Затем из груди Мариуса вырвался вздох: из-за душевных мучений молодого человека он прозвучал ужаснее тех предсмертных криков, какие недавно раздавались в шале; мышцы Мариуса расслабились сами по себе, руки разомкнулись, и тело его, словно подчиняясь какой-то неведомой силе, оказалось отодвинутым от человека, которого он прижимал к земле.
Сомнений быть не могло, этот человек был не кем иным, как нищим, встреченным им среди прибрежных скал. Это был Пьер Мана, это был его родной отец!
А тот, едва почувствовав себя освобожденным от сжимавших объятий, силу которых он успел оценить, вскочил на ноги и приготовился к бегству.
— Эх, черт побери! — воскликнул он, относя эту передышку на счет ножевого удара, нанесенного им противнику. — Разговоры кончились, хватит. Сдается мне, что я вставил вам перо в нижнюю часть корпуса и что рука старика не дрожит скорее на дальнем расстоянии, чем вблизи! Прощай, голубок! Наилучшие пожелания от меня господину комиссару и господам жандармам, если вы останетесь на этом свете, и передайте привет от меня господину из шале на том свете, если вы перейдете туда; что же касается меня, то я смываюсь.
— Не убегайте! — обратился к нему Мариус срывающимся, дрожащим голосом, какой бывает у больного горячкой во время сильнейшего приступа. — Не убегайте! Будьте спокойны, я не выдам вас.
— Складно врешь, однако все же не так, чтобы такой стреляный воробей, как я, позволил себя провести. Прощай, голубок; чего я тебе пожелаю, так это отличного здоровья! Рассуждая трезво, я должен был бы еще разок пустить тебе кровь, как сделал это только что, и не покидать тебя до той поры, пока твой язык не излечится от зуда болтать; но, если уж этого не случилось, это значит, что ты столкнулся с порядочным человеком. Однажды ночью ты оказал мне услугу там, на берегу, поэтому я пощажу тебя; мы квиты, и я не заставляю тебя говорить мне «До свидания».
— О, убейте меня, убейте! — возбужденно воскликнул Мариус, судорожно вцепившись в свои волосы руками. — Только освободите меня от этого опостылевшего мне существования. Я благословлю вас за это, и мой последний вздох на этой земле будет пожеланием счастья вам.
Нищий остановился в удивлении — в голосе Мариуса было столько искренности, что невозможно было заподозрить молодого человека во лжи.
— Ай-ай, бедняжка! — воскликнул бандит. — Да что же это творится в твоей голове? Эх, черт побери! Думаю, что во время погони, которую ты мне устроил, у тебя буссоль забарахлила в нактоузе, но это уж вовсе не мои дела. Я вижу, как там, внизу, мигают огни: этой ночью воздух побережья не слишком полезен для меня, так что прощай, приятель!
— Тем не менее вы отсюда не уйдете, пока не выслушаете меня! — сказал Мариус, вставая рядом с бандитом и хватая его за руку.
Тот сделал было резкое движение, чтобы освободиться, но молодой человек скрутил ему руку с такой силой, какая должна была доказать его противнику, что полученное ранение ничуть не убавило мощи у того, кто так упорно только что преследовал его; бандит подавил крик, вызванный болью, и пригнулся к земле, чтобы вырваться.
— Черт побери! Такое рукопожатие делает честь тому, кому вы его делаете, молодой человек… Ну же, отпустите меня, я сделаю все, что вы захотите. Я всю жизнь слышал о том, что не надо ни в чем отказывать детям и сумасшедшим… Только, пожалуйста, давайте немного пригнемся, поскольку оставаться стоять вот так, в полный рост, на берегу, когда столько охотничьих собак разыскивают мою бедную особу, несколько рискованно.
И, не ожидая ответа Мариуса, Пьер Мана присел позади скалы и знаком предложил молодому человеку последовать его примеру; однако Мариус оставался стоять и сохранял молчание.
— Ну, чего вы хотите, черт побери? — спросил бандит. — Вы полная противоположность маленькому барабанщику из Касиса, которому надо дать два су за то, чтобы он постучал по своей ослиной коже, и четыре су, чтобы заставить его умолкнуть. У вас было желание поболтать; я согласен сыграть для нас роль красной тряпки, и нот, извольте, вы немы как рыба.
— Пьер Мана, — сказал Мариус, стараясь побороть свое волнение, — послушайте меня.
Нищий вздрогнул и устремил свой взгляд на Мариуса; его глаза горели в темноте, как два уголька.
— Вы знаете, как меня зовут? — прошептал он глухо и угрожающе.
— Пьер Мана, — продолжал молодой человек, — вы были плохим мужем и плохим отцом, вы бросили свою жену и своего ребенка.
