Прошло уже два месяца, да, ровно два месяца понадобилось для того, чтобы должным образом составить все нужные бумаги, пополнить опись имущества, изучить претензии и права тяжущихся сторон. Все это время Роже обдумывал, не лучше ли ему пойти на мировую с сыном индианки. Однако маркиз де Кретте воспротивился любым попыткам такого рода, поскольку индус всюду громогласно заявлял, что дело его верное и что он представит суду бесспорные доказательства своих прав на наследство, познакомившись с коими господа д'Ангилемы, и отец и сын, будут вынуждены с позором отказаться от всех своих притязаний.
А пока что разбирательство тяжбы происходило с обычной медлительностью: ведь богиня правосудия не только слепа, но и колченога. Всякий раз, отправляясь во Дворец правосудия, шевалье испытывал тягостное чувство. И все же каждую неделю можно было увидеть его карету, вернее, карету маркиза де Кретте, вблизи главного здания суда или возле одного из его флигелей. Обычно это происходило на другой день после получения очередного послания от барона, который исправно писал сыну каждые семь дней.
Не будь Роже близким приятелем маркиза де Кретте, в чьем лице он обрел сразу друга, банкира и советчика, ему бы, возможно, пришлось просить пощады у сына индианки, ибо тот вел борьбу, не стесняясь в деньгах.
Надо сказать, что сильнее всего терзала шевалье мысль о злосчастной бумаге, будто бы подтверждавшей бесспорные права индуса. А барон д'Ангилем в каждом новом письме сына находил новый повод для тревоги и вовсе лишился сна.
«Постарайся во что бы то ни стало дознаться, — постоянно писал он Роже, — что представляет собою эта пресловутая бумага: обычное завещание, субституцию или же дарственную».
Роже изо всех сил старался это узнать, но тщетно.
Он собрал военный совет, состоявший из маркиза де Кретте, д'Эрбиньи, де Кло-Рено и де Шастлю, дабы решить, что же делать дальше. Кто-то указал ему на некоего Вельера, тот брался за всякого рода трудные и щекотливые дела: добывал сведения о тщательно запрятанных бумагах, обследовал прочно запертые несгораемые ящики и даже похищал нужные акты и документы. Легко понять, что речь шла не о том, чтобы выкрасть бумагу у противной стороны, а лишь о том, чтобы снять с нее копию, дабы стряпчим Роже легче было ее оспорить. Однако совет, состоявший из дворян, единодушно отверг такую попытку, как бесчестную.
Однажды виконт д'Эрбиньи, казалось, нашел способ все уладить. Проходя вблизи ворот Конферанс, он увидел в экипаже мужчину и по описаниям Роже сразу же узнал в нем индуса: тот ехал с женщиной, которая некогда была любовницей самого д'Эрбиньи, а ныне, видимо, находилась в близких отношениях с противником шевалье. На правах преданного друга д'Эрбиньи решил, что теперь самое подходящее время покончить с тяжбой, поглощавшей состояние д'Ангилемов и лишавшей покоя все это почтенное семейство.
Вот почему виконт сделал знак кучеру остановиться, весьма дерзко подошел к дверцам кареты и пристально поглядел на даму: то была актриса театра Французской Комедии, некая мадемуазель Пуссет. Она тотчас узнала виконта, которого в' свое время очень любила, и нежно улыбнулась ему.
— Милостивый государь и вы, сударыня, — начал д'Эрбиньи, — как вы оба смотрите на то, чтобы поужинать втроем? Черт побери! Думается, мы славно провели бы время…
— Я вас не знаю, сударь, — с раздражением отозвался индус, и белки его глаз приобрели темно-желтый оттенок, — а я не привык садиться за стол с незнакомыми людьми.
— Но ваша дама хорошо меня знает и может подтвердить, что я человек из общества. Пуссет, дружочек, — продолжал д'Эрбиньи, — прошу вас, окажите любезность и представьте меня своему спутнику…
— Представляю вам виконта д'Эрбиньи, — со смехом сказала Пуссет, которую позабавила дерзость ее прежнего любовника.
— Так, так, превосходно… д'Эрбиньи… д'Эрбиньи… — пробормотал индус, — кажется, я припоминаю это имя… Ведь вы друг юного д'Ангилема и умышленно ищете со мною ссоры, с тем чтобы наследство господина де Бузнуа досталось ему… Поищите, поищите других простаков, любезный виконт! Мой поверенный предупреждал меня о возможностях такого рода.
