Шевалье не мешал ему спокойно заниматься своим делом.
Часа в два ночи граф прервал работу, сполз с кровати и босиком подошел к камину. Потом придвинул скамеечку, влез на нее и что-то негромко сказал; однако, хотя говорил он очень тихо, Роже все же услышал слова:
— Завтра все будет готово.
Кто-то произнес в ответ две или три короткие фразы, однако они не достигли ушей Роже, он уловил лишь неясный шум и только. Д'Олибарюс ответил:
— Хорошо, до завтра.
Потом он опять прислушался. Из камина вновь донеслись какие-то жужжащие звуки, и граф сказал:
— Решено, в два часа.
Он осторожно поставил скамеечку на место, подошел к своей постели, лег и притворился спящим.
Шевалье, узнавший все, что ему надо было узнать, заснул на самом деле.
Следующий день прошел так же, как и предыдущий, граф и виду не показал, что побег намечен на ближайшую ночь, голос его ни разу не дрогнул, на лице ни разу не выступила краска, он ничем не выдавал своего нетерпения и вел себя как обычно: был молчалив, робок и осторожен. Роже, как мы видели, тоже недурно умел владеть собою, но теперь он испытывал истинное восхищение перед притворством этого человека, с которым его свел случай и который намного превосходил скрытностью его самого.
Наступил вечер. Оба узника улеглись. Однако шевалье лишь сделал вид, будто раздевается, а на самом деле одежды не снял. Граф со своей стороны, без сомнения, поступил так же. Вскоре оба уже громко храпели, и храпели они тем более старательно, что ни тот, ни другой не думал спать.
Около полуночи граф сел в постели, затем стал на колени и принялся перепиливать последний прут решетки. Это заняло у него около часа. Затем он сполз с кровати, подошел к камину, влез на скамеечку и сказал:
— Все готово.
Ему что-то ответили, но что именно, Роже и на сей раз не разобрал; ответ, видимо, вполне удовлетворил графа, потому что он сказал только:
— Хорошо! Очень хорошо!
Затем он слез со скамеечки и лег в постель.
Прошло еще полчаса.
Тогда граф поднялся, осторожно подошел к двери, прислушался и, убедившись, что вокруг царит полная тишина, с минуту простоял неподвижно, как будто о чем-то задумался, потом на цыпочках подошел к кровати Роже: двигался он так бесшумно, что шевалье даже не различал звука его шагов.
Роже вдруг пришло в голову, что д'Олибарюс задумал его убить и таким способом избавиться от нежелательного свидетеля, и поэтому он весь напрягся, хотя был уверен, что и безоружный без труда справится со стариком, который мог быть вооружен разве что ножом, стилетом или кинжалом; он приготовился схватить соседа за руку, когда тот замахнется. Но граф не замахнулся, он только протянул руку и тронул шевалье за плечо. В тот же миг Роже вскочил на ноги и остановился перед ним. Д'Олибарюс невольно попятился.
— Тише! — негромко произнес он.
— Извольте, любезный граф, тем более что мне все известно, — ответил Роже.
— Что именно вам известно?
— Вот уже три ночи я не сплю и глаз с вас не спускаю, вернее, прислушиваюсь к каждому вашему движению.
— Стало быть, вы догадались, в чем дело?
— Еще бы! И я готов.
— Тогда одевайтесь.
— А я уже одет.
— Тем лучше!
— Теперь вы сами видите, что напрасно обижали меня, боясь мне довериться.
— Вы еще так молоды!
— Да, но решимости и мужества мне не занимать.
— Я это знаю и потому решил предупредить вас именно тогда, когда вы будете нуждаться только в двух этих своих качествах. Час настал, готовьтесь.
— Я готов! Что нужно делать?
— Как вы уже заметили, мне удалось войти в сношения с двумя узниками из той камеры, что над нами: один из них мой друг, мы собирались вместе бежать из Фор-л'Евека, но после вашего неудачного побега нас обоих перевели в Бастилию; по счастью, нас тут разделяет только потолок, и нам удалось установить друг с другом связь через каминную трубу. У нас был всего один напильник на двоих, и каждый перепилил прутья решетки на окне своей камеры. Соседи спустят нам сверху веревку — они смастерили ее из простыней и одеял, — мы прибавим к ней полосы из своих простыней и одеял, потом они втянут веревку к себе и привяжут ее к пруту решетки, который они намеренно не перепилили; окна в наших камерах расположены одно над другим, и мы все четверо спустимся по этой веревке: они — из своего окна, а мы — из нашего.
— Превосходно.
— Стало быть, план вам нравится?
— Конечно. А теперь, любезный граф, раз уж нам предстоит бежать вместе, скажите мне откровенно, почему вы очутились в Бастилии?
