Видно было толпящихся у портового кабачка матросов-европейцев, малайцев, разносящих фрукты, остроглазых надсмотрщиков-малагасов с бамбуковыми палками в руках и плетками за набедренной повязкой.
Сначала Ваня и его спутники проехали по Таможенному кварталу, где разгружались боты и шлюпки. Среди тысяч тюков и ящиков метались невольники — негры и малагасы, под неусыпным взглядом надсмотрщиков. У многих невольников спины были покрыты синяками, коростами и шрамами, у многих кровоточили незажившие раны. Слон шел через Таможенный квартал не более четверти часа, но за это время Ваня и его спутники поняли, что Порт-Луи не Тиниан и что сказочным островом он может казаться только издали, когда видны цветущие деревья, но не заметны палки надсмотрщиков.
У самого выезда из Таможенного квартала Ваня заметил, как за одним из штабелей желтокожий невольник-малагас, присев на корточки, жадно ел сухие финики, с испуганной настороженностью оглядываясь вокруг. Вдруг перед ним, словно из-под земли, вырос надсмотрщик, такой же, как и он, невольник, только с бамбуковой палкой и плетью в руках. Малагас встал, сцепив пальцы на затылке, уткнулся лицом в мешок и покорно застыл, подставляя спину надсмотрщику. Тот лениво и как бы нехотя ударил несчастного раз, затем второй, затем третий. Ваня заметил, как с каждым ударом все больше и больше искажалось лицо надсмотрщика. Он бил невольника сильнее и сильнее, тяжело сопя и выкрикивая какие-то гортанные слова. После десятка ударов кожа на спине у малагаса лопнула, кровь текла по ногам несчастного, он трясся всем телом, кричал и царапал мешки пальцами, но не смел отойти хотя бы на шаг в сторону.
В глазах у Вани потемнело. Он кинулся вниз и через мгновение оказался рядом с надсмотрщиком. Как и всякий жестокий человек, надсмотрщик оказался трусом. Ваня вырвал у него палку из рук, хотел сломать ее, но гибкий бамбук не ломался. Плохо соображая, что он делает, Ваня ударил надсмотрщика палкой. Ударил изо всех сил, наотмашь, под ребра. Надсмотрщик упал, жалобно воя. Он был перепуган и ничего не мог понять: юный белый господин в мундире офицера стал бить его за то, за что он обычно получал монету или безделушку. Но еще больше, чем надсмотрщик, испугался невольник, за которого Ваня заступился; его лицо стало серым, глаза округлились. Он-то знал, что добрый белый господин уедет дальше, а надсмотрщик останется и уже отомстит ему за все: и за удар палкой, и за унижение, которое ему пришлось пережить на глазах у невольника.
Ваню выручил Морис. Он подошел к мальчику, взял его за плечо и тихо проговорил:
— Успокойся, сынок, успокойся.
Затем подошел к лежащему на земле надсмотрщику и легонько тронул его носком сверкающего ботфорта. В тишине стало слышно, как тяжело дышит Ваня и тихонько звенит серебряная шпора на ботфорте Беньовского. Надсмотрщик приподнялся, встал на колени и согнул спину, так же покорно подставив ее Беньовскому, как только что подставлял спину ему самому голодный невольник-малагас.
Беньовский раздельно произнес по-французски:
— Посмотри мне в глаза.
Надсмотрщик взглянул как побитая собака.
— Запомни, — продолжил Беньовский, — если ты тронешь Этого раба хоть одним пальцем, я куплю тебя у твоего господина и забью палками. — После этого он повернулся к истекавшему кровью невольнику и спросил: — Как звать тебя?
— Сиави, — ответил тот и добавил: — Королевич бецимисарков.
Беньовский улыбнулся:
— Ну хорошо, ваше величество. Прощайте, но больше постарайтесь не красть фиников, — и, обняв Ваню за плечи, пошел к паланкину.
…Губернатор Дерош принял гостей в своей загородной вилле, называвшейся «Конец света». Вилла стояла сравнительно далеко от города, на берегу моря, среди черных базальтовых скал и потоков застывшей вулканической лавы. Вокруг нее не было ни деревца, ни кустика. Если бы не скалы, в тени которых она пряталась, и не постоянный пассат с моря, на черных камнях, разбросанных возле виллы, можно было бы жарить яичницу.
После пышного великолепия садов и парков Порт-Луи взор успокаивался однообразным пейзажем, диким и величественным.