— Я и в самом деле имею честь принадлежать к числу друзей шевалье д'Ангилема, он, кстати сказать, не чета не только вам, но даже мне. Однако вы нанесли мне смертельную обиду, приписав намерение, о коем только что упомянули. Так что, сударь, я вижу, что вы просто неотесанный дикарь. А посему прошу сказать, когда и где мои секунданты могут встретиться и переговорить с вашими?
— Вот, вот! Решили действовать обходным путем, чтобы добиться своей цели: вы снова предлагаете мне дуэль! Ну нет, дайте мне сперва выиграть тяжбу, а там уж мы поглядим.
Неожиданный конец фразы показался виконту настолько смешным, что он громко расхохотался.
— Черт побери, — обратился он к уроженцу Малабара, — вижу, нрав у вас просто очаровательный, и буду счастлив поужинать вместе с вами ради одного удовольствия познакомиться поближе. Ежели вы так милы, еще будучи трезвым, то, должно быть, просто неотразимы, когда малость захмелеете.
— Еще один способ завладеть наследством, — буркнул индус, — вы хотите меня отравить. Слуга покорный!
— Ах, да вы просто болван, — воскликнула мадемуазель Пуссет, — и я не желаю больше ни минуты оставаться в вашей карете! Отворите дверцу, виконт, я ужинаю с вами.
Д'Эрбиньи распахнул дверцу кареты, и мадемуазель Пуссет спрыгнула на мостовую; потом оба попрощались с набобом — виконт слегка кивнул ему головой, актриса сделала реверанс — и ушли рука об руку.
И тут мадемуазель Пуссет объявила виконту, что индус — самый нелепый из всех мужчин, каких она когда-либо встречала: он говорит только о своем наследстве, в каждом человеке видит лазутчика шевалье д'Ангилема, не далее как в тот самый день он обращался в уголовную полицию с просьбой дать ему охрану и чуть было не добился этого.
Д'Эрбиньи счел эти сведения весьма серьезными и на следующее утро, расставшись с мадемуазель Пуссет, поспешил к маркизу де Кретте и все ему рассказал. Маркиз заключил из его рассказа, что индус уже потратил кучу денег на ведение тяжбы, а кроме того, видимо, нашел себе поддержку в мотком ведомстве, где хорошо знали виконта де Бузнуа.
В своем очередном письме Роже поставил барона в известность обо всех этих досадных обстоятельствах.
С каждым днем появлялись новые и весьма тревожные признаки; вскоре распространился слух, будто сын индианки предъявил трем судьям бумагу, на которой зиждились его притязания, и все трое якобы заверили его в том, что он выиграет тяжбу. Новость эта как удар грома поразила сторонников д'Ангилема. И в маленьком содружестве дворян начали смотреть на тяжбу как на дело безнадежное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
А пока что разбирательство тяжбы происходило с обычной медлительностью: ведь богиня правосудия не только слепа, но и колченога. Всякий раз, отправляясь во Дворец правосудия, шевалье испытывал тягостное чувство. И все же каждую неделю можно было увидеть его карету, вернее, карету маркиза де Кретте, вблизи главного здания суда или возле одного из его флигелей. Обычно это происходило на другой день после получения очередного послания от барона, который исправно писал сыну каждые семь дней.
Не будь Роже близким приятелем маркиза де Кретте, в чьем лице он обрел сразу друга, банкира и советчика, ему бы, возможно, пришлось просить пощады у сына индианки, ибо тот вел борьбу, не стесняясь в деньгах.
Надо сказать, что сильнее всего терзала шевалье мысль о злосчастной бумаге, будто бы подтверждавшей бесспорные права индуса. А барон д'Ангилем в каждом новом письме сына находил новый повод для тревоги и вовсе лишился сна.
«Постарайся во что бы то ни стало дознаться, — постоянно писал он Роже, — что представляет собою эта пресловутая бумага: обычное завещание, субституцию или же дарственную».
Роже изо всех сил старался это узнать, но тщетно.
Он собрал военный совет, состоявший из маркиза де Кретте, д'Эрбиньи, де Кло-Рено и де Шастлю, дабы решить, что же делать дальше. Кто-то указал ему на некоего Вельера, тот брался за всякого рода трудные и щекотливые дела: добывал сведения о тщательно запрятанных бумагах, обследовал прочно запертые несгораемые ящики и даже похищал нужные акты и документы. Легко понять, что речь шла не о том, чтобы выкрасть бумагу у противной стороны, а лишь о том, чтобы снять с нее копию, дабы стряпчим Роже легче было ее оспорить. Однако совет, состоявший из дворян, единодушно отверг такую попытку, как бесчестную.