— Черт побери! — воскликнул нищий. — Ты, случаем, не хочешь, чтобы я тебе исповедался?
И он разразился бесстыдным смехом. Мариус продолжал:
— Вы только что совершили преступление, добавив тем самым еще одно к тем, какими вы уже осквернили свою жизнь.
— Это твоя вина, мой мальчик, — ответил нищий, — если бы ты тогда дал мне двадцать франков, я бы отказался от мысли пойти к мадемуазель; но чего ты хочешь ожидать от человека, получившего твои несчастные сорок су? Не увидя никого в ее комнате, я изо всех сил набивал свои карманы, учитывая проявленное ею ко мне чувство милосердия, пока этот дурак, оказавшийся вдруг рядом, не нашел дурным, что я привел в беспорядок его секретер. Теперь ты прекрасно видишь, что это преступление по праву принадлежит тебе и что, если б у тебя было хоть немного совести, ты бы покаялся вместо меня.
— Пьер Мана, — торжественным тоном продолжал молодой человек, — приближается час, когда вам придется дать отчет перед судом Божьим за все преступления, совершенные вами. Разве мысль об этом не приводит вас в трепет? И неужели, если не угрызения совести, то боязнь страшного наказания, какое вас ожидает, не проникает вам в сердце?
— Это смотря по обстоятельствам, — ответил бандит.
— Послушайте, — не успокаивался Мариус, — ведь как бы ни очерствело ваше сердце, вы не можете не признать вмешательства Провидения в то, что происходит этим вечером; другой мог бы бежать за вами следом, другой, а не я, тот, кто не мог и не хотел бы вас упустить и силой удержал бы вас; но нет, Господь избрал не кого-нибудь другого, а именно меня; значит, Всевышний желает дать вам возможность раскаяться. Пьер Мана, воспользуйтесь ею.
— Эх, ну надо же, ты говоришь о раскаянии, мой мальчик! Я напрасно натирал им свой хлеб, оно не придало ему вкуса, какой способна придать одна долька чеснока.
— Подумайте над тем, что я нам только что сказал, Пьер Мана, — упорствовал Мариус, совершенно раздавленный бесстыдством бандита и ощущавший, что он впадает от этого в глубочайшее уныние, — я вам обещаю скрыть ваше имя; обещаю вам заранее: чтобы спасти вас, я пойду даже на ложь; я дам об убийце, чьи следы несу на своем теле, такое описание примет, что в течение нескольких дней с вас будут сняты подозрения; воспользуйтесь всем этим, чтобы бежать, пересечь границу и покинуть родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Сомнений быть не могло, этот человек был не кем иным, как нищим, встреченным им среди прибрежных скал. Это был Пьер Мана, это был его родной отец!
А тот, едва почувствовав себя освобожденным от сжимавших объятий, силу которых он успел оценить, вскочил на ноги и приготовился к бегству.
— Эх, черт побери! — воскликнул он, относя эту передышку на счет ножевого удара, нанесенного им противнику. — Разговоры кончились, хватит. Сдается мне, что я вставил вам перо в нижнюю часть корпуса и что рука старика не дрожит скорее на дальнем расстоянии, чем вблизи! Прощай, голубок! Наилучшие пожелания от меня господину комиссару и господам жандармам, если вы останетесь на этом свете, и передайте привет от меня господину из шале на том свете, если вы перейдете туда; что же касается меня, то я смываюсь.
— Не убегайте! — обратился к нему Мариус срывающимся, дрожащим голосом, какой бывает у больного горячкой во время сильнейшего приступа. — Не убегайте! Будьте спокойны, я не выдам вас.
— Складно врешь, однако все же не так, чтобы такой стреляный воробей, как я, позволил себя провести. Прощай, голубок; чего я тебе пожелаю, так это отличного здоровья! Рассуждая трезво, я должен был бы еще разок пустить тебе кровь, как сделал это только что, и не покидать тебя до той поры, пока твой язык не излечится от зуда болтать; но, если уж этого не случилось, это значит, что ты столкнулся с порядочным человеком. Однажды ночью ты оказал мне услугу там, на берегу, поэтому я пощажу тебя; мы квиты, и я не заставляю тебя говорить мне «До свидания».
— О, убейте меня, убейте! — возбужденно воскликнул Мариус, судорожно вцепившись в свои волосы руками. — Только освободите меня от этого опостылевшего мне существования. Я благословлю вас за это, и мой последний вздох на этой земле будет пожеланием счастья вам.
Нищий остановился в удивлении — в голосе Мариуса было столько искренности, что невозможно было заподозрить молодого человека во лжи.
