Ей потребовалось огромное усилие, чтобы не опустить взгляд ниже его шеи, туда, где открывался ворот сорочки.
Она отвернулась и уставилась в огонь, превратившийся теперь в тлеющие угли.
— Вы спрашивали о Зоре, — сказал он низким голосом.
— Это не имеет значения, — быстро проговорила Мирабель. — Меня это не касается. Наверное, она одна из семи или восьми.
— Нет, она маркитантка. — Он нахмурился. — Она была при Ватерлоо, когда меня нашли. Я… я не мог вспомнить…
Алистер впервые заговорил о Зоре и пожалел об этом.
Он вернулся из кошмара в теплые объятия женщины. Он пришел в себя, вдыхая ее аромат, ее волосы щекотали его щеку.
Он сразу же попал в водоворот противоречивых эмоций.
Увы, Мирабель не та женщина, на которую он может претендовать. Видимо, это очередное дьявольское испытание, через которое он должен пройти, чтобы расплатиться за грехи юности.
Заметив, что Мирабель с трудом сдерживает слезы — несомненно, от усталости, — Алистер подумал, что это он для нее испытание, еще одно бремя, которое легло ей на плечи.
Он не мог притворяться — во всяком случае, перед ней.
— Я не могу… не мог… вспомнить, — повторил он. — Это сводило меня с ума. Ведь с тех пор и трех лет не прошло. Битва, наверное, самая великая со времен Трафальгара — я в ней участвовал, но не могу… не мог ничего вспомнить.
— Силы небесные, — пробормотала она. — Похоже, у вас амнезия. — Так вот почему отец… — Она умолкла на полуслове и взглянула на него. — Это вполне понятно. Ведь вас чуть не убили. А вчера, когда вы упали в ручей Брайар-Бук…
— И ушиб голову, — с кривой усмешкой добавил он.
— …к вам, должно быть, частично вернулась память.
— Это всего лишь отдельные крошечные эпизоды, — произнес он. — Сама битва остается в тумане — адский грохот в облаках дыма. Наверное, так оно и было. Время от времени дым рассеивается и у меня возникает момент прозрения. Однако это момент, не имеющий большого значения. — Он помедлил. — Не героические подвиги, о которых вы читали. Я их не помню до сих пор. Только то, что было потом, когда грохот прекратился, дым рассеялся и стало невероятно тихо и темно. А я не мог пошевелиться. И еще помню этот мерзкий запах.
Алистер замолчал и закрыл глаза. Не надо было рассказывать ей об этом. Что с ним произошло?
Он рассказал ей слишком много и был на грани того, чтобы рассказать еще больше: о сне, таком реальном и знакомом. О тех бесконечных часах, когда он лежал заваленный трупами, задыхаясь от зловония.
— Столько раненых, — тихо произнесла она, — и столько убитых. Два солдата умерли, лежа поверх вас. Раненые и мертвые были повсюду. Я сидела у постелей умирающих, но мне трудно представить, как выглядит поле боя.
Покойницкая. Адская трясина. Он думал, что его никогда не найдут. Не знал, сколько времени пролежал там и сколько еще пролежит. Быть может, так и сгниет.
— Даже не пытайтесь представить себе это, — проговорил он.
Она встретилась с ним взглядом.
— Войну обычно изображают как нечто великое и славное. Но мне она кажется такой грязной и ужасной, что и вообразить трудно.
Должно быть, на войне погиб дорогой ей человек, подумал он. Поэтому она и похоронила себя в этой глухомани.
— Вы потеряли любимого? — спросил он. — Он погиб при Ватерлоо?
— Любимого? — Она покачала головой. — Мне горько потому, что загублено столько молодых жизней.
— Да, погибшие в бою — горькая цена победы, — произнес он. — Но сражаться и погибнуть в бою — дело чести. Для мужчины это хороший шанс совершить в жизни что-то действительно заслуживающее уважения. И битва по-своему великолепна. Тем более в войне против такого чудовища, как Наполеон. Тех, кто сражался с ним, можно сравнить с легендарными рыцарями, поражающими драконов, чудовищ и злых колдунов.
Он тут же пожалел о сказанном. Разболтался, словно мальчишка.
Мисс Олдридж как-то странно смотрела на него.
Слишком уж он разоткровенничался. Он решил сказать что-нибудь остроумное и ироническое, но не успел, потому что она заговорила:
— Вы очень сложная натура. Только было я решила, что разобралась в вашем характере, как вы делаете или говорите нечто такое, что опровергает мои умозаключения.
— Умозаключения? — удивился он. — Неужели вы, при вашей занятости, находите время думать обо мне?
— Нахожу, — ответила она, — находил же Веллингтон время подумать о Наполеоне.
Алистера словно окатили ушатом холодной воды. И поделом ему. Хорошо, что он не успел открыть ей свое сердце.
