Когда они вошли, виконт пододвинул ей стул с высокой спинкой рядом с главой стола. В роскошной комнате был высокий потолок, украшенные золотом стены и теплые восточные ковры на полу. Свечи в серебряном подсвечнике освещали серебряную вазу с розами посреди стола. Джо привыкла довольствоваться скудной пищей, но аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, заставили ее живот заурчать.
Виконт нахмурился. Когда он сел рядом с ней, свечи осветили его красивое загорелое лицо, скользнули красноватым отблеском по его густым, темно-каштановым волосам. У него были большие и сильные руки, но двигались они с небрежной грацией, которой она не ожидала от такого мощного человека. Джоселин поняла, что, глядя на него, вспоминает, как он несколько раз держал ее с неодолимой силой, но не причинил боли, почти нежно.
У него были широкие плечи, он выглядел очень мускулистым. Еще раньше она заметила, что у него более тонкая, чем казалось на первый взгляд, талия. У него были темные брови красивой формы и карие глаза с золотистым краем.
Ее взгляд остановился на его губах, все еще сердито напряженных, но полных и чувственно изогнутых.
Y Джоселин подумала о других, не таких полных губах, принадлежавших Мартину Сэри, сыну викария. Ей было всего пятнадцать, когда Мартин ее поцеловал, и это был единственный поцелуй в ее жизни. Она была уверена, что влюблена в стройного мальчика, умевшего говорить нежные слова, и что в один прекрасный день он предложит ей стать его женой.
Может быть, так бы оно и случилось. Но вместо этого через год умер ее отец, их очаровательный коттедж на Мичем-лейн сгорел дотла, а ей пришлось собираться и отправляться к кузине. И она никогда больше не видела Мартина. Еще одно обстоятельство, за которое придется заплатить виконту.
В животе у Джоселин снова заурчало, и виконт дико выругался.
— Почему ты не сказала мне, что умираешь с голоду? Когда ты ела последний раз?
— Вчера утром.
Ей нужно было осторожнее пить шерри. Выпитый на голодный желудок алкоголь ударил в голову.
— Вчера утром? — повторил он недоверчиво. — Черт побери! Амброз! — крикнул он слуге. — Мы будем обедать немедленно.
Они поужинали холодной олениной, жареной дичью, пирогом с барашком, тушеной морковью с артишоками и кусочком глостерширского сыра. В то мгновение, когда фарфоровая тарелка с серебряной каемкой была поставлена перед ней, Джоселин оторвала ножку от маленького жареного перепела и впилась в нее зубами, со смаком обрывая мясо с косточки и облизывая сок с пальцев. За несколько секунд она съела всю восхитительную пищу до последней крошки и выпила все вино до последней капли.
Ей пришла в голову несколько запоздалая мысль о том, что это было тестом на то, как далеко простираются ее хорошие манеры, и ей стало не по себе.
Она оглянулась на виконта, увидела, что он едва притронулся к еде и смотрит на нее со смесью жалости и презрения.
Джоселин выпрямилась.
— Я… прошу прощения, полагаю, что я была голоднее, чем думала.
— Все в порядке, — мягко успокоил он. — Я был бы не менее голоден на твоем месте.
В его голосе больше не было слышно раздражения, он звучал бархатно. Когда он смотрел на нее так, как сейчас, это странно действовало на нее.
— Хочешь еще?
Ей бы следовало отказаться, сохранив остатки гордости. Она провела языком по губам.
— Если это не доставит особых хлопот.
Он лишь слегка кивнул, и ее пустая тарелка была немедленно убрана, и на ее месте появилась полная. Слуга вновь наполнил ее бокал и поставил на середину стола блюдо засахаренных фруктов. Она съела и вторую порцию, на сей раз больше соблюдая приличия, и закончила одновременно с виконтом.
— Тебе лучше?
Теперь, когда голод прошел, она почувствовала себя глупо. Смешно было показывать ему часть ее мира, которую ему не стоило видеть.
— Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы уйти, но подозреваю, что у тебя иные намерения.
— Вряд ли.
Так как она не ответила, он отодвинул стул и встал, возвышаясь над ней. Впервые в жизни она порадовалась, что на несколько сантиметров выше большинства женщин.
— Уже поздно, — сказал он, отодвигая ее стул. — Пойдем. Я провожу тебя наверх.
Джо колебалась.
— А что будет завтра?
Она надеялась, что это не имеет значения. Если дела пойдут так, как она планировала, то Стоунли умрет, а она будет далеко и в безопасности.
— Мы начнем там, где остановились. Я по-прежнему буду скрывать тебя от властей, пока не выясню, что ты против меня имеешь. Однако, сладкая моя, должен предупредить — я не отличаюсь терпением. Если в ближайшее время ты не расскажешь мне, в чем дело, мне придется сдать тебя констеблю. Если ты плохо представляешь себе лондонскую тюрьму…
Из горла Джоселин вырвался стон, виконт остановился.
— Я вижу, что этот образ пугает тебя, и не зря. Так что подумай, не сказать ли мне правду?
Она отодвигала свой стул до тех пор, пока он не соскользнул с ковра и не заскрипел по мраморному полу.
— Я уже сказала тебе, что собираюсь это сделать.
— Когда нажмешь на курок.
Джоселин промолчала. Стоунли обошел вокруг стола, взял ее за руку и весьма ласково проводил вверх по лестнице. У себя в комнате Джо увидела Элайзу, готовую помочь ей раздеться. На постели лежала вышитая ночная рубашка. В таком одеянии плохо спасаться бегством, но у нее не было выбора.
— Благодарю, Элайза, — сказала Джоселин, когда девушка закончила собирать платье. — Почему бы тебе не оставить одежду здесь? Ее можно повесить в углу. — Она указала на шкаф розового дерева в надежде, что девушка оставит платье в комнате, но горничная покачала головой.
— Простите, мисс, но его сиятельство приказал, чтобы я принесла вещи к нему.
Черт бы его побрал! Он явно не дурак.
— Ну, тогда ты вряд ли захочешь его разочаровать.
— Да, мисс.
Элайза ушла, а Джоселин стала мерять комнату шагами, коротая время и молясь, чтобы виконт крепко уснул. Было уже очень поздно, дольше ждать она не могла. Подойдя к бюро, она открыла средний ящик и достала длинный серебряный нож для открывания писем, замеченный ею раньше. Он был тонким и острым, с массивной и удобной ручкой. Он мог послужить прекрасным оружием.
Она посмотрела, как нож лег в ее ладонь, и ей стало дурно. Одно дело застрелить человека, другое — зарезать. Она подумала о крови, о том, как нож будет скользить по мышцам и костям к человеческому сердцу.
Боже правый, я не могу этого сделать! Она глотнула, рука ее задрожала.
— Не могу, не могу.
Ты должна это сделать! — произнес ее внутренний голос. — Ты должна это сделать ради отца, ради себя! Она подумала о сэре Генри, о том мгновении, когда он снова устремился в рокочущее пламя. Она подумала о том, до чего его довела жестокость Стоунли, о его ужасных криках, когда горящая крыша погребла его под собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91