— П-почему вдруг кофе? — спросила она. Она была готова вести разговор на любую тему, лишь бы отвлечься от своих мыслей.
Он бросил на нее суровый взгляд, словно решая, заслуживает ли она ответа.
— Зеленый змий, — наконец произнес он. — Джин. Бич низших классов. Теперь, когда свет развернул против него кампанию, по всему Лондону, стали появляться многочисленные кафе. Здесь уже пытались разводить кофе, в небольших масштабах, но то немногое, что выращивалось, приносило прибыль, — они свернули на Кангз-стрит, направляясь к границам города. — Я просто собираюсь заняться этим в больших масштабах.
Почему ее это не удивило? Может быть, потому, что Стоунли был человеком, который согласен заниматься только чем-то монументальным.
— А я тут при чем? Он даже не повернулся.
— Фернамбуковая долина — маленькая плантация. Там сейчас всего пятьдесят работников да домашняя прислуга, плюс полдюжины португальцев, приехавших по контракту за три месяца до того, как я купил этот участок. А там многое надо сделать.
Он повернулся к ней, оглядывая с ног до головы, уголки его губ насмешливо изогнулись.
— При других обстоятельствах тот факт, что ты провела какое-то время в моей постели, мог бы дать тебе кое-какие… привилегии.
Джоселин рассердилась.
— А так ты будешь работать наравне с остальными. Ты будешь работать столько же времени и есть ту же пищу, что и они. И с тобой будут обращаться как с любым из них.
Джоселин стиснула зубы так, что едва смогла ответить.
— Приходило ли вам, ваше сиятельство, когда-нибудь в голову, что я могу быть не заинтересована в ваших так называемых привилегиях? И еще я не хочу, чтобы мне напоминали о тех отвратительных часах, которые я провела в вашей постели.
Рейн дернул за поводья, остановив лошадей по-среди дороги под развесистым манговым деревом, желтые цветы на котором уже начали краснеть. Джоселин вдруг напряглась.
— Меня это давно занимает. Тогда мне казалось, что тебе это нравится — и даже весьма. Я прекрасно помню, как ты стонала и цеплялась мне за шею, как обхватывала мою спину своими гибкими ногами, чтобы я мог глубже войти в тебя. А теперь ты говоришь, что это было тебе противно. И после того, что случилось, мне остается только поверить в это. И все-таки странно…
Он замолчал и привлек ее к себе.
— Что… что ты делаешь?
— Считай, что я хочу удовлетворить свое любопытство.
Он заставил ее откинуться назад, впился губами в ее рот, просунул язык между ее зубами.
Джоселин охватил гнев и чувство унижения. Она попыталась вырваться, но он зажал ее крепко, как кролика в ловушке. Она почувствовала, как напряглись мускулы у него на груди и на плечах, услышала ритмичное биение его сердца. Его губы были теплыми и сильными, его чресла напряженными там, где они касались ее, а его язык — Господи, его язык был шелковым, горячим и каждым движением все больше завоевывал ее рот.
По ней прокатилась волна жара, ошеломившие ее волны страсти. Она хотела закричать, высказать свой гнев. Она хотела ощущать лишь пустоту от его прикосновений, только отвращение. Но вместо этого ее тело все больше охватывал жар страсти, тот пыл и томление, которые овладевали ею и прежде, когда он касался ее.
Господи, нет, о Господи! Ей хотелось сделать ему больно, расцарапать ногтями его щеки и выкрикнуть ему в лицо все отвратительные имена, какие она только могла придумать. Ей хотелось ударить его и наброситься на него за то, что он разрушил ее жизнь, ее мир.
Но вместо этого она обняла его за шею и ответила на поцелуй, касаясь своим языком его языка, пытаясь сдержать стон, готовый вырваться из горла. Она почувствовала, как его пальцы расстегивают пуговицы на ее блузе, как раздвигают ткань; его загорелые руки скользнули внутрь, чтобы охватить ее полные груди.
— Рейн…
Услышав, как нежно она прошептала его имя, он замер.
Он по-прежнему прижимал ее к себе, но прикосновение его руки стало резким, она вскрикнула. Рейн горько рассмеялся.
— Так ты не притворялась, а, Джо? — он засмеялся снова, так холодно, что Джоселин вздрогнула. — Ну и каково это, дорогая, желать мужчину, к которому испытываешь отвращение?
Жар жег ее щеки сильнее, чем яркое солнце Ямайки. Она хотела сказать ему, что он ошибся, что она когда-то любила его. Она хотела сказать, что не виновна, что она бы никогда не причинила ему боль. Но одного взгляда в эти темные глаза, на жесткий профиль было достаточно, чтобы понять, что он ей не поверит. Он уже все решил для себя — он уже признал ее виновной.
— Ты просто мужчина, — сказала она. — Такой же, как другие. И все, что ты пробуждать во мне, это похоть. Такое же чувство, какое и ты когда-то испытывал ко мне.
— Чувство, из-за которого я едва не погиб. Поверь, я не забыл.
— Насколько я помню, похотливое стремление к слабому полу всегда было твоим хобби.
— А твоим, дорогуша, — врать своими алыми губками.
Он снова взял в руки поводья, отпустил тормоз и пустил лошадей вперед. Колеса медленно завертелись, а звон упряжи перекрыл даже жужжание насекомых на густо заросшей травой дороге.
Ублюдок! Вонючий ублюдок! Но вслух Джо этого не произнесла. Она не могла себе этого позволить. Все время с их первой встречи козыри были на руках у Рейна. Чтобы выжить, ей придется играть по его правилам. Она не позволит ему подстрекнуть себя на какую-нибудь глупость, которая добавит еще несколько лет к ее сроку или приведет ее на виселицу.
Она взглянула на него из-под ресниц. То, что после всего содеянного Рейн еще мог возбуждать ее, рассердило Джо. Он был красив и обаятелен, мужчина, изощренно овладевший искусством обольщения. То, что она влюбилась в него, не удивительно — а вот то, что она снова ощутила влечение к нему, снова поддалась его обаянию, вот это было невероятно странно.
И все же такова была правда. Это случилось, едва он прикоснулся к ней, даже, может быть, едва она увидела его в таверне.
Это сердило, злило ее, но она не даст ему погубить себя. Она может желать его, но теперь она знала, каков он на самом деле, и она будет начеку.
Рано или поздно эта игра в месть надоест Рейну. Плантация — не лондонский особняк. Привычка к комфорту заставит его уехать, и она снова будет свободна. Ей еще придется отбывать свой несправедливо присужденный срок, но это она вынесет. Она не знала, что готовит будущее, но пока она жива, у нее был шанс на счастье.
Они проехали по извивавшейся в горах узкой и грязной дороге. Окрестности были прекраснее, чем Джоселин могла себе вообразить. Временами был виден океан — невероятно яркая бирюза, обрамленная белыми песчаными пляжами.
Они миновали несколько маленьких селений чьи белые домики отделяли от дороги увитые розами изгороди.
Рейн почти всю дорогу молчал, но его спина была столь же прямой, как и ее спина, в его плече еще читался гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91