Мне нравится изображать жестокого бастарда. Может быть, ты сказала правду. Но при дворе твоя невинность быстро улетучится, моя сердитая дикая кошка.
Он погладил ее по голове, по спутанным пламенеющим прядям, и прикосновение к этим густым шелковистым волосам заставило его вздрогнуть. Он зарылся в них лицом и неожиданно для себя самого воззвал к ней:
— Позволь мне быть твоим защитником, Сабби.
Она прекрасно понимала: если сейчас позволит ему одержать столь легкую победу, то очень скоро прискучит ему. Но разве к такому исходу она стремилась? Он-то был бы рад соблазнить ее и подчинить себе; она же намеревалась разжигать в нем вожделение все больше и больше — значит, уступать было нельзя. , — Я не стану любовницей ни для кого!
Только супругу я отдам свою невинность! — решительно провозгласила она.
— Посмотрим, — пообещал он и поднялся на ноги. — Предупреждаю тебя, я приложу все усилия, чтобы заставить тебя передумать, и никаких поблажек тебе не будет.
С недоброй усмешкой он протянул ей руки, чтобы помочь подняться, но она грациозно встала на ноги без посторонней помощи; впрочем, она постаралась, чтобы при этом от его взгляда не ускользнуло ослепительное зрелище, открывающееся в вырезе платья. Он молча подал ей ожерелье и кинжал. Она не отказалась ни от того, ни от другого.
Оказавшись одна у себя в комнате, она дала волю ликованию. Она выиграла первый поединок и не могла сдержать улыбку, когда позволила себе покрасоваться перед зеркалом в ожерелье из нефрита и бирюзы. «Господи, подумать только, ведь он разве что не умолял меня!» — торжествовала она.
На следующее утро она проснулась, ощущая неведомо откуда взявшуюся уверенность, что сегодня — днем или вечером — им опять суждено увидеться. Положить ожерелье на место, когда Кейт открыла шкатулки с драгоценностями, оказалось совсем пустяковым делом, просто детской игрой. За всю свою жизнь она не испытывала такого воодушевления.
Но зато когда она узнала, что Хокхерст уже отбыл из дворца, чтобы присоединиться к королевской свите, она почувствовала себя так, как птица, ударившаяся на лету грудью о стену. Она припомнила все проклятия и бранные слова, которые когда-либо слышала, и мысленно осыпала ими королеву. Да как она могла ревновать к деспотичной и сварливой старухе?
Глупо конечно, — но Сабби ревновала и ничего не могла с собой поделать.
Лето не изобиловало событиями, и Сабби пришлось с этим примириться.
Она старалась заводить и укреплять дружеские отношения с дамами, постигала очарование столицы и с холодной надменностью удерживала мужчин на почтительном расстоянии.
Когда Мэтт вернулся из Кале с грузом дорогих французских шелков, он предложил ей взять любой отрез на платье, и она выбрала муаровую ткань бледно-лимонного цвета, простроченную серебряной нитью. Он сводил ее пообедать в модное заведение Гантера, но обедать вдвоем с мужчиной — это почти граничило с безрассудством. Мэтью сказал ей, что собирается домой: нужно было навестить мать. После смерти Себастьяна она осталась одна, и, поскольку Хок не мог принять на себя обязанности главы местного отделения их компании, это должен был сделать Мэтью.
К августу труды по обновлению гардероба королевы были завершены. Кейт не могла нахвалиться племянницей и объявляла во всеуслышание, что без помощи Сабби не сумела бы справиться и с десятой долей того, что они сделали вместе.
У Сабби выдался тяжелый денек. Кейт собиралась в город и попросила, чтобы Сабби ее сопровождала. Под охраной вооруженного стражника они доставили драгоценности, нуждавшиеся в починке, к ювелиру на Ломбард-стрит, а поломанные веера — в мастерскую на другом конце города. Елизавета редко разрешала что-либо выбрасывать; каждую мелочь приходилось вносить в длинные реестры с подробными описаниями, и копии этих реестров надлежало передавать ремесленникам, которые занимались починкой.
Вечером Сабби еще выкроила время, чтобы прокатиться на Субботе; она находила настоящее наслаждение в верховых прогулках вдоль реки. Она не возражала против общества джентльменов, желающих присоединиться к ней, но неукоснительно следовала правилу: сопровождающих должно быть не менее двух.
В ее маленькой комнатушке, казалось, совсем не было воздуха, поэтому, прежде чем забраться в постель, она приоткрыла оконную раму: надо же было оставить хоть щелочку, чтобы можно было дышать. Завтра, пообещала она себе, она начнет придумывать фасон для нового шелкового платья.
