Я пойду один. Этой же ночью. — Клейдемос открыл дверь и посмотрел на небо. — До наступления рассвета еще пара часов, — сказал он. — Вполне достаточно.
— Думаю, что в этом, действительно, нет необходимости, мой мальчик, — сказал Карас, вставая и следуя за ним к порогу.
— Я тоже так думаю. Но я не могу поступить иначе. Эта мысль мучила меня в течение многих дней. Потому что моя обратная дорога привела меня к развалинам Ифомы.
— Ты был в мертвом городе? Зачем?
— Не знаю. Я увидел, как он возник передо мной, совершенно неожиданно, на закате солнца, и понял, что должен войти в эти стены. Теперь иди, Карас, будь настороже.
— Ты сам тоже будь настороже. А когда получишь ответ, то знаешь, где найти меня.
— В лачуге около верхнего ручья.
— Нет, — ответил Карас. — Ты найдешь меня у входа в подземелье около поляны, где растут каменные дубы. Настало время достать из-под земли меч царя Аристодема. Его народ будет свободен.
Он завернулся в плащ и ушел. А Клейдемос проводил его взглядом. Всего несколько шагов, и он превратился просто в одну из многих теней в ночи.
***
Клейдемос взял со стены серый плащ с капюшоном, вышел со двора и направился в сторону города. Он пришел к Евроту и спустился на его каменистый берег, чтобы остаться незамеченным стражей, патрулирующей сельскую местность вокруг Спарты.
Он подошел к Дому Бронзы, проскользнув мимо разрушенных домов района Месы, все еще под покровом темноты.
Город казался опустевшим: оставшиеся в живых ушли при последующих толчках землетрясения подальше от опасных строений.
Определенные районы города тускло освещались здесь и там кострами, которые поддерживались на общественных площадях и агоре, рыночной площади и месте общественных собраний.
Клейдемос осторожно пробирался среди стен, стараясь остаться незамеченным. Полная темнота помогала ему, но и затрудняла возможность правильно ориентироваться в городе и узнавать места, окружавшие его. Часто ему приходилось сталкиваться с завалами на своем пути, поворачивать обратно и искать обходные пути.
Неожиданно он увидел небольшой храм с изображением Артемиды и понял, что находится недалеко, буквально на расстоянии двух кварталов, от входа в Дом Совета.
Как он и боялся, площадь охраняла группа солдат, сидящих на земле вокруг костра. Клейдемос прижался к стене портика, которая проходила вдоль южной стороны здания. Проскальзывая от колонны к колонне, ему удалось обойти освещенный участок и остаться незамеченным.
Вскоре он обнаружил, что находится перед домом эфора Эписфена. От землетрясения пострадала только половина дома. Он подкрался к покосившейся двери и приложил к ней ухо, но ничего не услышал.
Клейдемос набрался храбрости и вошел. Большая часть крыши обвалилась, пол был завален балками и осколками, но часть потолка сохранилась, что делало дом пригодным для проживания в нем.
Перед изображением Гермеса горела лампа; должно быть, Эписфен не пострадал при землетрясении и, возможно, все еще живет здесь.
С дороги послышались шаги — сапоги, подбитые сапожными гвоздями с большой шляпкой, сапоги гоплитов: двое солдат, возможно, и трое.
Он скользнул за угол, надеясь, что они пройдут мимо двери, но они остановились прямо на пороге. Клейдемос услышал, как люди обменялись несколькими словами, после чего они продолжили свой путь; должно быть, это был патрульный наряд.
Он наклонился вперед, чтобы убедиться в том, что они ушли, и увидел человека с масляной лампой в руке, который входил в атриум и закрывал за собой дверь.
Когда он повернулся, и свет лампы осветил его лицо, Клейдемос узнал его, это был Эписфен, в рваном хитоне. По его лицу было видно, что он устал. Он взял табурет и сел, поставив лампу на пол.
Клейдемос вышел из своего угла и громко произнес:
— Приветствую тебя, Эписфен. Да защитят тебя боги.
Человек вздрогнул и поднял лампу к лицу незваного гостя.
— Во имя Геркулеса, сын Аристарха! Мы считали, что ты погиб.
— Боги пощадили меня, как видишь, но я подвергался ужасным опасностям. Прости меня, если вошел в твой дом тайно. Но причины, которые вынудили меня нанести такой необычный визит, серьезные и не терпят отлагательства.
Эписфен опустил свои покрасневшие глаза.
— Я надеялся, что однажды ты придешь повидаться со мной, — сказал он, — но события подавили нас и нарушили все наши планы. Мы не можем больше разговаривать спокойно и безмятежно.
— На погребальном камне моей матери вырезана фраза, — сказал Клейдемос. — Полагаю, что ты можешь объяснить мне это.
— У тебя догадливый ум, как я и думал, но боюсь, что то, что я должен сказать тебе, больше не имеет особого значения. Я вырезал эти слова во имя справедливости, в надежде на то, что после возвращения домой ты заинтересуешься их смыслом и захочешь узнать правду. Я слишком стар и устал, чтобы сделать что-нибудь больше, чем это. Но сейчас… уже более ничто не имеет никакого значения. Город подвергается гневу богов в наказание за наши ужасающие деяния.
— Я не понимаю, что ты подразумеваешь, Эписфен. Тебе известны секреты этого города. Но ты даже и представить себе не можешь, насколько мне важно узнать правду о себе самом и о моей семье. И я должен узнать правду сейчас, перед тем, как начнется рассвет наступающего дня.
Эфор с трудом встал и подошел очень близко.
— Ты знал о планах Павсания, разве не так? — Клейдемос сохранял молчание. — Можешь разговаривать свободно, никто не слушает нас. Человек, которого ты видишь перед собой, пытался спасти царя от смерти… безуспешно, как ты знаешь.
— Все было именно так, как ты сказал.
— И ты бы помог ему их осуществить?
— Я бы помог, да. Но почему ты спрашиваешь меня об этом? Павсаний мертв, и мои планы вместе с ним. Единственное, что сохраняет мою привязанность к этому городу, это память о моих родителях и о моем брате Бритосе. Я хочу знать, существует ли какая-нибудь причина, которая сохранит мою привязанность к Спарте.
Эписфен, я служил этому городу десять лет, убивал людей, которых я даже и не знал, — ради Спарты. Мои родители вынуждены были выполнять требования ее жестоких законов, и бросили меня на произвол судьбы. Моя мать умерла от горя; мой отец и мой брат погибли в бою.
Мне необходимо знать, какая тайна скрывается за всей этой ужасающей историей. Мне известно, что по обычаю, принятому здесь, запрещается посылать всех мужчин одной семьи в бой вместе. Так почему этот закон был нарушен для моего отца и моего брата Бритоса… и для меня также? Потому что я совершенно уверен в том, что ты знал, кем на самом деле был Талос-калека.
— Ты прав. Но, если я расскажу тебе, что мне известно, боюсь, что твоим единственным желанием будет месть.
— Ошибаешься, благородный Эписфен. Я чувствую только жалость к этому городу, который уже прокляли боги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98