– Но это же лекарство от царапин медвежьих когтей!
– А от тигриных когтей оно не поможет? – Ридли расплылся в улыбке. – Боюсь, как бы меня не исцарапала одна нетерпеливая киска, если я попытаюсь ее оттолкнуть.
– Тигрица станет ласковой и замурлычет как котенок, если ты будешь послушен, – счастливо засмеялась она.
– А если я достаточно преуспею в послушании, то смогу удостоиться царапин иного толка, – хмыкнул он и кивком указал на кровать. – Ступай туда и ложись.
Аллегра подчинилась и беспрепятственно позволила ему намазать душистым бальзамом влажные, чувствительные складки кожи. Желание вспыхнуло в ней с новой силой. Неужто можно так пылать и обмирать от страсти одновременно, испытывая восторг и наслаждение, и в тот же миг страстно ждать чего-то большего?!
– Господи, – вырвалось у нее, – может ли быть что-то прекраснее?
– Уверен, что нет! – рассмеялся Грей, устраиваясь поудобнее. Его копье скользнуло внутрь легко, как кинжал в ножны, и Аллегра вскрикнула. Он с тревогой глянул ей в лицо: – Проклятие, я опять сделал больно!
– Это от восторга, а не от боли, – нервно засмеялась она. – И если ты опять остановишься, то я клянусь на своей книге рецептов, что исцарапаю тебя не на шутку!
– Ну так пеняй на себя, негодяйка. Пощады не будет.
– А ее и не просят, – прошептала Аллегра и погрузилась в любовный экстаз.
Поначалу Грей старался сдерживаться и двигался осторожно, но когда она вцепилась ему в плечи и застонала от наслаждения, оковы спали. Он подхватил ее под ягодицы, чтобы удары проникали как можно глубже. Их ритм становился все неистовее.
Аллегра изнемогала от страсти, ей хотелось вобрать в себя всего Грея, целиком. Ведь эта ночь скоро кончится. Она опять останется одна, наедине со своим горем и своей ужасной задачей. Аллегра упивалась каждым мгновением своего мимолетного счастья. И когда ее тело, превратившееся в клубок распаленных до невозможности желаний, забилось в конвульсиях от резкой, как взрыв, разрядки, сердце ее чуть не лопнуло, а из груди вырвалось глухое рыдание.
Грей охнул и содрогнулся. Все еще задыхаясь, он простонал:
– О Боже! Ты лучше всех на свете! – И с благодарностью стал целовать ее губы и щеки. Но вдруг нахмурился и снова попробовал их на вкус. – Слезы?
– Счастливые слезы, – заверила Аллегра, гладя его по щеке. – Когда я умру и предстану перед Господом, а Он захочет узнать, был ли в моей жизни миг, ради которого я пожертвовала бы спасением души, я назову эту ночь.
– Эта ночь станет всего лишь одной из многих. Обещаю, – хрипло ответил он. – С самого первого дня, когда горничные вымыли твои дивные волосы и ты явилась ко мне в гостиную, я знал, что буду от тебя в восторге. – Тут Грей лукаво улыбнулся и добавил: – А вот ты скоро будешь раздавлена. – Он с неохотой отодвинулся и сел. – Черт возьми, у тебя снова пошла кровь! – И не успела она возразить, как в руках у него оказался тазик.
– Это вовсе ни к чему, – заверила Аллегра, пока Ридли смывал кровь. Ведь он был хозяином, а она – служанкой.
– Это доставляет мне удовольствие.
И она внезапно вспомнила. Заботливо склоненная голова. Ласковые руки.
– Как доставляет удовольствие мистеру Моргану? – прошептала Аллегра.
– Как ты узнала? – вскинулся Грей.
– Я видела тебя однажды. Случайно.
Он со вздохом отодвинул тазик. Похоже, это здорово его смутило.
– Наверное, глупо играть такую роль.
– Но если это дарит тебе хоть немного покоя…
– Покоя мне не дано. – Грей обреченно закрыл глаза рукой. – После всего, что я натворил.
Да что же он натворил?! Боже милостивый, неужели это правда?
– Значит, ты… – от ужаса слова застряли у нее в горле, – …значит, ты ее убил?
– Да, – кивнул Грей. – Я убил ее. А вместе с ней убил и нашего сына. – Его голос прозвучал устало и обреченно.
– Неправда! Леди Дороти сказала, что это была родильная горячка!
– Руфь умоляла меня не драться с Осборном, – покачал головой Ридли. – Она знала его с самого детства. – Он вдруг горько рассмеялся. – Но я был заносчив и упрям. Господи помилуй, ведь я мог замять ссору. Я мог проявить милосердие. Я знал, что им движет зависть. Он завидовал моему богатству. Как раз перед этим Осборн потерял все деньги на Бермудах. – Грей обратил на Аллегру полный боли взор: – Она молила меня на коленях… С огромным животом, в котором носила наше дитя… Боже, Боже! Кто знает, отчего человек избирает тьму вопреки свету? Но он оскорбил меня… моя честь…
– Ох, Грей! – Аллегра не выдержала и обняла его.
– А после того, как я убил Осборна… – Он вырвался из объятий, словно не считал себя достойным их. – Руфь призвала меня, все еще содрогаясь от потуг, и вложила мне в руки моего мертвого сына. Она непременно желала, чтобы я прикоснулся к нему, к этому несчастному малышу. Сказала, что желает воздать мне по заслугам и заставить страдать так же, как страдала она. – От горя у Грея свело судорогой горло, и он умолк, переводя дух.
– И вот, пока я оплакивал своего мертвого ребенка, Руфь, не в силах подняться с пропитанной кровью постели, прокляла меня. И призналась, что сделала это нарочно. Потому что возненавидела меня, и мое имя, и… О Боже! – У него снова перехватило дыхание. – …И мой плод у себя в утробе!
– Нарочно?! Господи Боже, что ты говоришь?
– Я уж не знаю, какое зелье она употребила, чтобы вызвать схватки. Может быть, тебе с твоими познаниями в травах это известно лучше.
Аллегра охнула. Она не верила своим ушам. Хотя, конечно, прекрасно знала, чем должна была воспользоваться Руфь. Вытяжкой из можжевельника, смешанной с травой пролески. Мама втайне от всех не раз пользовалась этим снадобьем сама, чтобы избавиться от порождений гнусного семени сквайра Прингла. Она мрачно взглянула на Грея:
– Но почему же ты тогда твердишь, что убил ее?
– Разве непонятно? Я довел ее до этого. И у нее не оставалось иного способа заставить меня увидеть ее ненависть и ее боль, кроме как уничтожив то, чем я больше всего дорожил. – Он смахнул с глаз упрямые слезы. – Бедная, беспомощная Руфь, она не вынесла горя, которое я ей причинил!
– И под этим предлогом уничтожила плод своего собственного чрева? – все еще недоумевала Аллегра.
– Она нашла сговорчивого аптекаря, который составил ей зелье. Оно не должно было отразиться на ней – только убить ребенка. Но по всей вероятности, состояние ее было таково, что она не заметила, как приняла слишком большую дозу. И отравила и ребенка, и себя. А когда я узнал, было уже поздно. Я все же решился тайно послать за доктором. Но он только взглянул на нее и ушел. – Грей застонал. – И теперь я постоянно слышу ее голос, слышу, как она проклинает меня. И тогда мне начинает казаться, что только джином можно заглушить эти крики.
– И ты никому не рассказывал? Даже самым близким друзьям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104