— А черты лица?
— Темные волосы… более темные, чем у вас. Возможно даже, черные. Что касается лица… — Она задумалась, вспоминая тот краткий миг, который видела незнакомца. — Правильные черты. Не скажу, что аристократ, но явно не из простонародья. Я почти уверена, что он джентльмен.
Тристан кивнул. Казалось, он даже не был удивлен. Они вышли за ворота, и безжалостный ветер накинулся них как голодный волк. Инстинктивно прижавшись теснее друг к другу, они прошли несколько метров до ворот дома четырнадцать.
Леонора собиралась проявить самостоятельность и расстаться с Тристаном у ограды, но он решительно толкнул рстворку ворот и, не успев возразить, она оказалась в саду. Это был очень странный сад, совершенно нетипичный для Англии, Леонора любила его. Вот и теперь, едва вступив под сень ветвей чьи тени падали на дорожки темным кружевом, она почувствовала себя гораздо спокойнее. Кусты обрамляли клумбы, создавая великолепный фон для экзотических цветов, которые даже теперь, в феврале, удерживали свои благоухающие соцветия на изящных стеблях. В саду было удивительно тихо: ветер скользил по каменной стене и качал верхние ветви деревьев, но внизу все было спокойно и тепло. Растения жили своей жизнью — молчаливой и загадочной. Леоноре часто казалось, что сад — словно живое существо, которое живет и дышит… и ждет чего-то. Тропинка повернула очередной раз, и меж ветвями деревьев стал виден дом. Окна библиотеки светились — дядя, Джереми и не думали ложиться спать. Леонора подумала, что они вряд ли услышат шаги, но вот разговор на крыльце — другое дело. Она повернулась к Тристану и негромко сказала:
— Я покину вас здесь.
Молодой человек молча смотрел на свою спутницу. У него есть три возможности: можно согласиться с тем, что его отпустили, и уйти; можно проводить упрямую девицу до крыльца и сдать на руки дяде и брату с соответствующими объяснениями. Но оба варианта ему не нравились. В первом случае получалось, что он позволяет собой командовать и принимает уверенность Леоноры в том, что она не нуждается в защите. Второй вариант еще хуже. Ни дядя, ни брат не смогут помещать ей действовать по своему усмотрению.
Тогда оставался третий путь.
Глядя девушке в глаза, он заговорил и на этот раз позволил своим чувствам прозвучать в интонации и голосе:
— Было невероятно глупо и безрассудно с вашей стороны прийти сегодня вечером в мой дом.
— Возможно. — Девушка гордо вздернула подбородок, глаза ее вспыхнули. — Но если бы я не пришла, мы бы не узнали даже, как он выглядит. Ведь вы его не видели, а я видела.
— А что случилось бы с вами, не окажись я в доме? — Голос Тристана стал ледяным. Помнится, на младших по званию это производило большое впечатление. И гнев подлинный смешался с наигранным, когда он вдруг представил, чем могла бы кончиться ее глупая выходка. Шаг вперед, и мужчина навис над Леонорой и заговорил:
— Позвольте мне предположить. Услышав шум, вы поспешили бы вниз и попали бы волку в зубы. И что тогда? — Он придвинулся еще ближе, и Леонора инстинктивно подалась было назад. Но тут же взяла себя в руки: выпрямила спину и с самым независимым видом уставилась в лицо лорду.
Тристан, склонившись так, что их лица оказались совсем рядом, почти рычал:
— Этот человек не задумываясь изувечил бы Биггса. И Столмора он не пожалел. Задумайтесь, что стало бы с вами?
— Ничего. — Она безмятежно смотрела в потемневшие от ярости глаза мужчины.
— Ничего? — Тристан заморгал.
— Я натравила бы на него Генриетту.
Тристан машинально взглянул на собаку, которая сидела у их ног.
— Я уже говорила вам, — ледяным тоном продолжала девушка, — что взломщики — моя проблема. И я вполне способна справиться с ней.
— Вы сами признались, что не хотели брать собаку.
— Тем не менее я взяла ее с собой. — Леонора не отводила глаз, хоть это стоило ей немало сил. — Так что я была вне опасности.
— Вы так считаете? Только потому, что с вами была Генриетта?
Его глаза поменяли выражение. И голос теперь звучал по-другому. Сурово, но как-то отчужденно, словно ярость вдруг уступила место другому чувству.
— Конечно.
— Подумайте еще раз…
Леонора растерянно подумала, что она уже забыла, как это — оказаться в его сильных руках, чувствовать себя слабой, лишенной возможности сопротивляться. А теперь она, узнала кое-что новое: каково это — целоваться с Тристаном Уэмисом, лордом Трентемом. Где-то на краю сознания мелькнула мысль о необходимости сопротивляться — но она была быстро погребена под лавиной чувств.
Леонора попала в мир совершенно новых ощущений, и любопытство, удовольствие и ожидание чего-то еще — неизвестного, но такого манящего — лишили ее воли к борьбе. Она вцепилась в лацканы его пальто, чтобы не упасть. Впрочем, падение ей не грозило: девушка чувствовала руки Тристана на своих руках. Его губы, твердые и нежные одновременно, терзали ее рот, требуя большего. Голова Леоноры кружилась, по жилам словно текла не кровь, а шампанское — и его пузырьки вызывали странное чувство щекотки и восторга. О, ее целовали раньше, но никогда эта простая ласка не вызывали такой бури эмоций. И, боясь признаться самой себе, она жаждала узнать, что ждет ее там, дальше…
И Леонора разомкнула губы. Молодой человек не заставил себя ждать. Его жадный язык скользнул внутрь, и словно сладкий яд потек в ее кровь. Огонь растекался по телу, и когда жар стал невыносимым, что-то взорвалось внутри, сделав мир новым и ярким. Рука Тристана скользнула на талию девушки, прижимая крепче. Она задыхалась от новых, странных и чудесных, ощущений.
Опыт мужчины подсказал, что хоть она и целовалась раньше, но никогда не позволяла овладеть ее губами, ее языком. И теперь, охваченная не изведанным прежде удовольствием, она была его — на этот миг, на этот поцелуй.
Но Трентем уже пришел в себя. И теперь понял, что поцелуй был безумием с его стороны. О, он говорил себе, что хотел лишь проучить эту высокомерную особу, которая готова была так неосмотрительно доверить свою жизнь собаке. Между прочим, эта самая собака спокойно сидела рядом, наблюдая, как он упивается поцелуями ее хозяйки. Да, он хотел лишь преподать ей урок… А вместо этого вдруг увидел свое вожделение — и испугался, ибо именно это простое, но очень сильное чувство заставило его приникнуть к губам девушки, изогнутым в презрительной усмешке. А все остальное — отговорки. Поцелуй, который должен был стать демонстрацией слабости Леоноры, обнаружил его собственную уязвимость.
Он вдруг ощутил голод, который могла утолить только эта женщина. И твердо знал, что то же самое чувство владеет ею — даже если она не осознает этого. Они стояли, прижавшись друг к другу, сомкнув тела до боли, и поцелуй все длился и длился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100