Однажды виконт д'Эрбиньи, казалось, нашел способ все уладить. Проходя вблизи ворот Конферанс, он увидел в экипаже мужчину и по описаниям Роже сразу же узнал в нем индуса: тот ехал с женщиной, которая некогда была любовницей самого д'Эрбиньи, а ныне, видимо, находилась в близких отношениях с противником шевалье. На правах преданного друга д'Эрбиньи решил, что теперь самое подходящее время покончить с тяжбой, поглощавшей состояние д'Ангилемов и лишавшей покоя все это почтенное семейство.
Вот почему виконт сделал знак кучеру остановиться, весьма дерзко подошел к дверцам кареты и пристально поглядел на даму: то была актриса театра Французской Комедии, некая мадемуазель Пуссет. Она тотчас узнала виконта, которого в' свое время очень любила, и нежно улыбнулась ему.
— Милостивый государь и вы, сударыня, — начал д'Эрбиньи, — как вы оба смотрите на то, чтобы поужинать втроем? Черт побери! Думается, мы славно провели бы время…
— Я вас не знаю, сударь, — с раздражением отозвался индус, и белки его глаз приобрели темно-желтый оттенок, — а я не привык садиться за стол с незнакомыми людьми.
— Но ваша дама хорошо меня знает и может подтвердить, что я человек из общества. Пуссет, дружочек, — продолжал д'Эрбиньи, — прошу вас, окажите любезность и представьте меня своему спутнику…
— Представляю вам виконта д'Эрбиньи, — со смехом сказала Пуссет, которую позабавила дерзость ее прежнего любовника.
— Так, так, превосходно… д'Эрбиньи… д'Эрбиньи… — пробормотал индус, — кажется, я припоминаю это имя… Ведь вы друг юного д'Ангилема и умышленно ищете со мною ссоры, с тем чтобы наследство господина де Бузнуа досталось ему… Поищите, поищите других простаков, любезный виконт! Мой поверенный предупреждал меня о возможностях такого рода.
— Я и в самом деле имею честь принадлежать к числу друзей шевалье д'Ангилема, он, кстати сказать, не чета не только вам, но даже мне. Однако вы нанесли мне смертельную обиду, приписав намерение, о коем только что упомянули. Так что, сударь, я вижу, что вы просто неотесанный дикарь. А посему прошу сказать, когда и где мои секунданты могут встретиться и переговорить с вашими?
— Вот, вот! Решили действовать обходным путем, чтобы добиться своей цели: вы снова предлагаете мне дуэль! Ну нет, дайте мне сперва выиграть тяжбу, а там уж мы поглядим.
Неожиданный конец фразы показался виконту настолько смешным, что он громко расхохотался.
— Черт побери, — обратился он к уроженцу Малабара, — вижу, нрав у вас просто очаровательный, и буду счастлив поужинать вместе с вами ради одного удовольствия познакомиться поближе. Ежели вы так милы, еще будучи трезвым, то, должно быть, просто неотразимы, когда малость захмелеете.
— Еще один способ завладеть наследством, — буркнул индус, — вы хотите меня отравить. Слуга покорный!
— Ах, да вы просто болван, — воскликнула мадемуазель Пуссет, — и я не желаю больше ни минуты оставаться в вашей карете! Отворите дверцу, виконт, я ужинаю с вами.
Д'Эрбиньи распахнул дверцу кареты, и мадемуазель Пуссет спрыгнула на мостовую; потом оба попрощались с набобом — виконт слегка кивнул ему головой, актриса сделала реверанс — и ушли рука об руку.
И тут мадемуазель Пуссет объявила виконту, что индус — самый нелепый из всех мужчин, каких она когда-либо встречала: он говорит только о своем наследстве, в каждом человеке видит лазутчика шевалье д'Ангилема, не далее как в тот самый день он обращался в уголовную полицию с просьбой дать ему охрану и чуть было не добился этого.
Д'Эрбиньи счел эти сведения весьма серьезными и на следующее утро, расставшись с мадемуазель Пуссет, поспешил к маркизу де Кретте и все ему рассказал. Маркиз заключил из его рассказа, что индус уже потратил кучу денег на ведение тяжбы, а кроме того, видимо, нашел себе поддержку в мотком ведомстве, где хорошо знали виконта де Бузнуа.
В своем очередном письме Роже поставил барона в известность обо всех этих досадных обстоятельствах.
С каждым днем появлялись новые и весьма тревожные признаки; вскоре распространился слух, будто сын индианки предъявил трем судьям бумагу, на которой зиждились его притязания, и все трое якобы заверили его в том, что он выиграет тяжбу. Новость эта как удар грома поразила сторонников д'Ангилема. И в маленьком содружестве дворян начали смотреть на тяжбу как на дело безнадежное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110