Одним прыжком он достиг лестницы, чтобы побежать на помощь своему секретеру, представляя его себе взломанным, разбитым, изуродованным, еще дрожащим, со вспоротыми мешочками с деньгами, в разверстых утробах которых с вожделением копошатся две руки, купаясь в золоте.
Почти в тот же миг г-н Кумб остановился.
Ему подумалось, что каждый вечер — г-н Кумб был человек крайне осторожный — он подпирает створку этой драгоценной мебели изголовьем своей кровати и что прошли лишь какие-то секунды, как он покинул свою спальню.
Вдруг он услышал шуршание развевающегося на ветру полотна и увидел, что окно, откуда доносился этот звук, открыто.
Господин Кумб подошел к этому окну и обнаружил там простыню, один конец которой был прикреплен к подоконнику, а другой болтался по земле.
Было совершенно очевидно, что тайное бегство молодого человека не могло иметь иной цели, кроме как вне дома, поскольку его владелец каждый вечер тщательно запирал двери и ставни на первом этаже.
Столь убедительное доказательство несколько успокоило г-на Кумба; однако он был слишком большим приверженцем порядка во всем, чтобы с терпением отнестись к тому, что его воспитанник столь прискорбным образом перепутал в его доме окно с дверью. Он был готов дать волю своему негодованию; даже уже схватил побег виноградной лозы, чтобы придать этому своему чувству больше выразительности, как вдруг был остановлен проснувшимся в нем любопытством:
«А что, черт возьми, мог делать Мариус в саду в половине пятого утра?!»
С такой фразой, одновременно восклицательной и вопросительной, обратился к себе г-н Кумб, ибо нравы и, обычаи марсельцев были таковы, что ни одно предположение, каким бы естественным оно ни было, не могло оправдать подобную выходку.
Господин Кумб тут же попытался выяснить, что за серьезные причины побудили Мариуса решиться на столь раннюю прогулку; он встал на колени перед окном и, сдерживая дыхание, стал осматривать обнесенный оградой участок.
Сначала он не увидел ничего; потом глаза его привыкли к темноте и он заметил тень, которая скользнула вдоль дома, волоча за собой лестницу, а затем прислонила ее к стене, отделявшей садик г-на Кумба от владений г-на Риуфа.
Тень, даже не потрудившись проверить надлежащим образом лестницу, стала взбираться по ее перекладинам.
Господин Кумб спросил себя, а не удалось ли случайно сыну Милетты, более удачливому, чем он сам, обнаружить какие-нибудь плоды на деревьях, по которым на протяжении уже двадцати лет, увы, тщетно, блуждал испытующий взгляд хозяина?
Однако тень, или скорее Мариус, быстро преодолев якобы плодоносные сферы, достигла гребня стены и, усевшись на ней верхом, издала легкий свист.
Было очевидно, что этот сигнал адресовался кому-то из обитателей соседнего владения.
Господин Кумб испытал то, что должен был испытать путешественник, затерявшийся в страшных безлюдных ущельях Ольюля и услышавший, как от скалы к скале разносится призывный клич Гаспараде Бесса. От этого свиста у г-на Кумба пробежал мороз по коже, а на лбу выступил холодный пот.
Он так и не оценил выгод глубокого мира, который ему на протяжении полугода предоставляли его бывшие преследователи; его садоводческие печали подкармливали сильнейшую ненависть, которую он питал к своим соседям; советы Милетты и замечания Мариуса разбились о представления, вбитые ему в голову досадой и злобой. Зашедшие слишком далеко вследствие одиночества г-на Кумба, эта досада и эта ненависть заставили его перейти границы разумного: никогда он не захотел бы признать, что соседский сад наполнял столькими ароматами морской бриз лишь для удовольствия господ Риуфов; он был убежден, что великолепием зелени и цветов соседи добивались только одной цели — унизить его, сделать его посмешищем, и каждый день он ждал худшего.
Получив такое подтверждение сношений своего питомца с его личными врагами, заподозрив Мариуса в том, что он связан с ними взаимным соглашением, вовлечен в подобные замыслы, в которых их можно было подозревать, и всегда готов выдать врагам его слабое место с целью сделать более острой ту травлю, под угрозой которой он все еще чувствовал себя, — г-н Кумб задрожал от гнева. В порыве ярости он прежде всего подумал о том, чтобы употребить против предателя свой опыт владения огнестрельным оружием; он опустил виноградную лозу, все еще зажатую в его руке, и прицелился в своего питомца.