Огромная вилла губернатора была обставлена с необычайной роскошью. Ваня никогда еще не видел таких больших Зеркал в бронзовых рамах, таких светильников и картин. Под стать убранству дома была и кухня губернатора. Во внутреннем дворике среди диковинной и пышной зелени под белым полотняным тентом, между четырьмя фонтанами, стоял огромный стол, ломившийся под тяжестью блюд. Над столом висели опахала из пальмовых листьев, которые от легкого ветерка медленно раскачивались из стороны в сторону. Кроме того, за спиной каждого из гостей с большими опахалами стояли негры-невольники, а целая вереница желтокожих рабов-малагасов прислуживала за столом, предупреждая малейшее желание гостей и хозяина.
Отведав страсбургских паштетов и запив блюда французской кухни первосортной мадерой и шампанским, Беньовский, Чулошников и Ваня перешли к местным деликатесам. После обжигающего риса с перцем слуги положили на тарелки плоды манго и бананы, а в конце пиршества поднесли дотоле невиданные гигантские груши — авокадо, по вкусу напоминавшие сливки с сахаром.
Дерош на первых порах показался человеком общительным и остроумным. За столом, кроме Беньовского и его спутников, сидел еще один человек — седой сухощавый старик с глазами печальными и умными. Представляя старика, Дерош назвал его аббатом Ротоном. Сначала разговор вращался вокруг экзотических красот острова, затем Беньовский сказал, что особенно сильное впечатление произвел на них большой сад, мимо которого проходил их корабль.
— Вы говорите о ботаническом саде в долине Пампльмус, — вступил в разговор старый аббат. — Его насадил мсье де Сен-Пьер, ученый, приезжавший сюда из Парижа.
Аббат замолчал, о чем-то задумавшись.
— Это был достойный человек, — сказал затем аббат. — Он по-христиански относился к нашим младшим братьям. — И Ротон выразительно взглянул на невольников-негров и малагасов, прислуживавших за столом.
Беньовский, поддерживая разговор, согласился с тем, что далеко не все, как ему кажется, относятся к невольникам по-христиански. И рассказал губернатору и аббату о случае, происшедшем у них на глазах в Таможенном квартале.
Губернатор молча выслушал Беньовского. Видно было, как радушие и веселость медленно сползали с его лица. К концу рассказа перед гостями сидел мрачный человек с жесткой складкой у переносицы и насупленными бровями. Не дослушав Беньовского до конца, Дерош нетерпеливым жестом отослал слуг прочь. В мгновение ока слуги исчезли, и вслед за тем губернатор холодным и недовольным тоном прочел собравшимся лекцию о неграх и белых, о их взаимоотношениях и колониальной политике Франции в Индийском океане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Сначала Ваня и его спутники проехали по Таможенному кварталу, где разгружались боты и шлюпки. Среди тысяч тюков и ящиков метались невольники — негры и малагасы, под неусыпным взглядом надсмотрщиков. У многих невольников спины были покрыты синяками, коростами и шрамами, у многих кровоточили незажившие раны. Слон шел через Таможенный квартал не более четверти часа, но за это время Ваня и его спутники поняли, что Порт-Луи не Тиниан и что сказочным островом он может казаться только издали, когда видны цветущие деревья, но не заметны палки надсмотрщиков.
У самого выезда из Таможенного квартала Ваня заметил, как за одним из штабелей желтокожий невольник-малагас, присев на корточки, жадно ел сухие финики, с испуганной настороженностью оглядываясь вокруг. Вдруг перед ним, словно из-под земли, вырос надсмотрщик, такой же, как и он, невольник, только с бамбуковой палкой и плетью в руках. Малагас встал, сцепив пальцы на затылке, уткнулся лицом в мешок и покорно застыл, подставляя спину надсмотрщику. Тот лениво и как бы нехотя ударил несчастного раз, затем второй, затем третий. Ваня заметил, как с каждым ударом все больше и больше искажалось лицо надсмотрщика. Он бил невольника сильнее и сильнее, тяжело сопя и выкрикивая какие-то гортанные слова. После десятка ударов кожа на спине у малагаса лопнула, кровь текла по ногам несчастного, он трясся всем телом, кричал и царапал мешки пальцами, но не смел отойти хотя бы на шаг в сторону.
В глазах у Вани потемнело. Он кинулся вниз и через мгновение оказался рядом с надсмотрщиком. Как и всякий жестокий человек, надсмотрщик оказался трусом. Ваня вырвал у него палку из рук, хотел сломать ее, но гибкий бамбук не ломался. Плохо соображая, что он делает, Ваня ударил надсмотрщика палкой. Ударил изо всех сил, наотмашь, под ребра. Надсмотрщик упал, жалобно воя. Он был перепуган и ничего не мог понять: юный белый господин в мундире офицера стал бить его за то, за что он обычно получал монету или безделушку. Но еще больше, чем надсмотрщик, испугался невольник, за которого Ваня заступился; его лицо стало серым, глаза округлились. Он-то знал, что добрый белый господин уедет дальше, а надсмотрщик останется и уже отомстит ему за все: и за удар палкой, и за унижение, которое ему пришлось пережить на глазах у невольника.