Ведь она считала его врагом из-за канала, который собирался строить Горди. Он должен об этом помнить.
От строительства этого канала зависело будущее не только его лучшего друга, но и его, Алистера, братьев, и это был его последний шанс оправдать себя в глазах отца.
— Я приехал сюда не для того, чтобы завоевывать Скалистый край и подчинить себе его население, — заявил он. — Я вам не враг. Так что напрасно вы сравниваете меня с Бонапартом. Вы хоть знаете, что надел на себя этот человек для церемонии коронации? Тогу!
Она улыбнулась и покачала головой:
— Уж лучше бы вы напоминали чудовище. Были бы противным или хотя бы нудным.
Ему хотелось спросить, насколько не похожим на чудовище и не противным она его считает. Понять, что нужно сделать, чтобы она не возненавидела его. Но он уже сказал так много, и столько чувств его одолевало. Он зашел гораздо дальше, чем позволяли эти проклятые обстоятельства.
Если бы только…
Нет. Все эти бесполезные мысли надо выбросить из головы.
— Будь у меня выбор, я бы предпочел, чтобы меня считали отвратительным, — произнес он. — Это лучше, чем быть нудным. Хуже этого может быть разве что плохо накрахмаленный галстук. Ботфорты, которые носят с бриджами. Расстегнутый жилет с простой сорочкой.
Она тихо рассмеялась и поднялась.
— Разве можно ненавидеть человека, который не воспринимает себя всерьез?
Она не испытывает к нему ненависти. У него отлегло от сердца, но он доиграл до конца свою роль. Ошеломленно взглянув на нее, он произнес:
— Мисс Олдридж, поверьте, никогда еще я не был так серьезен, тем более что речь идет о расстегнутом жилете, надетом на простую сорочку, или о застегнутом на все пуговицы жилете, надетом поверх сорочки, отделанной рюшем.
Но только не в том случае, если бы эти пуговицы расстегнула она, хотелось ему добавить. Тогда бы ему было безразлично, какая на нем надета сорочка.
Он вспомнил учащенное биение ее сердца возле его груди и тяжелые удары собственного сердца.
Вспомнил тепло и аромат ее кожи.
Он должен забыть об этом. Иначе наделает еще ошибок, совершит что-нибудь непоправимо глупое.
«Вспомни лучше о Горди, — сказал он себе. — Не в пример остальным он не поверил, что тебя нет в живых, и разыскал на грязном, зловонном поле боя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Она отвернулась и уставилась в огонь, превратившийся теперь в тлеющие угли.
— Вы спрашивали о Зоре, — сказал он низким голосом.
— Это не имеет значения, — быстро проговорила Мирабель. — Меня это не касается. Наверное, она одна из семи или восьми.
— Нет, она маркитантка. — Он нахмурился. — Она была при Ватерлоо, когда меня нашли. Я… я не мог вспомнить…
Алистер впервые заговорил о Зоре и пожалел об этом.
Он вернулся из кошмара в теплые объятия женщины. Он пришел в себя, вдыхая ее аромат, ее волосы щекотали его щеку.
Он сразу же попал в водоворот противоречивых эмоций.
Увы, Мирабель не та женщина, на которую он может претендовать. Видимо, это очередное дьявольское испытание, через которое он должен пройти, чтобы расплатиться за грехи юности.
Заметив, что Мирабель с трудом сдерживает слезы — несомненно, от усталости, — Алистер подумал, что это он для нее испытание, еще одно бремя, которое легло ей на плечи.
Он не мог притворяться — во всяком случае, перед ней.
— Я не могу… не мог… вспомнить, — повторил он. — Это сводило меня с ума. Ведь с тех пор и трех лет не прошло. Битва, наверное, самая великая со времен Трафальгара — я в ней участвовал, но не могу… не мог ничего вспомнить.
— Силы небесные, — пробормотала она. — Похоже, у вас амнезия. — Так вот почему отец… — Она умолкла на полуслове и взглянула на него. — Это вполне понятно. Ведь вас чуть не убили. А вчера, когда вы упали в ручей Брайар-Бук…
— И ушиб голову, — с кривой усмешкой добавил он.
— …к вам, должно быть, частично вернулась память.
— Это всего лишь отдельные крошечные эпизоды, — произнес он. — Сама битва остается в тумане — адский грохот в облаках дыма. Наверное, так оно и было. Время от времени дым рассеивается и у меня возникает момент прозрения. Однако это момент, не имеющий большого значения. — Он помедлил. — Не героические подвиги, о которых вы читали. Я их не помню до сих пор. Только то, что было потом, когда грохот прекратился, дым рассеялся и стало невероятно тихо и темно. А я не мог пошевелиться. И еще помню этот мерзкий запах.