К счастью для г-на Кумба и для Мариуса, виноградная лоза все-таки не стреляла. Отыскивая дрожащим пальцем спусковой крючок на этом воображаемом ружье, он заметил, что, находясь в растерянности, только что совершил странный промах; он с силой швырнул ветку на пол и бросился в свою спальню.
Бывший грузчик был настолько вне себя от гнева, что, несмотря на математическую точность, с какой каждой ячейке его мозга соответствовало место, занимаемое в его доме любой принадлежавшей ему вещью, он в бешеном возбуждении рыскал по тесной комнатенке, шаря по всем углам и в темноте ощупывая рукой предметы, которые, даже имея некоторое сходство с великолепным оружием, проданным ему Зауэ, были, однако, способны заменить его не больше, чем виноградная лоза.
И лишь после нескольких мгновений путаницы в мыслях ему вспомнилось, что накануне, почистив свое ружье, он оставил его у очага, как должен из предосторожности поступать в подобных обстоятельствах всякий опытный охотник.
Он быстро спустился на первый этаж, осторожно ступая и стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Милетту, которая с наступлением осени спала на диване единственной комнаты в доме, где была печка.
Господин Кумб схватил свое ружье с восторгом арестованного дикаря, увидевшего в нем свое спасение; он с яростью нажал на курок; но, поскольку ружье чистили, оно осталось незаряженным и его следовало зарядить.
Однако, утратив свою стихийность, порыв г-на Кумба, доведший его до такой крайности, утратил, естественно, и свою необузданность; тем не менее г-н Кумб был по-прежнему решительно настроен преподать этому негодяю то, что он называл уроком; но мы полагаем, что ему уже пришла в голову мысль стрелять или немного выше, или немного ниже живой цели, которую он собирался поразить; это, впрочем, не гарантировало ее ни от чего.
XIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН КУМБ ДАЛ МАКИАВЕЛЛИ ДЕСЯТЬ ОЧКОВ ВПЕРЕД
Каким бы свирепым охотником ни был г-н Кумб, у него не было времени для приобретения того основательного опыта, что позволяет заместить глаза руками и заряжать ружье в темноте; ему пришлось зажигать лампу, чтобы помочь себе за отсутствием такого навыка.
Он поднес спичку к обгорелому фитилю ночника; фитиль окрасился в багровый цвет, а затем вспыхнул; свет от него, тусклый и мерцающий, падая на стены, оставлял на них невероятные и фантастические рисунки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Почти в тот же миг г-н Кумб остановился.
Ему подумалось, что каждый вечер — г-н Кумб был человек крайне осторожный — он подпирает створку этой драгоценной мебели изголовьем своей кровати и что прошли лишь какие-то секунды, как он покинул свою спальню.
Вдруг он услышал шуршание развевающегося на ветру полотна и увидел, что окно, откуда доносился этот звук, открыто.
Господин Кумб подошел к этому окну и обнаружил там простыню, один конец которой был прикреплен к подоконнику, а другой болтался по земле.
Было совершенно очевидно, что тайное бегство молодого человека не могло иметь иной цели, кроме как вне дома, поскольку его владелец каждый вечер тщательно запирал двери и ставни на первом этаже.
Столь убедительное доказательство несколько успокоило г-на Кумба; однако он был слишком большим приверженцем порядка во всем, чтобы с терпением отнестись к тому, что его воспитанник столь прискорбным образом перепутал в его доме окно с дверью. Он был готов дать волю своему негодованию; даже уже схватил побег виноградной лозы, чтобы придать этому своему чувству больше выразительности, как вдруг был остановлен проснувшимся в нем любопытством:
«А что, черт возьми, мог делать Мариус в саду в половине пятого утра?!»
С такой фразой, одновременно восклицательной и вопросительной, обратился к себе г-н Кумб, ибо нравы и, обычаи марсельцев были таковы, что ни одно предположение, каким бы естественным оно ни было, не могло оправдать подобную выходку.
Господин Кумб тут же попытался выяснить, что за серьезные причины побудили Мариуса решиться на столь раннюю прогулку; он встал на колени перед окном и, сдерживая дыхание, стал осматривать обнесенный оградой участок.
Сначала он не увидел ничего; потом глаза его привыкли к темноте и он заметил тень, которая скользнула вдоль дома, волоча за собой лестницу, а затем прислонила ее к стене, отделявшей садик г-на Кумба от владений г-на Риуфа.
Тень, даже не потрудившись проверить надлежащим образом лестницу, стала взбираться по ее перекладинам.
