А дисциплина что для взрослых, что для детей — одинаковая. Миссис Уэлборн с надсмотрщиками очень любят плеть.
— Миссис Уэлборн?
Грейс помолчала, устремив взгляд в нависший над ними зеленый шатер.
— Мы с матерью не очень ладим, — наконец проговорила она.
— Я заметил.
— Боюсь, мы не слишком это скрываем.
— Но у вас есть ваша Мату.
— Мату не моя, — с горячностью возразила Грейс. — Если бы она была белой и звали бы ее Мэри, разве вы тогда назвали бы ее «моя Мэри»?
Лицо Джайлза вспыхнуло, в сердце шевельнулась обида, но потом он представил, как бы себя чувствовал, если бы его собственная мать выросла в обстановке такой жестокости. Он понял, что грубость Грейс вызвана ее привязанностью к служанке, а не личной неприязнью к нему самому. Джайлз пожал плечами.
— Возможно, и назвал бы, — задумчиво ответил он. — Вы обе так близки, почти как мать и дочь. — И моряк с удовольствием отметил, что с лица Грейс исчезло прежнее напряжение.
— Конечно, — уже мягче отозвалась девушка. — У» меня украли мать, но Мату я люблю всем сердцем.
Насколько понял Джайлз, мамаша Грейс была не слишком большой потерей.
— Ваша Мату… Она не слишком разговорчива, — заметил Джайлз.
— Двадцать лет назад отец приказал вырезать ей язык, — сообщила Грейс ровным тоном, как будто в этих словах не было ничего странного.
Джайлз в изумлении остановился.
— Как? Почему?
Грейс на секунду замерла, зеленые, потемневшие от боли глаза смотрели сквозь собеседника, как будто в тенистых зарослях джунглей видели привидение. Потом она сосредоточила взгляд на молодом человеке, и он ощутил пронзившую его на мгновение боль.
— Здесь это обычное дело, капитан Кортни. Мату не единственная рабыня на плантации Уэлборна, у которой отрезали язык. Такому наказанию могут подвергнуть за кражу пищи, предназначавшейся собаке управляющего. Или если хозяин хочет сохранить какую-то тайну.
Джайлзу не надо было спрашивать, как обстояло дело в случае с Мату.
— Что же она такое узнала, что вашему отцу пришлось заставить ее замолчать?
И снова та же циничная, загадочная улыбка.
— Если я вам скажу, он может и мне вырезать язык. — Грейс развернулась и пошла дальше, а Джайлз принялся размышлять, в какую историю он здесь попал.
Грейс тем временем пыталась побороть острое чувство сожаления, отравлявшее ей сердце. Разумеется, он в шоке. Она знала, что так и будет. Усилием воли она заставила себя рассказывать об этих вещах спокойно, но на самом деле они до сих пор повергали ее в такой же шок, как и капитана. Что бы чувствовал этот моряк, если бы Грейс говорила обо всем с той болью, которую действительно испытывала? Может, ей стало бы легче, если бы чья-то добрая душа разделила с ней эту ношу? Что, если решиться и все же попробовать?
Джайлз догнал девушку, и вдвоем они направились к паре небольших аккуратных коттеджей под зелеными сводами леса.
— Здесь живут четверо белых, — пояснила Грейс, — наши охранники. А вон там, — девушка указала на домик меньших размеров с собачьими будками и пятью бешено лающими псами, — живет управляющий. По ночам собак спускают с цепи. Никто из работников не должен после темноты покидать свои хижины. Кроме того, собаки выслеживают беглецов и иногда их убивают.
— Зачем же выслеживать, ловить, а потом убивать?
— В назидание оставшимся. Это незабываемое и, следовательно, пугающее зрелище.
Джайлз снова содрогнулся, а Грейс ощутила, что такая его реакция приносит ей облегчение.
Через несколько ярдов деревья чуть-чуть расступались, открывая поляну, где жили рабы. Убогие хижины с земляными полами и прохудившимися соломенными крышами сбились в тесную кучу среди роскоши тропического леса. Все двери и окна были открыты, никакой защиты ни от насекомых, ни от дождя. И никакой возможности хоть на минуту уединиться. В целом поляна казалась небольшой деревней из десяти-двенадцати строений. Около дюжины голых чернокожих ребятишек играли в пыли или вяло возились друг с другом. Их тоненькие ножки и выпуклые животы без слов говорили о том, что вся их пища состоит из зерна и маниоки. Одни грызли куски сахарного тростника, другие плакали. Возле детей сидели несколько рабов, пожалуй, ненамного старше Джайлза, но таких слабых и изможденных, что непонятно было, почему они до сих пор еще живы. Одна из женщин дрожащими пальцами пыталась чинить абсолютно изорванную одежду, которая по виду едва ли заслуживала таких усилий.