Чем дальше от Лондона удалялся кортеж королевы, тем более настойчиво устремлялись в Гринвич мысли Шейна Хокхерста. Его бесило то, что он попусту растрачивает драгоценное время на бессмысленные разъезды по Восточной Англии. Бесс все время держала его при себе, так же как и Робина Деверо, молодого графа Эссекса. С Эссексом они не были друзьями, хотя и врагами тоже не были.
Точнее было бы сказать, что они были соперниками: предметом их соперничества были благоволение и покровительство королевы, и притом оба они научились извлекать даже некоторую выгоду из подобных отношений.
Действительно, когда она оказывала ту или иную милость одному из них, то, справедливости ради, считала необходимым вознаградить и другого. Бесс назначила Эссекса своим конюшим, поскольку его отчим, ее возлюбленный Дадли, граф Лестер, находился в чужих краях, возглавляя ее войско в Голландии. Не желая подавать повод для зависти, она пожаловала лорду Девонпорту почетную должность в личной охране своей особы.
Хокхерст лежал, положив руки под голову.
Тело его в данный момент пребывало в состоянии некоторого пресыщения, но в голове царил хаос. Его партнершу, наоборот, разбирала досада: всего лишь пять минут назад он предавался с ней любовным утехам, а теперь снова казался чужим и далеким. Он даже не позаботился снять рубашку или штаны.
— Вы так и не поцеловали меня, лорд Девонпорт, — проворковала фрейлина королевы, очаровательно надув губки.
Он лениво повернул к ней голову и был неприятно поражен, разглядев, сколь потасканной она выглядит.
«Что ж тут удивительного, — подумал он с отвращением. — Эссекс, Саутгэмптон и я передаем этих дам из рук в руки с той же легкостью, как бутылку вина в дружеском застолье.
И все для того, чтобы разогнать скуку бесконечных церемониалов и натужных развлечений… — и это тогда, когда царствованию Елизаветы грозят нешуточные опасности со всех сторон, а она этого не замечает. В ее внешней политике нет никакой последовательности: она просто чует, куда ветер дует, и при этом ей как-то удается не просто выходить сухой из воды, но еще и процветать. С севера ей угрожает Шотландия. Франция собирается расторгнуть договор с Елизаветой и заключить сепаратный мир с Испанией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Он погладил ее по голове, по спутанным пламенеющим прядям, и прикосновение к этим густым шелковистым волосам заставило его вздрогнуть. Он зарылся в них лицом и неожиданно для себя самого воззвал к ней:
— Позволь мне быть твоим защитником, Сабби.
Она прекрасно понимала: если сейчас позволит ему одержать столь легкую победу, то очень скоро прискучит ему. Но разве к такому исходу она стремилась? Он-то был бы рад соблазнить ее и подчинить себе; она же намеревалась разжигать в нем вожделение все больше и больше — значит, уступать было нельзя. , — Я не стану любовницей ни для кого!
Только супругу я отдам свою невинность! — решительно провозгласила она.
— Посмотрим, — пообещал он и поднялся на ноги. — Предупреждаю тебя, я приложу все усилия, чтобы заставить тебя передумать, и никаких поблажек тебе не будет.
С недоброй усмешкой он протянул ей руки, чтобы помочь подняться, но она грациозно встала на ноги без посторонней помощи; впрочем, она постаралась, чтобы при этом от его взгляда не ускользнуло ослепительное зрелище, открывающееся в вырезе платья. Он молча подал ей ожерелье и кинжал. Она не отказалась ни от того, ни от другого.
Оказавшись одна у себя в комнате, она дала волю ликованию. Она выиграла первый поединок и не могла сдержать улыбку, когда позволила себе покрасоваться перед зеркалом в ожерелье из нефрита и бирюзы. «Господи, подумать только, ведь он разве что не умолял меня!» — торжествовала она.
На следующее утро она проснулась, ощущая неведомо откуда взявшуюся уверенность, что сегодня — днем или вечером — им опять суждено увидеться. Положить ожерелье на место, когда Кейт открыла шкатулки с драгоценностями, оказалось совсем пустяковым делом, просто детской игрой. За всю свою жизнь она не испытывала такого воодушевления.
Но зато когда она узнала, что Хокхерст уже отбыл из дворца, чтобы присоединиться к королевской свите, она почувствовала себя так, как птица, ударившаяся на лету грудью о стену. Она припомнила все проклятия и бранные слова, которые когда-либо слышала, и мысленно осыпала ими королеву. Да как она могла ревновать к деспотичной и сварливой старухе?