Алистер замолчал и закрыл глаза. Не надо было рассказывать ей об этом. Что с ним произошло?
Он рассказал ей слишком много и был на грани того, чтобы рассказать еще больше: о сне, таком реальном и знакомом. О тех бесконечных часах, когда он лежал заваленный трупами, задыхаясь от зловония.
— Столько раненых, — тихо произнесла она, — и столько убитых. Два солдата умерли, лежа поверх вас. Раненые и мертвые были повсюду. Я сидела у постелей умирающих, но мне трудно представить, как выглядит поле боя.
Покойницкая. Адская трясина. Он думал, что его никогда не найдут. Не знал, сколько времени пролежал там и сколько еще пролежит. Быть может, так и сгниет.
— Даже не пытайтесь представить себе это, — проговорил он.
Она встретилась с ним взглядом.
— Войну обычно изображают как нечто великое и славное. Но мне она кажется такой грязной и ужасной, что и вообразить трудно.
Должно быть, на войне погиб дорогой ей человек, подумал он. Поэтому она и похоронила себя в этой глухомани.
— Вы потеряли любимого? — спросил он. — Он погиб при Ватерлоо?
— Любимого? — Она покачала головой. — Мне горько потому, что загублено столько молодых жизней.
— Да, погибшие в бою — горькая цена победы, — произнес он. — Но сражаться и погибнуть в бою — дело чести. Для мужчины это хороший шанс совершить в жизни что-то действительно заслуживающее уважения. И битва по-своему великолепна. Тем более в войне против такого чудовища, как Наполеон. Тех, кто сражался с ним, можно сравнить с легендарными рыцарями, поражающими драконов, чудовищ и злых колдунов.
Он тут же пожалел о сказанном. Разболтался, словно мальчишка.
Мисс Олдридж как-то странно смотрела на него.
Слишком уж он разоткровенничался. Он решил сказать что-нибудь остроумное и ироническое, но не успел, потому что она заговорила:
— Вы очень сложная натура. Только было я решила, что разобралась в вашем характере, как вы делаете или говорите нечто такое, что опровергает мои умозаключения.
— Умозаключения? — удивился он. — Неужели вы, при вашей занятости, находите время думать обо мне?
— Нахожу, — ответила она, — находил же Веллингтон время подумать о Наполеоне.
Алистера словно окатили ушатом холодной воды. И поделом ему. Хорошо, что он не успел открыть ей свое сердце.
Ведь она считала его врагом из-за канала, который собирался строить Горди. Он должен об этом помнить.
От строительства этого канала зависело будущее не только его лучшего друга, но и его, Алистера, братьев, и это был его последний шанс оправдать себя в глазах отца.
— Я приехал сюда не для того, чтобы завоевывать Скалистый край и подчинить себе его население, — заявил он. — Я вам не враг. Так что напрасно вы сравниваете меня с Бонапартом. Вы хоть знаете, что надел на себя этот человек для церемонии коронации? Тогу!
Она улыбнулась и покачала головой:
— Уж лучше бы вы напоминали чудовище. Были бы противным или хотя бы нудным.
Ему хотелось спросить, насколько не похожим на чудовище и не противным она его считает. Понять, что нужно сделать, чтобы она не возненавидела его. Но он уже сказал так много, и столько чувств его одолевало. Он зашел гораздо дальше, чем позволяли эти проклятые обстоятельства.
Если бы только…
Нет. Все эти бесполезные мысли надо выбросить из головы.
— Будь у меня выбор, я бы предпочел, чтобы меня считали отвратительным, — произнес он. — Это лучше, чем быть нудным. Хуже этого может быть разве что плохо накрахмаленный галстук. Ботфорты, которые носят с бриджами. Расстегнутый жилет с простой сорочкой.
Она тихо рассмеялась и поднялась.
— Разве можно ненавидеть человека, который не воспринимает себя всерьез?
Она не испытывает к нему ненависти. У него отлегло от сердца, но он доиграл до конца свою роль. Ошеломленно взглянув на нее, он произнес:
— Мисс Олдридж, поверьте, никогда еще я не был так серьезен, тем более что речь идет о расстегнутом жилете, надетом на простую сорочку, или о застегнутом на все пуговицы жилете, надетом поверх сорочки, отделанной рюшем.
Но только не в том случае, если бы эти пуговицы расстегнула она, хотелось ему добавить. Тогда бы ему было безразлично, какая на нем надета сорочка.
Он вспомнил учащенное биение ее сердца возле его груди и тяжелые удары собственного сердца.
Вспомнил тепло и аромат ее кожи.
Он должен забыть об этом. Иначе наделает еще ошибок, совершит что-нибудь непоправимо глупое.
«Вспомни лучше о Горди, — сказал он себе. — Не в пример остальным он не поверил, что тебя нет в живых, и разыскал на грязном, зловонном поле боя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81