Она медленно шла к нему. На ее лице играла загадочная полуулыбка.
Заготовленное заранее вежливое приветствие немедленно вылетело у него из головы. Он уставился на нее, раскрыв рот. Он думал, что готов ко всему, но действительность сразила его наповал.
Куда делась строгая старая дева, до самого горла укутанная в практичный муслин? Куда исчезла респектабельная деловитая школьная директриса? Темноволосая сладкоголосая сирена, облаченная в платье из расплавленного лунного света, плавно спускалась по ступеням. Свечи заливали мягким светом стройную фигурку, их сияние играло на бриллиантовом ожерелье и серьгах.
Волосы ее были уложены в блестящие косы, причудливо сколотые чуть выше затылка и открывавшие длинную изящную шею. Он скользнул взглядом по бриллиантовым серьгам. Но внимание его приковали не они. Белай, словно алебастровая, шелковистая кожа, прежде скрытая от его взора, казалась переливающейся в неярком свете свечи. Лайковые перчатки, плотно облегавшие руки от кончиков пальцев до самых локтей, подчеркивали прозрачность платья. Эта великолепная шея, плечи, нежные руки были обнажены. Под платьем отчетливо выделялась округлая грудь — оно ничего не скрывало. Почти. Остальное ему нарисовало воображение.
Другая женщина выглядела бы вульгарно в таком наряде. Но не Оливия Фэрфакс. Ее величественная осанка, простой покрой платья и немногочисленные украшения придавали сверкающей ткани сдержанную элегантность. От красоты Оливии захватывало дух.
Прекрасное видение приблизилось к нему и протянуло затянутую в перчатку руку. Он взял ее и посмотрел Оливии прямо в глаза. Прекрасные, необычайные, незабываемые! Чистые, словно морские воды, сверкающие, словно лунный свет. Платина в оправе из черного дерева. Любой мужчина был бы счастлив утонуть в этих глазах.
Он болезненно ощутил, как маска вежливой скуки падает к ее ногам и разбивается на осколки. Туда же полетела и его хваленая выдержка. Он не смог остаться безразличным. Он готов был овладеть ею прямо сейчас, на холодном мраморном полу.
Она была неузнаваема. Стоило посмотреть на выражение лица лорда Райвала, когда она спустилась вниз! Никто бы не сказал, что женщина в переливающемся платье и по-детски неуклюжая девочка, постоянно красневшая и спотыкавшаяся на каждом шагу, какой она была восемь или девять лет назад, — одно и то же лицо. Она могла идти по краю толпы под руку с Джорджем и наслаждаться красотой открывшейся ей картины. Ее смелый наряд прекрасно замаскировал ее.
Когда они приехали, уже стемнело. Но людные места были ярко освещены бумажными фонариками, гирляндами висевшими на каждом дереве вдоль аллей. Они создавали магическую атмосферу. Оливия радостно воскликнула при виде их, не обратив ни малейшего внимания на поддразнивания Джорджа насчет неприличного проявления восторга. Ей было все равно. С того самого момента, как она вышла из экипажа и увидела яркое сияние вечера, садов, постоянно меняющийся калейдоскоп хорошо одетых людей, началась сказка.
Все было прекрасно, непохоже на обычную жизнь. Радость от осознания собственной красоты была ей раньше незнакома. Она с лордом Райвалом гуляла по ухоженным, посыпанным гравием дорожкам, ее путь освещали цветные огоньки. Вечер казался волшебным, Оливия никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой.
Он водил ее по беседкам и павильонам, улыбаясь ее искренней радости. Потом они подошли к мостику, откуда открывался вид на сады. Из рощицы, где размещался оркестр, доносилась музыка. Яркие огоньки сверкали сквозь листву деревьев, Оливия облокотилась на перила мостика, наслаждаясь атмосферой праздника.
— У каждого человека должен быть один такой вечер, — прошептала она. — Один вечер, когда небеса нисходят на землю. Когда небо так близко, что еще немножко — и можно дотянуться до него рукой.
— Вечер только начинается, — ласково сказал он. — Мы еще дотянемся до небес.
Оливия ощущала его близость, ей даже казалось, что она чувствует исходящие от него жар и жизненную силу. Его рука касалась ее талии, а на один чудесный миг она поддалась искушению и склонилась на его плечо. Грубая ткань его сюртука слегка оцарапала ухо, до нее донесся чистый, приятный аромат мыла. Сама его мужественность, абсолютно чуждая и незнакомая ей, очаровывала. Она отодвинулась, ее душа пела от одного лишь прикосновения к нему.
— Только ангелы могут коснуться небес, — беспечно сказала она, но ее голос при этом дрогнул. — Я же довольствуюсь тем, что любуюсь ими.