Ваню выручил Морис. Он подошел к мальчику, взял его за плечо и тихо проговорил:
— Успокойся, сынок, успокойся.
Затем подошел к лежащему на земле надсмотрщику и легонько тронул его носком сверкающего ботфорта. В тишине стало слышно, как тяжело дышит Ваня и тихонько звенит серебряная шпора на ботфорте Беньовского. Надсмотрщик приподнялся, встал на колени и согнул спину, так же покорно подставив ее Беньовскому, как только что подставлял спину ему самому голодный невольник-малагас.
Беньовский раздельно произнес по-французски:
— Посмотри мне в глаза.
Надсмотрщик взглянул как побитая собака.
— Запомни, — продолжил Беньовский, — если ты тронешь Этого раба хоть одним пальцем, я куплю тебя у твоего господина и забью палками. — После этого он повернулся к истекавшему кровью невольнику и спросил: — Как звать тебя?
— Сиави, — ответил тот и добавил: — Королевич бецимисарков.
Беньовский улыбнулся:
— Ну хорошо, ваше величество. Прощайте, но больше постарайтесь не красть фиников, — и, обняв Ваню за плечи, пошел к паланкину.
…Губернатор Дерош принял гостей в своей загородной вилле, называвшейся «Конец света». Вилла стояла сравнительно далеко от города, на берегу моря, среди черных базальтовых скал и потоков застывшей вулканической лавы. Вокруг нее не было ни деревца, ни кустика. Если бы не скалы, в тени которых она пряталась, и не постоянный пассат с моря, на черных камнях, разбросанных возле виллы, можно было бы жарить яичницу.
После пышного великолепия садов и парков Порт-Луи взор успокаивался однообразным пейзажем, диким и величественным.
Огромная вилла губернатора была обставлена с необычайной роскошью. Ваня никогда еще не видел таких больших Зеркал в бронзовых рамах, таких светильников и картин. Под стать убранству дома была и кухня губернатора. Во внутреннем дворике среди диковинной и пышной зелени под белым полотняным тентом, между четырьмя фонтанами, стоял огромный стол, ломившийся под тяжестью блюд. Над столом висели опахала из пальмовых листьев, которые от легкого ветерка медленно раскачивались из стороны в сторону. Кроме того, за спиной каждого из гостей с большими опахалами стояли негры-невольники, а целая вереница желтокожих рабов-малагасов прислуживала за столом, предупреждая малейшее желание гостей и хозяина.
Отведав страсбургских паштетов и запив блюда французской кухни первосортной мадерой и шампанским, Беньовский, Чулошников и Ваня перешли к местным деликатесам. После обжигающего риса с перцем слуги положили на тарелки плоды манго и бананы, а в конце пиршества поднесли дотоле невиданные гигантские груши — авокадо, по вкусу напоминавшие сливки с сахаром.
Дерош на первых порах показался человеком общительным и остроумным. За столом, кроме Беньовского и его спутников, сидел еще один человек — седой сухощавый старик с глазами печальными и умными. Представляя старика, Дерош назвал его аббатом Ротоном. Сначала разговор вращался вокруг экзотических красот острова, затем Беньовский сказал, что особенно сильное впечатление произвел на них большой сад, мимо которого проходил их корабль.
— Вы говорите о ботаническом саде в долине Пампльмус, — вступил в разговор старый аббат. — Его насадил мсье де Сен-Пьер, ученый, приезжавший сюда из Парижа.
Аббат замолчал, о чем-то задумавшись.
— Это был достойный человек, — сказал затем аббат. — Он по-христиански относился к нашим младшим братьям. — И Ротон выразительно взглянул на невольников-негров и малагасов, прислуживавших за столом.
Беньовский, поддерживая разговор, согласился с тем, что далеко не все, как ему кажется, относятся к невольникам по-христиански. И рассказал губернатору и аббату о случае, происшедшем у них на глазах в Таможенном квартале.
Губернатор молча выслушал Беньовского. Видно было, как радушие и веселость медленно сползали с его лица. К концу рассказа перед гостями сидел мрачный человек с жесткой складкой у переносицы и насупленными бровями. Не дослушав Беньовского до конца, Дерош нетерпеливым жестом отослал слуг прочь. В мгновение ока слуги исчезли, и вслед за тем губернатор холодным и недовольным тоном прочел собравшимся лекцию о неграх и белых, о их взаимоотношениях и колониальной политике Франции в Индийском океане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123