— Ай-ай, бедняжка! — воскликнул бандит. — Да что же это творится в твоей голове? Эх, черт побери! Думаю, что во время погони, которую ты мне устроил, у тебя буссоль забарахлила в нактоузе, но это уж вовсе не мои дела. Я вижу, как там, внизу, мигают огни: этой ночью воздух побережья не слишком полезен для меня, так что прощай, приятель!
— Тем не менее вы отсюда не уйдете, пока не выслушаете меня! — сказал Мариус, вставая рядом с бандитом и хватая его за руку.
Тот сделал было резкое движение, чтобы освободиться, но молодой человек скрутил ему руку с такой силой, какая должна была доказать его противнику, что полученное ранение ничуть не убавило мощи у того, кто так упорно только что преследовал его; бандит подавил крик, вызванный болью, и пригнулся к земле, чтобы вырваться.
— Черт побери! Такое рукопожатие делает честь тому, кому вы его делаете, молодой человек… Ну же, отпустите меня, я сделаю все, что вы захотите. Я всю жизнь слышал о том, что не надо ни в чем отказывать детям и сумасшедшим… Только, пожалуйста, давайте немного пригнемся, поскольку оставаться стоять вот так, в полный рост, на берегу, когда столько охотничьих собак разыскивают мою бедную особу, несколько рискованно.
И, не ожидая ответа Мариуса, Пьер Мана присел позади скалы и знаком предложил молодому человеку последовать его примеру; однако Мариус оставался стоять и сохранял молчание.
— Ну, чего вы хотите, черт побери? — спросил бандит. — Вы полная противоположность маленькому барабанщику из Касиса, которому надо дать два су за то, чтобы он постучал по своей ослиной коже, и четыре су, чтобы заставить его умолкнуть. У вас было желание поболтать; я согласен сыграть для нас роль красной тряпки, и нот, извольте, вы немы как рыба.
— Пьер Мана, — сказал Мариус, стараясь побороть свое волнение, — послушайте меня.
Нищий вздрогнул и устремил свой взгляд на Мариуса; его глаза горели в темноте, как два уголька.
— Вы знаете, как меня зовут? — прошептал он глухо и угрожающе.
— Пьер Мана, — продолжал молодой человек, — вы были плохим мужем и плохим отцом, вы бросили свою жену и своего ребенка.
— Черт побери! — воскликнул нищий. — Ты, случаем, не хочешь, чтобы я тебе исповедался?
И он разразился бесстыдным смехом. Мариус продолжал:
— Вы только что совершили преступление, добавив тем самым еще одно к тем, какими вы уже осквернили свою жизнь.
— Это твоя вина, мой мальчик, — ответил нищий, — если бы ты тогда дал мне двадцать франков, я бы отказался от мысли пойти к мадемуазель; но чего ты хочешь ожидать от человека, получившего твои несчастные сорок су? Не увидя никого в ее комнате, я изо всех сил набивал свои карманы, учитывая проявленное ею ко мне чувство милосердия, пока этот дурак, оказавшийся вдруг рядом, не нашел дурным, что я привел в беспорядок его секретер. Теперь ты прекрасно видишь, что это преступление по праву принадлежит тебе и что, если б у тебя было хоть немного совести, ты бы покаялся вместо меня.
— Пьер Мана, — торжественным тоном продолжал молодой человек, — приближается час, когда вам придется дать отчет перед судом Божьим за все преступления, совершенные вами. Разве мысль об этом не приводит вас в трепет? И неужели, если не угрызения совести, то боязнь страшного наказания, какое вас ожидает, не проникает вам в сердце?
— Это смотря по обстоятельствам, — ответил бандит.
— Послушайте, — не успокаивался Мариус, — ведь как бы ни очерствело ваше сердце, вы не можете не признать вмешательства Провидения в то, что происходит этим вечером; другой мог бы бежать за вами следом, другой, а не я, тот, кто не мог и не хотел бы вас упустить и силой удержал бы вас; но нет, Господь избрал не кого-нибудь другого, а именно меня; значит, Всевышний желает дать вам возможность раскаяться. Пьер Мана, воспользуйтесь ею.
— Эх, ну надо же, ты говоришь о раскаянии, мой мальчик! Я напрасно натирал им свой хлеб, оно не придало ему вкуса, какой способна придать одна долька чеснока.
— Подумайте над тем, что я нам только что сказал, Пьер Мана, — упорствовал Мариус, совершенно раздавленный бесстыдством бандита и ощущавший, что он впадает от этого в глубочайшее уныние, — я вам обещаю скрыть ваше имя; обещаю вам заранее: чтобы спасти вас, я пойду даже на ложь; я дам об убийце, чьи следы несу на своем теле, такое описание примет, что в течение нескольких дней с вас будут сняты подозрения; воспользуйтесь всем этим, чтобы бежать, пересечь границу и покинуть родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66