Из дверей одной хижины выглянул старик с блестящей черной кожей и курчавой шапкой седых волос. Махнув рукой в сторону Грейс, он позвал:
— Мисси! Мисси! — Потом быстро и отрывисто произнес что-то еще. Слова звучали почти по-английски, но все же как-то иначе. По грязной, убогой лужайке Грейс двинулась к нему.
— Что он говорит? — спросил Джайлз.
— Не знаю. Они разговаривают на смеси африканских языков и добавляют искаженные английские.
Джайлз подумал было, что ей, пожалуй, не стоит заходить в хижину, но она явно собиралась поступить именно так, а потому он последовал за ней. Внутри он инстинктивно стал между девушкой и негром, и, как всегда в чреватой опасностью ситуации, его поза и выражение лица демонстрировали угрозу. Чернокожий раб съежился от страха. Джайлзу стало стыдно. Истощенный человек, состарившийся раньше времени, не представлял для Грейс никакой опасности.
Грейс наблюдала за пантомимой с напряженным вниманием. Она и сама не понимала, что растрогало ее больше: желание капитана защитить свою спутницу или его очевидное раскаяние, что он так напугал несчастного.
Негр чуть сдвинулся в сторону и жестом показал на коврик в углу хижины. В тесном помещении их было не меньше десятка, но все пустые, а на этом лежала крошечная девочка, лет четырех, не больше. Ребенок сжался в комок и негромко стонал. Девочка была совсем маленькая, но все же Джайлза неприятно поразило, что на ней совсем не было одежды, ничто не укрывало тощее тельце от посторонних взглядов.
— Неужели ваш отец совсем ничего им не дает? — спросил моряк.
Грейс покачала головой:
— Эти рабы либо слишком старые, либо слишком юные. Они не представляют для него никакой ценности. — Она опустилась на колени возле ребенка и положила ладонь на лоб девочки. — Она вся горит. Что ты ей давал? — спросила она у старика. — Травы? — Грейс жестами изобразила, что готовит отвар, наливает и пьет.
Старик вышел из хижины, потом вернулся с охапкой коры и листьев. Грейс кивнула:
— Да, от лихорадки они помогают. Что с ней? Мужчина тоже стал на колени и попытался взять девочку за руку, которую она с силой прижимала к раздувшемуся животику.
— Что-то с животом? — спросила Грейс. — Ее рвет? — Девушка снова прибегла к пантомиме, но старый негр отрицательно покачал головой и снова потянул девочку за кисть, на сей раз она со стоном позволила распрямить руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Миссис Уэлборн?
Грейс помолчала, устремив взгляд в нависший над ними зеленый шатер.
— Мы с матерью не очень ладим, — наконец проговорила она.
— Я заметил.
— Боюсь, мы не слишком это скрываем.
— Но у вас есть ваша Мату.
— Мату не моя, — с горячностью возразила Грейс. — Если бы она была белой и звали бы ее Мэри, разве вы тогда назвали бы ее «моя Мэри»?
Лицо Джайлза вспыхнуло, в сердце шевельнулась обида, но потом он представил, как бы себя чувствовал, если бы его собственная мать выросла в обстановке такой жестокости. Он понял, что грубость Грейс вызвана ее привязанностью к служанке, а не личной неприязнью к нему самому. Джайлз пожал плечами.
— Возможно, и назвал бы, — задумчиво ответил он. — Вы обе так близки, почти как мать и дочь. — И моряк с удовольствием отметил, что с лица Грейс исчезло прежнее напряжение.
— Конечно, — уже мягче отозвалась девушка. — У» меня украли мать, но Мату я люблю всем сердцем.
Насколько понял Джайлз, мамаша Грейс была не слишком большой потерей.
— Ваша Мату… Она не слишком разговорчива, — заметил Джайлз.
— Двадцать лет назад отец приказал вырезать ей язык, — сообщила Грейс ровным тоном, как будто в этих словах не было ничего странного.
Джайлз в изумлении остановился.
— Как? Почему?
Грейс на секунду замерла, зеленые, потемневшие от боли глаза смотрели сквозь собеседника, как будто в тенистых зарослях джунглей видели привидение. Потом она сосредоточила взгляд на молодом человеке, и он ощутил пронзившую его на мгновение боль.
— Здесь это обычное дело, капитан Кортни. Мату не единственная рабыня на плантации Уэлборна, у которой отрезали язык. Такому наказанию могут подвергнуть за кражу пищи, предназначавшейся собаке управляющего. Или если хозяин хочет сохранить какую-то тайну.
Джайлзу не надо было спрашивать, как обстояло дело в случае с Мату.
— Что же она такое узнала, что вашему отцу пришлось заставить ее замолчать?
И снова та же циничная, загадочная улыбка.
— Если я вам скажу, он может и мне вырезать язык. — Грейс развернулась и пошла дальше, а Джайлз принялся размышлять, в какую историю он здесь попал.
