Но в коридоре раздались тяжелые шаги; вошли швейцарцы и, не говоря ни слова, начали бить грабителей по головам шпагами плашмя. Двое из них, у которых нашли добычу, были арестованы; другие поспешно разбежались. Арестованные были, по приказанию кардинала, заперты в темницу дворца.
— Если я буду папой, — сказал задумчиво Санта Северина, — первым моим актом правосудия будет повесить этих двух разбойников.
И вполне уверенный, что после столь энергичного поступка его уже не будут больше беспокоить, он снова погрузился в свою молитву. Когда пришли его коллеги, то они еще более утвердились в намерении вручить папство этому праведнику, найдя его коленопреклоненным и молящимся у смертного одра папы.
ЧЕРНЫЙ ПАПА
Карл Фаральдо с истинным удовольствием исполнял нетрудные обязанности, наложенные на него саном послушника. Он заботился о нескольких чрезвычайно ценных картинах, принадлежащих иезуитам; должен был каждый день прочитывать несколько отрывков из «Духовных упражнений» святого Игнатия, этой ужасной, изламывающей человеческие мозги машины, изобретенной с таким глубоким знанием дела основателем ордена иезуитов. А также должен был прочитывать в часы, для него наиболее удобные, несколько недлинных молитв; во все же остальное время был свободен делать, что ему вздумается.
Венецианец проводил это время, прогуливаясь под высокими деревьями парка, прилегающего к монастырю, и вспоминая ту мечту, которая столь сильно повлияла на его молодую жизнь.
Фаральдо полнел, и, хотя это и портило немного элегантность его фигуры, которой он так гордился, тем не менее, это указывало на отличные материальные условия, доставляемые орденом своему послушнику.
Действительно, одним из главных правил иезуитского ордена (правило, на которое так жестоко, но без всякого повода, нападал янсенийский пуританизм) было делать дорогу, ведущую в рай, удобной и приятной для послушников, вместо того чтобы усыпать ее разными терниями и колючками, как то делают другие ордена.
Молодой человек возмутился только однажды: это было тогда, когда отец настоятель, желавший приучить его к повиновению, приказал ему оставаться целых два часа, запершись в своей келье и читая «Духовные упражнения».
Венецианец особенно ненавидел это чтение, он с ужасом замечал, что этот мистический трактат имел на него страшное влияние; он боялся поддаться ему и самому сделаться иезуитом.
С другой стороны, нельзя было не читать: двери келий послушников оставались всегда открытыми, и отцу настоятелю весьма легко было следить за исполнением своих приказаний.
Но когда молодой человек попробовал противодействовать, отец настоятель вежливым, но твердым тоном заявил ему, что его никто не удерживает как пленника, и что если он не может свыкнуться с правилами ордена, то всегда свободен удалиться из монастыря, прибавив, что в таком случае он может вполне располагать тем платьем, драгоценностями и деньгами, которые были на нем при вступлении его в монастырь. Это предложение было для юноши страшной угрозой.
Куда бы он пошел, если бы гостеприимный дом иезуитов запер перед ним дверь? А потому он покорился своей судьбе и добросовестно начал раздумывать над книгой святого Игнатия, а в особенности над тем местом, где тот убеждает верующего считать себя воином Христа.
К тому же (это не должно казаться ни невероятным, ни необъяснимым) молодой человек начал мало-помалу чувствовать, что попадает под влияние атмосферы, окружающей его в монастыре. Отвращение, которое он чувствовал прежде к монастырской жизни, уже исчезло.
Так как от него было устранено все раздражающее и задевающее его самолюбие, то его характер смягчился. Он еще не был одним из тех нравственных трупов, которые, по правилам святого Игнатия, и есть лучшие из его последователей, но он уже стал человеком сонливым, в котором мало-помалу стушевывались прежние убеждения и который, не отдавая себе в этом отчета, все больше и больше готовился к принятию той окончательной формы, какую его воспитатели сочтут нужным придать ему.
Между прочим, он уже начал интересоваться тем, что происходило в монастыре, несмотря на то, что иезуитское воспитание уже приучило его поднимать глаза только тогда, когда прикажут, и знать только то, что ему позволяли знать.
Таким образом, его внимание привлекло прибытие в монастырь двух иезуитов, из которых одного он уже видел несколько раз, другой же был ему не известен; но он не выдал ни одним движением мускулов своего лица, что он этим заинтересовался.
Первый из этих иезуитов был отец Еузебио, тот испанский монах, который наводил полнейший ужас на кардинала Санта Северина; другой был дряхлый старик в совершенно изношенном подряснике, он шел очень медленно, опираясь на посох.
Старик пришел несколько позже отца Еузебио, вошел со смиренным видом, делая все возможное, чтобы не быть замеченным, и ответил глубоким поклоном на поклон привратника.
Настоятель, сидевший в приемной, увидя этого смиренного старика, встал и хотел двинуться ему навстречу. Но взгляд незнакомца заставил его опять сесть, с гордым и равнодушным видом ответить на смиренный поклон бедного старика.
Карл заметил все это и был этим очень смущен.
Он уже достаточно знал обычаи ордена, чтобы догадаться, что преувеличенное смирение незнакомца и притворное равнодушие, выказанное к нему другими, говорили о чрезвычайно высоком сане этого, по-видимому, столь презираемого человека. Молодой человек убедился бы в справедливости своего заключения, если бы мог присутствовать при разговоре, происходившем в самой маленькой и хуже всех убранной келье монастыря.
Как только отец Еузебио остался наедине с незнакомцем, то быстро схватил левую его руку и смиренно поцеловал надетое на ней простое кольцо. Это кольцо было из филигранного серебра и не имело бы никакой ценности в глазах непосвященного, но, тем не менее, ни у одного государя не нашлось бы в сокровищнице ни одной драгоценности, превосходившей по цене стоимость скромного колечка, надетого на руку старика. Оно служило знаком таинственной и могущественной власти, с которой должны были считаться и монархи; это был скипетр тайного властелина, которого все боялись и который не боялся никого. Словом, это было кольцо генералиссимуса ордена иезуитов. И этот бедный, оборванный, казалось, столь презираемый другими иезуитами патер, кланявшийся так смиренно, и был сам великий генералиссимус ордена, и в качестве такового официально сносившегося с папой и с частными лицами, имевшими какие-либо сношения с иезуитами. Но по обычаю ужасного общества, настоящим его властелином не был всем известный генерал. Рядом с ним стоял настоящий властелин, тот таинственный socius, существование которого и служило основанием иезуитскому ордену и у которого сосредоточивались все тайны общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79