Перейдем теперь от метра Буто, с которым мы решили покончить разом, к маркизу де Кретте, с которым мы, слава Богу, отнюдь еще не покончили.
Если у метра Буто подозрения были еще только в зародыше, то у Кретте они, можно сказать, расцвели пышным цветом; но он был, что встречается весьма редко, человеком одновременно и светским и деликатным; к тому же он любил Роже как брата. Вот почему маркиз ни разу не спросил своего друга о жене, он только сказал ему, как бы невзначай и мимоходом:
— Кстати, мой дорогой, ты ведь знаешь, что я давно собирался свести счеты с этим Руаянкуром.
— Знаю, — ответил Роже.
— Так вот, памятуя о том, что ты далеко, я один отправился в Утрехт, дабы встретиться с ним; там, прямо на людях, я грубо наступил ему на ногу и таким образом принудил его наконец драться.
— А дальше?.. — спросил шевалье.
— А дальше я нанес этому щеголю легкий удар шпагой и пропорол ему живот.
— Стало быть, ты убил его?
— Нет, не совсем; он теперь в руках знаменитого хирурга, однако рана у него серьезная, и я не уверен, переживет ли он зиму; а посему не слишком огорчайся, ежели в один прекрасный день ты узнаешь, что он отправился в мир иной.
И действительно, однажды в «Голландской газете», в рубрике «Известий из Амстердама» от марта 1714 года появилось следующее сообщение:
«Маркиз де Руаянкур скончался нынешним утром от последствий раны, полученной им на охоте. Этот французский дворянин прибыл в нашу страну восемь месяцев назад: он был облечен по указу его христианнейшего величества чрезвычайной миссией».
— Выходит, есть все-таки Бог, защищающий порядочных людей, — прошептал Роже, — и этот милосердный Бог избавляет меня поочередно от всех моих гонителей. Но, как справедливо гласит пословица, «Помогай себе сам, и Бог поможет тебе».
Кретте сам принес своему другу газету с извещением о смерти маркиза де Руаянкура.
— Ну вот мы и рассчитались за твое заточение, — сказал он, когда шевалье прочитал приведенные выше строки. — Я занялся одним, а ты, ты занялся…
При этих словах Роже так побледнел, что Кретте разом умолк, потом протянул шевалье руку и сказал:
— Прости меня, Роже, но я не выпытываю твоих тайн, помни только одно: коли тайны эти таковы, что могут когда-нибудь навлечь на тебя беду, ты и в будущем найдешь у меня поддержку, как уже находил ее в прошлом.
Шевалье крепко пожал руку друга, тяжко вздохнул, но ничего не сказал.
И маркиз понял, что дело обстоит весьма серьезно.
Вот почему Кретте вновь прибегнул к своему излюбленному совету: прежде всего развлечься! Вот почему Кретте, считавший, что лучше всего мужчину может развлечь любовница, предложил Роже взять себе в подруги мадемуазель Пуссет. Это было тем более легко осуществить, что она в то время была с Шастелю, который перед тем из-за сердечной раны также нуждался в утешении.
Однако Роже ответил, что его рану таким способом не вылечить.
И Кретте понял, что надо все предоставить времени.
Между тем время шло, а меланхолия шевалье не только не проходила, но, напротив, усиливалась. Тогда Кретте и его друзья решили, что надо время от времени, вопреки воле самого Роже, доставлять ему кое-какие развлечения; но это почти всегда приводило отнюдь не к тем результатам, на какие рассчитывал маркиз.
Однажды д'Эрбиньи пригласил д'Ангилема прокатиться верхом в Сен-Клу: виконт был уверен, что уныние, в котором пребывает шевалье, вызвано смертью жены, и увидя, что мимо них в коляске проехала красивая женщина, воскликнул:
— Взгляни-ка, эта дама удивительно похожа на бедняжку Сильвандир! Повернувшись, чтобы поглядеть, какое впечатление произвели на Роже эти слова, д'Эрбиньи увидел, что шевалье обеими руками вцепился в луку седла, волосы у него встали дыбом, глаза чуть не вылезли из орбит и он побледнел как смерть.
