Она кивнула.
— Да, и еще затем, чтобы поблагодарить вас. Я решила, что вы должны это знать. Было бы нечестно держать вас в неведении, особенно после того, что случилось днем. Ведь если бы правда обнаружилась после свадьбы, барон остался бы недоволен вами, а это означало бы отплатить вам неблагодарностью за спасение моей жизни.
Упоминание о свадьбе вернуло Торна в реальность. Они не имеют права сидеть вот так, наедине, касаясь друг друга. Но он не сделал попытки отодвинуться. Он просто не мог отпустить ее — ему было необходимо сидеть с нею рядом, дотрагиваться до нее. Да и она очень расстроена и нуждается в его утешении, убеждал он себя.
Торн вспомнил, как тогда у реки, когда все было позади, Мартина вдруг вся съежилась и нервно задрожала. Она искала глазами Райнульфа, но тот был слишком занят лишившейся чувств Женивой, чтобы успокоить собственную сестру. Тогда он осознал, что ей пришлось выдержать, и захотел обнять ее, успокоить, согреть своим теплом.
Его остановило от этого шага только понимание того, что такое поведение вызовет всеобщее неодобрение, несмотря на его лучшие порывы.
И если ее сегодняшнее ночное посещение станет известно, это вызовет скандал. И все же он был глубоко тронут ее признанием.
— А Райнульф знает, что вы собрались рассказать мне вашу тайну? — спросил он. Мартина кивнула.
— Он и сам не хотел скрывать от вас правду, хотя скрыть ее от всех остальных не составило труда, потому что я много лет провела в монастыре, и лишь немногие вообще знали о моем существовании. А потом, когда брат забрал меня в Париж, то просто-напросто представил как свою сестру, и все.
— И все решили, что вы ребенок от второго брака Журдена.
— Совершенно верно. И никто даже не задумался над тем, что это невозможно, так как вдове Журдена — его второй жене, леди Бланш, — всего двадцать один год.
— На три года больше, чем вам, — хмыкнул Торн, чувствуя себя неловко от того, что она рассказывает ему свою тайну, хотя он и не просил ее об этом. — Как все славно сложилось.
На ее лице отразилась внутренняя боль.
— Райнульф боится, что вы сочтете себя обманутым и возненавидите его за это.
Он взял в руки ее ладони и нежно стиснул их.
— Я даже не могу себе представить ничего такого, что он мог бы сделать, за что я бы возненавидел его. Это не в его характере, он не способен на хитрость. И я не считаю себя обманутым. Если он и ввел меня в заблуждение, то сделал это из любви к вам, и это полностью оправдывает его в моих глазах.
Она посмотрела на него с интересом, в его темных глазах отражалось пламя свечей.
— Вы такой же великодушный, как и мой брат.
— Это удивляет вас?
— Меня все в вас удивляет, — быстро проговорила Мартина.
Она вдруг потупила взор, и ее шеки в который раз покрыл знакомый и милый его сердцу румянец. Она взволнованно смотрела на его ладони, накрывшие ее руки.
Торн встал, чтобы разрядить возникшую неловкость, и взялся за кувшин с бренди.
— Еще глоточек? Я прослежу, чтобы вы не заснули.
Она согласилась, и он налил обоим.
— Значит, ваша мать была…
Он не договорил, рассчитывая, что Мартина закончит его фразу своими, наиболее подходящими, на ее взгляд, словами. Но она молчала, задумчиво глядя в огонь. И хотя любопытство побуждало его задать еще один вопрос, он сдержался, не желая принуждать ее.
Торн осушил свою чашу, Мартина сделала то же самое. Она выпила бренди одним глотком, затем протянула ему чашу, чтобы он наполнил ее. Когда он налил ей бренди, Мартина взяла ее обеими руками и сказала:
— Моя мать…
— Вы можете ничего не говорить мне, если не хотите…
— Моя мать была любовницей Журдена.
Торн понял, как ей тяжело произносить эти слова. Неудивительно, что ей понадобилась изрядная порция бренди, чтобы собраться с духом. Ведь он наверняка первый человек, которому она решилась доверить свою тайну.
— Ее звали Адела, — сказала Мартина. — Ее отец, парижский виноторговец, продал ее Журдену за пригоршню серебра, когда она была совсем еще ребенком. — Она отхлебнула бренди. — Теперь я это знаю. Теперь я знаю все о ее несчастной, загубленной жизни… все… — Мартина осушила чашу. — Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю свое детство, точнее, первые десять лет моей жизни, то задаю себе вопрос: неужели это я была такой наивной?.. — Она поднесла чашу ко рту, но там было уже пусто. — …и такой счастливой? Да, я была счастлива. Жизнь казалась мне такой простой и безоблачной… до тех пор, пока я не узнала правды.
Однажды летом, когда ей уже исполнилось десять лет, Мартина заметила, что мать в своих молитвах часто упоминает одно и то же имя.
— Мама, — решилась она как-то спросить, — а кто такая Оделина?
Адела стояла на коленях перед деревянным сундуком, на крышке которого горели расставленные в шесть рядов чадящие сальные свечи. Она подняла глаза к потолку и сказала:
— Оделина — это одна дама, которая уже давно и тяжко больна.
У Аделы был высокий голос, как у девочки-подростка. Да она и походила на подростка в свои двадцать пять лет — тонкие руки, маленькая грудь и огромные глаза на худеньком лице. Мартина, унаследовавшая ее прекрасные светлые волосы, ростом и телосложением пошла в отца — была крупнее и казалась старше своих лет.
— Значит, ты молишься, чтобы она поправилась?
Адела мрачно покачала головой.
— Я молюсь, чтобы она умерла.
Мартина в изумлении застыла с открытым ртом.
— Мамочка, но почему? Ты, наверное, просишь Господа прекратить ее страдания, потому что она мучается от боли?
— Нет, — ответила Адела, поправляя оплывающие свечи. — Мне безразличны ее страдания.
И тут она произнесла слова, которые перевернули безмятежный мир, окружавший Мартину.
— Я прошу Бога послать ей смерть, чтобы я смогла стать женой ее мужа, — сказала Адела. — Леди Оделина — жена твоего отца.
Мартина смотрела на мать, ничего не понимая. Она была в растерянности.
— Как же так, мама? Разве не ты его жена?!
Адела с сомнением посмотрела на дочь.
— Если бы я была его законной женой, то не жила бы здесь, вдали от него. Бароны не держат своих жен в маленьких глинобитных хижинах посреди глухого леса. Их жены живут с ними в замках. Ты что, не знала об этом?
Мартина только отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Для нее отец был прекрасным рыцарем, золотоволосым гигантом в мехах и шелке, который приезжал к ним на своем белоснежном коне всякий раз неожиданно и неизвестно откуда.
Он спешивался, Мартина подбегала к нему, сияя от радости. Он брал ее на руки и подбрасывал в воздух, потом крепко прижимал к своей груди и клал ей в руку какую-нибудь чудесную безделушку. Журден Руанский никогда не появлялся без подарков для своей дочурки и ее молодой мамы. Шелковые ленты, крохотные золотые колечки, флаконы с ароматическими маслами, полированные стальные зеркальца в рамочках из слоновой кости, серебряные гребни, расшитые тесьмой туфельки… Их убогий домишко с годами наполнился множеством подобных изысканных и дорогих вещичек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103