— Вам это непременно хочется знать?
— Да, и мною движет не просто любопытство, — ответил Роже. — По тяжести вашего проступка я смогу судить о тяжести моего собственного; вы провели в темнице десять лет, и я буду приблизительно знать, сколько лет король собирался продержать меня на своем иждивении.
— Хорошо, я отвечу вам: я имел неосторожность сказать…
— Вы имели неосторожность сказать?.. — повторил шевалье.
— Что король… — продолжал граф, понижая голос.
— Что король?..
— Стал настолько слеп…
— Настолько слеп…
— Настолько слеп, что смотрит теперь на все сквозь очки госпожи де Ментенон.
— Как! — вырвалось у Роже. — И только из-за этого вы уже целых десять лет…
— Тише, тише!
— Вы уже целых десять лет томитесь в заключении из-за нескольких этих слов?
— Десять лет, три месяца и пять дней.
— Господи Боже! Но в таком случае мне пришлось бы пробыть за решеткой всю жизнь.
— А что вы такое натворили?
— Я? Я сочинил одну или две песенки, высмеивающие госпожу де Ментенон.
— И это стало известно властям?
— Видимо, моя жена передала им листки…
— Написанное вашей рукой?
— Вот именно.
— Тогда, любезный друг, радуйтесь, что вам представился случай бежать, ибо, как вы только что сами изволили заметить, вас могут держать в заточении до конца вашей жизни.
— Или до конца их жизни.
— Ну а это может тянуться еще очень долго, — подхватил граф, — ведь себялюбцы живут до ста пятидесяти лет, как попугаи. Но внимание: вот и наша веревка ползет вниз!
С этими словами граф подошел к камину: из его трубы свисал конец простыни. Оба узника принялись рвать на длинные полосы свои одеяла и простыни, а затем привязывать их одну за другой к спущенной сверху простыне; когда с этим было покончено, заключенные с верхнего этажа подтянули к себе самодельную веревку.
После этого граф направился к окну и с помощью Роже вытащил из решетки два железных прута; они едва держались, и когда их вынули, образовалось отверстие, достаточно широкое для того, чтобы в него мог пролезть человек.
Было решено, что граф начнет спускаться первый, а шевалье — за ним.
В ожидании они уселись на свои кровати: оба были наготове.
Слышно было, как шуршит ползущая вниз веревка.
Потом они увидели какую-то неясную тень:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Часа в два ночи граф прервал работу, сполз с кровати и босиком подошел к камину. Потом придвинул скамеечку, влез на нее и что-то негромко сказал; однако, хотя говорил он очень тихо, Роже все же услышал слова:
— Завтра все будет готово.
Кто-то произнес в ответ две или три короткие фразы, однако они не достигли ушей Роже, он уловил лишь неясный шум и только. Д'Олибарюс ответил:
— Хорошо, до завтра.
Потом он опять прислушался. Из камина вновь донеслись какие-то жужжащие звуки, и граф сказал:
— Решено, в два часа.
Он осторожно поставил скамеечку на место, подошел к своей постели, лег и притворился спящим.
Шевалье, узнавший все, что ему надо было узнать, заснул на самом деле.
Следующий день прошел так же, как и предыдущий, граф и виду не показал, что побег намечен на ближайшую ночь, голос его ни разу не дрогнул, на лице ни разу не выступила краска, он ничем не выдавал своего нетерпения и вел себя как обычно: был молчалив, робок и осторожен. Роже, как мы видели, тоже недурно умел владеть собою, но теперь он испытывал истинное восхищение перед притворством этого человека, с которым его свел случай и который намного превосходил скрытностью его самого.
Наступил вечер. Оба узника улеглись. Однако шевалье лишь сделал вид, будто раздевается, а на самом деле одежды не снял. Граф со своей стороны, без сомнения, поступил так же. Вскоре оба уже громко храпели, и храпели они тем более старательно, что ни тот, ни другой не думал спать.
Около полуночи граф сел в постели, затем стал на колени и принялся перепиливать последний прут решетки. Это заняло у него около часа. Затем он сполз с кровати, подошел к камину, влез на скамеечку и сказал:
— Все готово.
Ему что-то ответили, но что именно, Роже и на сей раз не разобрал; ответ, видимо, вполне удовлетворил графа, потому что он сказал только:
— Хорошо! Очень хорошо!
Затем он слез со скамеечки и лег в постель.
Прошло еще полчаса.
Тогда граф поднялся, осторожно подошел к двери, прислушался и, убедившись, что вокруг царит полная тишина, с минуту простоял неподвижно, как будто о чем-то задумался, потом на цыпочках подошел к кровати Роже: двигался он так бесшумно, что шевалье даже не различал звука его шагов.