— Пока довольствуетесь. — Он лениво облокотился на перила рядом с ней.
— Пока, — с улыбкой согласилась она.
Она вновь обратилась к музыке и огням, притворившись, будто не замечает его взгляда.
— Скажите, — произнес он наконец, — как получилось, что вы никогда здесь не были? Я думал, во время сезона хоть один раз обязательно оказываешься в Воксхолле.
— Может, и так, но я и в сезон никуда не выезжаю. Я думала, вы об этом знаете.
— Разумеется, знаю. — На его хмуром лице появилась ухмылка. — Не представляете, как сложно попасть в ваше убежище. Сейчас-то вы отшельница, а как вы в юности умудрялись не выезжать? Вы же дочь графа. Должен же был кто-то представить вас ко двору, давать в вашу честь балы и все в таком духе.
Она бросила на него испуганный взгляд, словно лань, преследуемая охотником.
— А почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что хочу знать. Можете списать этот вопрос на банальное любопытство. Ну же, отвечайте. Не всегда же я преследую скрытые цели.
Она улыбнулась, глядя на его обиженное лицо.
— Хорошо! Я не делаю из этого никакой тайны. Меня представили ко двору, отвели на несколько мучительнейших вечеров, я побывала на трех с половиной балах. Мне было семнадцать, и созревала я медленно. Иными словами, мне там не понравилось, потому что я была слишком молода и неуклюжа.
Он изогнул бровь:
— Половина бала — это как?
— Это когда в разгар бала зовут к постели умирающей матери. — У Оливии перехватило дыхание, и она отвернулась. Глупо мимоходом об этом упоминать. Однако она продолжила: — Моя мама заболела и к утру скончалась. Внезапно. Вот так закончился мой единственный сезон. Я вернулась домой. В имение отца.
— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — А почему вы не вернулись в Лондон на следующий год?
— В марте умер мой отец, как раз перед началом сезона.
— А-а… — Она заметила, что он не выразил ей соболезнований в связи со смертью отца. Даже испытывая боль от воспоминаний об этих черных днях, она почувствовала благодарность к нему. — А еще через год?
— К тому времени я уже занялась благотворительностью и не испытывала ни малейшего желания выезжать, — беззаботно сказала она. Самое время поговорить о чем-нибудь другом, а то они уже вплотную подобрались к очень опасной теме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Заготовленное заранее вежливое приветствие немедленно вылетело у него из головы. Он уставился на нее, раскрыв рот. Он думал, что готов ко всему, но действительность сразила его наповал.
Куда делась строгая старая дева, до самого горла укутанная в практичный муслин? Куда исчезла респектабельная деловитая школьная директриса? Темноволосая сладкоголосая сирена, облаченная в платье из расплавленного лунного света, плавно спускалась по ступеням. Свечи заливали мягким светом стройную фигурку, их сияние играло на бриллиантовом ожерелье и серьгах.
Волосы ее были уложены в блестящие косы, причудливо сколотые чуть выше затылка и открывавшие длинную изящную шею. Он скользнул взглядом по бриллиантовым серьгам. Но внимание его приковали не они. Белай, словно алебастровая, шелковистая кожа, прежде скрытая от его взора, казалась переливающейся в неярком свете свечи. Лайковые перчатки, плотно облегавшие руки от кончиков пальцев до самых локтей, подчеркивали прозрачность платья. Эта великолепная шея, плечи, нежные руки были обнажены. Под платьем отчетливо выделялась округлая грудь — оно ничего не скрывало. Почти. Остальное ему нарисовало воображение.
Другая женщина выглядела бы вульгарно в таком наряде. Но не Оливия Фэрфакс. Ее величественная осанка, простой покрой платья и немногочисленные украшения придавали сверкающей ткани сдержанную элегантность. От красоты Оливии захватывало дух.
Прекрасное видение приблизилось к нему и протянуло затянутую в перчатку руку. Он взял ее и посмотрел Оливии прямо в глаза. Прекрасные, необычайные, незабываемые! Чистые, словно морские воды, сверкающие, словно лунный свет. Платина в оправе из черного дерева. Любой мужчина был бы счастлив утонуть в этих глазах.
Он болезненно ощутил, как маска вежливой скуки падает к ее ногам и разбивается на осколки. Туда же полетела и его хваленая выдержка. Он не смог остаться безразличным. Он готов был овладеть ею прямо сейчас, на холодном мраморном полу.