Господин Кумб спросил себя, а не удалось ли случайно сыну Милетты, более удачливому, чем он сам, обнаружить какие-нибудь плоды на деревьях, по которым на протяжении уже двадцати лет, увы, тщетно, блуждал испытующий взгляд хозяина?
Однако тень, или скорее Мариус, быстро преодолев якобы плодоносные сферы, достигла гребня стены и, усевшись на ней верхом, издала легкий свист.
Было очевидно, что этот сигнал адресовался кому-то из обитателей соседнего владения.
Господин Кумб испытал то, что должен был испытать путешественник, затерявшийся в страшных безлюдных ущельях Ольюля и услышавший, как от скалы к скале разносится призывный клич Гаспараде Бесса. От этого свиста у г-на Кумба пробежал мороз по коже, а на лбу выступил холодный пот.
Он так и не оценил выгод глубокого мира, который ему на протяжении полугода предоставляли его бывшие преследователи; его садоводческие печали подкармливали сильнейшую ненависть, которую он питал к своим соседям; советы Милетты и замечания Мариуса разбились о представления, вбитые ему в голову досадой и злобой. Зашедшие слишком далеко вследствие одиночества г-на Кумба, эта досада и эта ненависть заставили его перейти границы разумного: никогда он не захотел бы признать, что соседский сад наполнял столькими ароматами морской бриз лишь для удовольствия господ Риуфов; он был убежден, что великолепием зелени и цветов соседи добивались только одной цели — унизить его, сделать его посмешищем, и каждый день он ждал худшего.
Получив такое подтверждение сношений своего питомца с его личными врагами, заподозрив Мариуса в том, что он связан с ними взаимным соглашением, вовлечен в подобные замыслы, в которых их можно было подозревать, и всегда готов выдать врагам его слабое место с целью сделать более острой ту травлю, под угрозой которой он все еще чувствовал себя, — г-н Кумб задрожал от гнева. В порыве ярости он прежде всего подумал о том, чтобы употребить против предателя свой опыт владения огнестрельным оружием; он опустил виноградную лозу, все еще зажатую в его руке, и прицелился в своего питомца.
К счастью для г-на Кумба и для Мариуса, виноградная лоза все-таки не стреляла. Отыскивая дрожащим пальцем спусковой крючок на этом воображаемом ружье, он заметил, что, находясь в растерянности, только что совершил странный промах; он с силой швырнул ветку на пол и бросился в свою спальню.
Бывший грузчик был настолько вне себя от гнева, что, несмотря на математическую точность, с какой каждой ячейке его мозга соответствовало место, занимаемое в его доме любой принадлежавшей ему вещью, он в бешеном возбуждении рыскал по тесной комнатенке, шаря по всем углам и в темноте ощупывая рукой предметы, которые, даже имея некоторое сходство с великолепным оружием, проданным ему Зауэ, были, однако, способны заменить его не больше, чем виноградная лоза.
И лишь после нескольких мгновений путаницы в мыслях ему вспомнилось, что накануне, почистив свое ружье, он оставил его у очага, как должен из предосторожности поступать в подобных обстоятельствах всякий опытный охотник.
Он быстро спустился на первый этаж, осторожно ступая и стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Милетту, которая с наступлением осени спала на диване единственной комнаты в доме, где была печка.
Господин Кумб схватил свое ружье с восторгом арестованного дикаря, увидевшего в нем свое спасение; он с яростью нажал на курок; но, поскольку ружье чистили, оно осталось незаряженным и его следовало зарядить.
Однако, утратив свою стихийность, порыв г-на Кумба, доведший его до такой крайности, утратил, естественно, и свою необузданность; тем не менее г-н Кумб был по-прежнему решительно настроен преподать этому негодяю то, что он называл уроком; но мы полагаем, что ему уже пришла в голову мысль стрелять или немного выше, или немного ниже живой цели, которую он собирался поразить; это, впрочем, не гарантировало ее ни от чего.
XIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН КУМБ ДАЛ МАКИАВЕЛЛИ ДЕСЯТЬ ОЧКОВ ВПЕРЕД
Каким бы свирепым охотником ни был г-н Кумб, у него не было времени для приобретения того основательного опыта, что позволяет заместить глаза руками и заряжать ружье в темноте; ему пришлось зажигать лампу, чтобы помочь себе за отсутствием такого навыка.
Он поднес спичку к обгорелому фитилю ночника; фитиль окрасился в багровый цвет, а затем вспыхнул; свет от него, тусклый и мерцающий, падая на стены, оставлял на них невероятные и фантастические рисунки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66