Глупо конечно, — но Сабби ревновала и ничего не могла с собой поделать.
Лето не изобиловало событиями, и Сабби пришлось с этим примириться.
Она старалась заводить и укреплять дружеские отношения с дамами, постигала очарование столицы и с холодной надменностью удерживала мужчин на почтительном расстоянии.
Когда Мэтт вернулся из Кале с грузом дорогих французских шелков, он предложил ей взять любой отрез на платье, и она выбрала муаровую ткань бледно-лимонного цвета, простроченную серебряной нитью. Он сводил ее пообедать в модное заведение Гантера, но обедать вдвоем с мужчиной — это почти граничило с безрассудством. Мэтью сказал ей, что собирается домой: нужно было навестить мать. После смерти Себастьяна она осталась одна, и, поскольку Хок не мог принять на себя обязанности главы местного отделения их компании, это должен был сделать Мэтью.
К августу труды по обновлению гардероба королевы были завершены. Кейт не могла нахвалиться племянницей и объявляла во всеуслышание, что без помощи Сабби не сумела бы справиться и с десятой долей того, что они сделали вместе.
У Сабби выдался тяжелый денек. Кейт собиралась в город и попросила, чтобы Сабби ее сопровождала. Под охраной вооруженного стражника они доставили драгоценности, нуждавшиеся в починке, к ювелиру на Ломбард-стрит, а поломанные веера — в мастерскую на другом конце города. Елизавета редко разрешала что-либо выбрасывать; каждую мелочь приходилось вносить в длинные реестры с подробными описаниями, и копии этих реестров надлежало передавать ремесленникам, которые занимались починкой.
Вечером Сабби еще выкроила время, чтобы прокатиться на Субботе; она находила настоящее наслаждение в верховых прогулках вдоль реки. Она не возражала против общества джентльменов, желающих присоединиться к ней, но неукоснительно следовала правилу: сопровождающих должно быть не менее двух.
В ее маленькой комнатушке, казалось, совсем не было воздуха, поэтому, прежде чем забраться в постель, она приоткрыла оконную раму: надо же было оставить хоть щелочку, чтобы можно было дышать. Завтра, пообещала она себе, она начнет придумывать фасон для нового шелкового платья.
Чем дальше от Лондона удалялся кортеж королевы, тем более настойчиво устремлялись в Гринвич мысли Шейна Хокхерста. Его бесило то, что он попусту растрачивает драгоценное время на бессмысленные разъезды по Восточной Англии. Бесс все время держала его при себе, так же как и Робина Деверо, молодого графа Эссекса. С Эссексом они не были друзьями, хотя и врагами тоже не были.
Точнее было бы сказать, что они были соперниками: предметом их соперничества были благоволение и покровительство королевы, и притом оба они научились извлекать даже некоторую выгоду из подобных отношений.
Действительно, когда она оказывала ту или иную милость одному из них, то, справедливости ради, считала необходимым вознаградить и другого. Бесс назначила Эссекса своим конюшим, поскольку его отчим, ее возлюбленный Дадли, граф Лестер, находился в чужих краях, возглавляя ее войско в Голландии. Не желая подавать повод для зависти, она пожаловала лорду Девонпорту почетную должность в личной охране своей особы.
Хокхерст лежал, положив руки под голову.
Тело его в данный момент пребывало в состоянии некоторого пресыщения, но в голове царил хаос. Его партнершу, наоборот, разбирала досада: всего лишь пять минут назад он предавался с ней любовным утехам, а теперь снова казался чужим и далеким. Он даже не позаботился снять рубашку или штаны.
— Вы так и не поцеловали меня, лорд Девонпорт, — проворковала фрейлина королевы, очаровательно надув губки.
Он лениво повернул к ней голову и был неприятно поражен, разглядев, сколь потасканной она выглядит.
«Что ж тут удивительного, — подумал он с отвращением. — Эссекс, Саутгэмптон и я передаем этих дам из рук в руки с той же легкостью, как бутылку вина в дружеском застолье.
И все для того, чтобы разогнать скуку бесконечных церемониалов и натужных развлечений… — и это тогда, когда царствованию Елизаветы грозят нешуточные опасности со всех сторон, а она этого не замечает. В ее внешней политике нет никакой последовательности: она просто чует, куда ветер дует, и при этом ей как-то удается не просто выходить сухой из воды, но еще и процветать. С севера ей угрожает Шотландия. Франция собирается расторгнуть договор с Елизаветой и заключить сепаратный мир с Испанией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100