«До чего ж он любил эту женщину! — подумал виконт, покачав головой. — Нет, его дело гиблое, он никогда не излечится».
И он поспешил отвезти шевалье домой; Роже вернулся к себе ни жив ни мертв.
В другой раз д'Ангилем, д'Эрбиньи, Кретте и Шастелю обедали вчетвером. Затем Шастелю пригласил своих друзей в театр «Комеди Франсез», где он часто бывал с тех пор, как вступил в связь с мадемуазель Пуссет. Кретте и д'Эрбиньи ухватились за это предложение, надеясь, что спектакль развлечет Роже, а тот принял его, не подозревая о том, что ждет его в театре.
В тот вечер давали «Федру», которая только еще входила в моду, и «Господина де Пурсоньяка» — эта комедия, как и в наше время, вызывала уже и тогда необычайное веселье у публики. Шевалье, как обычно, был погружен в свои мысли, он слушал «Федру», но ничего не слышал; он слегка повеселел и заулыбался только во время представления комедии; но тут наступил черед сцены, где два адвоката поют свою песенку злосчастному супругу из Лимузена, обвиненному в том, что у него две жены:
Да, многоженство — грех ужасный, И петлей наказуем он.
И вот эта сцена, которая неизменно вызывает у зрителей неудержимое веселье, произвела на шевалье д'Ангилема совсем обратное действие. Он издал несколько невнятных восклицаний, которые его друзья сперва приняли за смех, потом откинулся назад и упал без чувств на руки де Кретте.
Его отвезли домой, он был в жару и всю ночь бредил.
Кретте озаботился удалить всех из комнаты своего друга и сам бодрствовал у его ложа.
На следующий день маркиз, казалось, был столь же встревожен, как и сам шевалье. Роже вскоре оправился от перенесенного кризиса, но по-прежнему оставался печален, и печаль его с каждым днем все усиливалась.
XXIX. О ТОМ, КАК ПЕРСИДСКИЙ ПОСОЛ МЕХМЕТ-РИЗА-БЕГ ПРИБЫЛ В ПАРИЖ, ДАБЫ ОТ ИМЕНИ СВОЕГО ПОВЕЛИТЕЛЯ ВЫРАЗИТЬ ГЛУБОЧАЙШЕЕ УВАЖЕНИЕ ЛЮДОВИКУ XIV, И О ТОМ, КАК ШЕВАЛЬЕ Д'АНГИЛЕМ ПОСЧИТАЛ НЕОБХОДИМЫМ НАНЕСТИ ВИЗИТ ЭТОМУ ИМЕНИТОМУ САНОВНИКУ
Шевалье день ото дня становился все печальнее, потому что время мчалось с ужасающей быстротою и от года, в течение которого соблюдается траур, оставалось уже всего три месяца.
Как помнит читатель, Роже, строго говоря, ничего не обещал Констанс; но было совершенно очевидно, что она и не нуждалась в его особых обещаниях, ибо полагала, что их брачный союз как бы уже предрешен. Когда Роже просил ее покинуть монастырь, девушка согласилась вернуться в мир при молчаливом условии, что она станет его женою; впрочем, все окружающие были того же мнения: так думали виконт де Безри и его супруга, барон и баронесса д'Ангилем, их соседи и соседки — словом, все те, кто знал о былой любви Роже и Констанс, а теперь услышал о новых обязательствах, принятых на себя молодыми людьми.
К тому же, и об этом уместно напомнить, Роже и сам любил Констанс еще сильнее, чем прежде. Через день он получал письма от дорогой ему девушки, каждое такое письмо было для него новой страницей из книги ее сердца и сулило ему невообразимое блаженство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110