Она была неузнаваема. Стоило посмотреть на выражение лица лорда Райвала, когда она спустилась вниз! Никто бы не сказал, что женщина в переливающемся платье и по-детски неуклюжая девочка, постоянно красневшая и спотыкавшаяся на каждом шагу, какой она была восемь или девять лет назад, — одно и то же лицо. Она могла идти по краю толпы под руку с Джорджем и наслаждаться красотой открывшейся ей картины. Ее смелый наряд прекрасно замаскировал ее.
Когда они приехали, уже стемнело. Но людные места были ярко освещены бумажными фонариками, гирляндами висевшими на каждом дереве вдоль аллей. Они создавали магическую атмосферу. Оливия радостно воскликнула при виде их, не обратив ни малейшего внимания на поддразнивания Джорджа насчет неприличного проявления восторга. Ей было все равно. С того самого момента, как она вышла из экипажа и увидела яркое сияние вечера, садов, постоянно меняющийся калейдоскоп хорошо одетых людей, началась сказка.
Все было прекрасно, непохоже на обычную жизнь. Радость от осознания собственной красоты была ей раньше незнакома. Она с лордом Райвалом гуляла по ухоженным, посыпанным гравием дорожкам, ее путь освещали цветные огоньки. Вечер казался волшебным, Оливия никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой.
Он водил ее по беседкам и павильонам, улыбаясь ее искренней радости. Потом они подошли к мостику, откуда открывался вид на сады. Из рощицы, где размещался оркестр, доносилась музыка. Яркие огоньки сверкали сквозь листву деревьев, Оливия облокотилась на перила мостика, наслаждаясь атмосферой праздника.
— У каждого человека должен быть один такой вечер, — прошептала она. — Один вечер, когда небеса нисходят на землю. Когда небо так близко, что еще немножко — и можно дотянуться до него рукой.
— Вечер только начинается, — ласково сказал он. — Мы еще дотянемся до небес.
Оливия ощущала его близость, ей даже казалось, что она чувствует исходящие от него жар и жизненную силу. Его рука касалась ее талии, а на один чудесный миг она поддалась искушению и склонилась на его плечо. Грубая ткань его сюртука слегка оцарапала ухо, до нее донесся чистый, приятный аромат мыла. Сама его мужественность, абсолютно чуждая и незнакомая ей, очаровывала. Она отодвинулась, ее душа пела от одного лишь прикосновения к нему.
— Только ангелы могут коснуться небес, — беспечно сказала она, но ее голос при этом дрогнул. — Я же довольствуюсь тем, что любуюсь ими.
— Пока довольствуетесь. — Он лениво облокотился на перила рядом с ней.
— Пока, — с улыбкой согласилась она.
Она вновь обратилась к музыке и огням, притворившись, будто не замечает его взгляда.
— Скажите, — произнес он наконец, — как получилось, что вы никогда здесь не были? Я думал, во время сезона хоть один раз обязательно оказываешься в Воксхолле.
— Может, и так, но я и в сезон никуда не выезжаю. Я думала, вы об этом знаете.
— Разумеется, знаю. — На его хмуром лице появилась ухмылка. — Не представляете, как сложно попасть в ваше убежище. Сейчас-то вы отшельница, а как вы в юности умудрялись не выезжать? Вы же дочь графа. Должен же был кто-то представить вас ко двору, давать в вашу честь балы и все в таком духе.
Она бросила на него испуганный взгляд, словно лань, преследуемая охотником.
— А почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что хочу знать. Можете списать этот вопрос на банальное любопытство. Ну же, отвечайте. Не всегда же я преследую скрытые цели.
Она улыбнулась, глядя на его обиженное лицо.
— Хорошо! Я не делаю из этого никакой тайны. Меня представили ко двору, отвели на несколько мучительнейших вечеров, я побывала на трех с половиной балах. Мне было семнадцать, и созревала я медленно. Иными словами, мне там не понравилось, потому что я была слишком молода и неуклюжа.
Он изогнул бровь:
— Половина бала — это как?
— Это когда в разгар бала зовут к постели умирающей матери. — У Оливии перехватило дыхание, и она отвернулась. Глупо мимоходом об этом упоминать. Однако она продолжила: — Моя мама заболела и к утру скончалась. Внезапно. Вот так закончился мой единственный сезон. Я вернулась домой. В имение отца.
— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — А почему вы не вернулись в Лондон на следующий год?
— В марте умер мой отец, как раз перед началом сезона.
— А-а… — Она заметила, что он не выразил ей соболезнований в связи со смертью отца. Даже испытывая боль от воспоминаний об этих черных днях, она почувствовала благодарность к нему. — А еще через год?
— К тому времени я уже занялась благотворительностью и не испытывала ни малейшего желания выезжать, — беззаботно сказала она. Самое время поговорить о чем-нибудь другом, а то они уже вплотную подобрались к очень опасной теме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68