Роже вдруг пришло в голову, что д'Олибарюс задумал его убить и таким способом избавиться от нежелательного свидетеля, и поэтому он весь напрягся, хотя был уверен, что и безоружный без труда справится со стариком, который мог быть вооружен разве что ножом, стилетом или кинжалом; он приготовился схватить соседа за руку, когда тот замахнется. Но граф не замахнулся, он только протянул руку и тронул шевалье за плечо. В тот же миг Роже вскочил на ноги и остановился перед ним. Д'Олибарюс невольно попятился.
— Тише! — негромко произнес он.
— Извольте, любезный граф, тем более что мне все известно, — ответил Роже.
— Что именно вам известно?
— Вот уже три ночи я не сплю и глаз с вас не спускаю, вернее, прислушиваюсь к каждому вашему движению.
— Стало быть, вы догадались, в чем дело?
— Еще бы! И я готов.
— Тогда одевайтесь.
— А я уже одет.
— Тем лучше!
— Теперь вы сами видите, что напрасно обижали меня, боясь мне довериться.
— Вы еще так молоды!
— Да, но решимости и мужества мне не занимать.
— Я это знаю и потому решил предупредить вас именно тогда, когда вы будете нуждаться только в двух этих своих качествах. Час настал, готовьтесь.
— Я готов! Что нужно делать?
— Как вы уже заметили, мне удалось войти в сношения с двумя узниками из той камеры, что над нами: один из них мой друг, мы собирались вместе бежать из Фор-л'Евека, но после вашего неудачного побега нас обоих перевели в Бастилию; по счастью, нас тут разделяет только потолок, и нам удалось установить друг с другом связь через каминную трубу. У нас был всего один напильник на двоих, и каждый перепилил прутья решетки на окне своей камеры. Соседи спустят нам сверху веревку — они смастерили ее из простыней и одеял, — мы прибавим к ней полосы из своих простыней и одеял, потом они втянут веревку к себе и привяжут ее к пруту решетки, который они намеренно не перепилили; окна в наших камерах расположены одно над другим, и мы все четверо спустимся по этой веревке: они — из своего окна, а мы — из нашего.
— Превосходно.
— Стало быть, план вам нравится?
— Конечно. А теперь, любезный граф, раз уж нам предстоит бежать вместе, скажите мне откровенно, почему вы очутились в Бастилии?
— Вам это непременно хочется знать?
— Да, и мною движет не просто любопытство, — ответил Роже. — По тяжести вашего проступка я смогу судить о тяжести моего собственного; вы провели в темнице десять лет, и я буду приблизительно знать, сколько лет король собирался продержать меня на своем иждивении.
— Хорошо, я отвечу вам: я имел неосторожность сказать…
— Вы имели неосторожность сказать?.. — повторил шевалье.
— Что король… — продолжал граф, понижая голос.
— Что король?..
— Стал настолько слеп…
— Настолько слеп…
— Настолько слеп, что смотрит теперь на все сквозь очки госпожи де Ментенон.
— Как! — вырвалось у Роже. — И только из-за этого вы уже целых десять лет…
— Тише, тише!
— Вы уже целых десять лет томитесь в заключении из-за нескольких этих слов?
— Десять лет, три месяца и пять дней.
— Господи Боже! Но в таком случае мне пришлось бы пробыть за решеткой всю жизнь.
— А что вы такое натворили?
— Я? Я сочинил одну или две песенки, высмеивающие госпожу де Ментенон.
— И это стало известно властям?
— Видимо, моя жена передала им листки…
— Написанное вашей рукой?
— Вот именно.
— Тогда, любезный друг, радуйтесь, что вам представился случай бежать, ибо, как вы только что сами изволили заметить, вас могут держать в заточении до конца вашей жизни.
— Или до конца их жизни.
— Ну а это может тянуться еще очень долго, — подхватил граф, — ведь себялюбцы живут до ста пятидесяти лет, как попугаи. Но внимание: вот и наша веревка ползет вниз!
С этими словами граф подошел к камину: из его трубы свисал конец простыни. Оба узника принялись рвать на длинные полосы свои одеяла и простыни, а затем привязывать их одну за другой к спущенной сверху простыне; когда с этим было покончено, заключенные с верхнего этажа подтянули к себе самодельную веревку.
После этого граф направился к окну и с помощью Роже вытащил из решетки два железных прута; они едва держались, и когда их вынули, образовалось отверстие, достаточно широкое для того, чтобы в него мог пролезть человек.
Было решено, что граф начнет спускаться первый, а шевалье — за ним.
В ожидании они уселись на свои кровати: оба были наготове.
Слышно было, как шуршит ползущая вниз веревка.
Потом они увидели какую-то неясную тень:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110