Она открыла глаза, в них была тревога.
— Саймон, — прошептала она, — ты не забыл?.. То, что всегда…
Он понял, о чем она пытается сказать, и кивнул. Она продолжала тем же задыхающимся шепотом:
— Я не хочу… не нужно… чтобы ты делал это только ради меня… Не надо, если ты сам не…
Он почувствовал комок в горле, но это было не то ощущение, которое предвещало невозможность произнести хотя бы одно слово, а совершенно новое для него. Это было предвестием облегчающих слез, наполнивших его глаза, еще один признак его безмерной любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83