Грейс тем временем пыталась побороть острое чувство сожаления, отравлявшее ей сердце. Разумеется, он в шоке. Она знала, что так и будет. Усилием воли она заставила себя рассказывать об этих вещах спокойно, но на самом деле они до сих пор повергали ее в такой же шок, как и капитана. Что бы чувствовал этот моряк, если бы Грейс говорила обо всем с той болью, которую действительно испытывала? Может, ей стало бы легче, если бы чья-то добрая душа разделила с ней эту ношу? Что, если решиться и все же попробовать?
Джайлз догнал девушку, и вдвоем они направились к паре небольших аккуратных коттеджей под зелеными сводами леса.
— Здесь живут четверо белых, — пояснила Грейс, — наши охранники. А вон там, — девушка указала на домик меньших размеров с собачьими будками и пятью бешено лающими псами, — живет управляющий. По ночам собак спускают с цепи. Никто из работников не должен после темноты покидать свои хижины. Кроме того, собаки выслеживают беглецов и иногда их убивают.
— Зачем же выслеживать, ловить, а потом убивать?
— В назидание оставшимся. Это незабываемое и, следовательно, пугающее зрелище.
Джайлз снова содрогнулся, а Грейс ощутила, что такая его реакция приносит ей облегчение.
Через несколько ярдов деревья чуть-чуть расступались, открывая поляну, где жили рабы. Убогие хижины с земляными полами и прохудившимися соломенными крышами сбились в тесную кучу среди роскоши тропического леса. Все двери и окна были открыты, никакой защиты ни от насекомых, ни от дождя. И никакой возможности хоть на минуту уединиться. В целом поляна казалась небольшой деревней из десяти-двенадцати строений. Около дюжины голых чернокожих ребятишек играли в пыли или вяло возились друг с другом. Их тоненькие ножки и выпуклые животы без слов говорили о том, что вся их пища состоит из зерна и маниоки. Одни грызли куски сахарного тростника, другие плакали. Возле детей сидели несколько рабов, пожалуй, ненамного старше Джайлза, но таких слабых и изможденных, что непонятно было, почему они до сих пор еще живы. Одна из женщин дрожащими пальцами пыталась чинить абсолютно изорванную одежду, которая по виду едва ли заслуживала таких усилий.
Из дверей одной хижины выглянул старик с блестящей черной кожей и курчавой шапкой седых волос. Махнув рукой в сторону Грейс, он позвал:
— Мисси! Мисси! — Потом быстро и отрывисто произнес что-то еще. Слова звучали почти по-английски, но все же как-то иначе. По грязной, убогой лужайке Грейс двинулась к нему.
— Что он говорит? — спросил Джайлз.
— Не знаю. Они разговаривают на смеси африканских языков и добавляют искаженные английские.
Джайлз подумал было, что ей, пожалуй, не стоит заходить в хижину, но она явно собиралась поступить именно так, а потому он последовал за ней. Внутри он инстинктивно стал между девушкой и негром, и, как всегда в чреватой опасностью ситуации, его поза и выражение лица демонстрировали угрозу. Чернокожий раб съежился от страха. Джайлзу стало стыдно. Истощенный человек, состарившийся раньше времени, не представлял для Грейс никакой опасности.
Грейс наблюдала за пантомимой с напряженным вниманием. Она и сама не понимала, что растрогало ее больше: желание капитана защитить свою спутницу или его очевидное раскаяние, что он так напугал несчастного.
Негр чуть сдвинулся в сторону и жестом показал на коврик в углу хижины. В тесном помещении их было не меньше десятка, но все пустые, а на этом лежала крошечная девочка, лет четырех, не больше. Ребенок сжался в комок и негромко стонал. Девочка была совсем маленькая, но все же Джайлза неприятно поразило, что на ней совсем не было одежды, ничто не укрывало тощее тельце от посторонних взглядов.
— Неужели ваш отец совсем ничего им не дает? — спросил моряк.
Грейс покачала головой:
— Эти рабы либо слишком старые, либо слишком юные. Они не представляют для него никакой ценности. — Она опустилась на колени возле ребенка и положила ладонь на лоб девочки. — Она вся горит. Что ты ей давал? — спросила она у старика. — Травы? — Грейс жестами изобразила, что готовит отвар, наливает и пьет.
Старик вышел из хижины, потом вернулся с охапкой коры и листьев. Грейс кивнула:
— Да, от лихорадки они помогают. Что с ней? Мужчина тоже стал на колени и попытался взять девочку за руку, которую она с силой прижимала к раздувшемуся животику.
— Что-то с животом? — спросила Грейс. — Ее рвет? — Девушка снова прибегла к пантомиме, но старый негр отрицательно покачал головой и снова потянул девочку за кисть, на сей раз она со стоном позволила распрямить руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85