— Что общего может быть у тебя с порядочным человеком? — выкрикнул папаша Горемыка, которого внезапно охватила сильнейшая ярость. — Я здесь, и ты не сможешь обидеть бедную девушку, ты, тот, кто превращает в деньги все блага, сотворенные Господом, и ценит их лишь в зависимости от того, сколько за них платят.
— Господин Гишар, — перебил его Батифоль, побледнев как полотно, — если вы начинаете с оскорблений, это может плохо кончиться.
— Как же еще это может кончиться, если ты суешь сюда свой нос, жалкий торговец опилками? Не подходи к моей лодке, не то я огрею тебя веслом, чтобы твоя физиономия стала такой же черной, как твоя душа.
— Я хочу вас спросить, господин Гишар, почему вы взяли с собой орудия, предназначенные для рыбной ловли, и по какому праву вы собираетесь ловить рыбу в угодьях, которые я взял в аренду.
Господин Батифоль произнес эти слова чрезвычайно торжественно, но, вместо того чтобы напугать папашу Горемыку, они произвели обратное действие — его гнев сразу утих, рот широко раскрылся, и рыбак разразился гортанным смехом.
В тот же миг неожиданно показалась птица, стремительно огибавшая оконечность острова; ее перья сверкали на солнце, как сапфиры, топазы и изумруды. Она слегка коснулась грудью поверхности воды, та раздвинулась и заискрилась тысячью сверкающих жемчужин. Птица испустила пронзительный крик и улетела с рыбой в клюве.
Папаша Горемыка пальцем указал на нее г-ну Батифолю.
— Посмотрите на эту птицу, — вскричал он, — спросите у нее, по какому праву она схватила рыбу, и, когда вы это узнаете, вам не придется больше требовать у меня ответа, так как мой ответ будет таким же!
— То, что вы говорите, сударь, — возразил г-н Батифоль, которого окончательно вывело из себя такое отрицание его всемогущества, — то, что вы говорите, посягает на право частной собственности; это пагубные взгляды, и правосудие вполне может потребовать у вас объяснения.
— Что ты теряешь время, вразумляя этого старого плута! — вскричал г-н Берленгар, внезапно оттесняя своего компаньона. — Сейчас ты увидишь, как надо с ним разговаривать. Папаша Горемыка, — продолжал он, обращаясь к рыбаку, — Марна принадлежит нам, так как мы за нее платим; и если вы вздумаете, на свою беду, забросить удочку или расставить сети в этих местах, то, сколько бы вы ни прятались в ивняке или отсиживались среди камыша, как вы это привыкли делать, старая водяная крыса, я вам покажу, на что способен Берленгар.
Эти угрозы еще больше рассмешили Франсуа Гишара.
— Прятаться? Ну нет, хозяин, и в доказательство я укажу вам одно средство, чтобы меня найти, когда вам будет угодно. — Эй, Жерве, — окликнул он некоего виртуоза, под музыку которого жители Ла-Варенны танцевали по воскресеньям, — твоя дудка с тобой?
Жерве играл на флажолете. Достав из кармана инструмент, с которым он никогда не расставался, музыкант показал его папаше Горемыке.
— Что ж, иди сюда, сынок. Ты будешь играть мне свои самые лучшие напевы, пока я буду вынимать удочки, а за труды я дам тебе полную корзину мелкой рыбы. Ты отнесешь ее матери, ведь сегодня открытие сезона, и надо доставить ей удовольствие.
Жерве не заставил себя уговаривать; он прыгнул в лодку и сел на корме. Юберта рискнула было открыть рот, чтобы высказать какое-то возражение, но папаша Гишар прикрикнул на нее:
— Молчи, Беляночка! Надо показать этим людям, что мы их не боимся и что Божья река, подобно королевской дороге, принадлежит всем людям, которых она кормит. Хотя нет, ты любишь петь, Беляночка, так спой нам свои самые лучшие песенки. Жерве тебе подыграет на своем инструменте, эти парни меня так насмешили, что я станцевал бы даже для корюшки.
Папаша Гишар воспринял случившееся с мудрой веселостью, что было отнюдь не в его правилах; поэтому, невзирая на беспокойство, которое внушали девушке безоговорочные суждения деда о людских правах, Беляночка позволила вовлечь себя в этот спектакль, в чем, впрочем, ее природная живость, очевидно, находила особую прелесть. Юберта запела куплет, и резкие пронзительные звуки флажолета начали вторить ее голосу; папаша Горемыка два раза яростно взмахнул веслами, и лодка заскользила по реке.
Все зрители, наблюдавшие это зрелище — мастеровые и мелкие торговцы, которые еще не разорвали уз, связывавших их с большой семьей тружеников, проводили рыбака громкими рукоплесканиями.
Это доказательство того, что всеобщая симпатия на его стороне и что люди разделяют его ненависть к парижанам, окрылило папашу Горемыку; он отложил одно весло и с воодушевлением помахал шляпой тем, кто остался на берегу; голос Беляночки зазвучал более уверенно, а флажолет стал издавать еще более резкие трели.
Троица новоиспеченных хозяев Марны стояла с удрученным видом. Один из них отправился искать поддержку у правосудия, а двое других смотрели вслед папаше Горемыке, которого местные жители напутствовали радостными возгласами.
К сожалению, развязка этой сцены оказалась не столь веселой, как вступление к ней.
Смотритель за рыбной ловлей, которого вызвал г-н Берленгар, несмотря на все свое расположение к Гишару, был вынужден засвидетельствовать нарушение им закона.
К удивлению папаши Горемыки, суд встал на сторону г-на Батифоля и его компаньонов.
Старого рыбака приговорили к штрафу, а также заставили заплатить судебные издержки и возместить ущерб тем, кто подал на него жалобу. Общая сумма превысила триста франков, и, чтобы ее собрать, пришлось продать маленький виноградник на холме.
XI. О ТОМ, КАК ГОСПОДИН БАТИФОЛЬ ПОНЕВОЛЕ УБЕДИЛСЯ В НЕОДОЛИМОЙ СИЛЕ ЛЮБВИ
Ко всеобщему удивлению, папаша Горемыка, казалось, отнесся к своему поражению совершенно равнодушно.
Но, как легко понять, это равнодушие было притворным; откровенная борьба, развернувшаяся между ним и парижанами, окончательно воскресила старика. К рыбаку вернулся горячий пыл его юности; в его душе проснулись воинственные инстинкты двенадцати поколений браконьеров, и эти инстинкты были столь мощными и столь действенными, что искоренить их можно было лишь с помощью виселицы.
Поскольку законная рыбная ловля, такая, какую можно было вести на глазах у всех, отныне была ему запрещена, папаша Горемыка пустился в браконьерство, используя все те уловки, к которым прибегали его предки на протяжении двухсот лет.
За деньги, оставшиеся от продажи виноградника, Франсуа Гишар купил вторую лодку, но не привез ее в Ла-Варенну, а оставил пришвартованной среди беспорядочно разбросанных островов близ мельницы Бонёй; за ней приглядывал мельник, ставший сообщником старого рыбака. Папаша Горемыка раздобыл сеть, грузила, а также снасти, которые охранительный дух властей запрещает использовать на воде; днем он спал, а ночью при любой погоде опустошал речные глубины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74