— Вот, выбирайте любую, — предложила медицинская сестра, показывая на кровати. — Все свободны. Под вечер еще должны прибыть люди — скучать не придется. Обед привезут из Писаревки. Кухни нет, да она и не нужна тут… Об отдыхе летчиков, говорят, командующий воздушной армией генерал Красовский позаботился…
— Спасибо, спасибо, — торопливо ответил я, уже предвкушая сладкий сон.
— Пусть вас не смущает, что отдыхать будете при лазарете: тяжелобольных здесь не бывает, отправляем в госпиталь. А сейчас третий день и совсем никого нет. Люди почему-то не хотят болеть.
Мне было не до разговоров, я попросил не будить меня до тех пор, пока сам не встану.
— И на обед?
— И на обед, и на ужин. И завтра весь день буду спать.
Девушка, видимо, осталась недовольна моей неразговорчивостью и, не сказав больше ни слова, вышла.
Раздевшись, нетерпеливо метнулся в постель и с наслаждением закрыл глаза. Разом все переживания, мысли исчезли. Я больше не ощущал ни себя, ни окружающего. Казалось, время и то застыло в блаженстве. Приятная тишина ласково увлекла в какую-то бесконечность.
Проснулся только утром. Солнце игриво глядело в открытые окна. Чистый, мягкий свет так наполнил помещение, что, казалось, стены, пол, койки, тумбочки и я сам — все потеряло весомость и растворилось в солнечном блеске. Усталости никакой.
Постели, как и вчера, пустые. Появился лишь большой букет розовых и белых цветов на моей тумбочке. Кто же позаботился? Давно не любовался цветами, но они почему-то не радовали. Тишина поразила. Стала физически ощутимой. Я насторожился, словно хотел ее услышать и увидеть. Подумать только, искать тишину в тишине!
Умываться пошел на речку. Земля сверкала обильной росой. Воздух чист и прозрачен. Вчерашней мути как не бывало. Захотелось выкупаться. Сизым испарением дышала притихшая Ворскла. На берегу женщина полоскала белье. Профиль лица мне показался знакомым. Где я видел эту женщину? На Калининском фронте, в столовой нашего полка.
— Доброе утро!
Маша вздрогнула и выпрямилась:
— Почему вы так рано встали, Арсений Васильевич? Завтрак еще не привезли.
«Значит, узнала меня. И наверно, цветы — ее забота», — подумал я.
— Освежиться захотелось.
— Купайтесь — и на завтрак.
Маша удивительно походила на мою Валю. Да и в голосе было что-то строгое, пожалуй, даже как у Вали, гордое и самолюбивое.
Теплая, чистая вода, ласковое утреннее солнце! Как чудесная природа смягчает человеческий характер! Купаясь, я забыл о повязке и замочил рану. Маше это не понравилось. Она, примяв прежний, чуть строгий вид, приказала:
— Идите скорей на перевязку…
Заботливый и повелительный тон не допускал возражений.
Оказалось, ранка сверху уже покрылась пленкой, и повязка больше не требовалась.
— Все хорошо, — заключил врач. — А теперь пошли на завтрак.
Столовая находилась под навесом. Шесть человек из обслуживающего персонала дома отдыха и лазарета с одним отдыхающим сели за небольшой стол, на котором уже стояла тарелка с черным хлебом, лежал» ножи, вилки и ложки.
— Почти полный кворум, — пошутил врач. — Можно начинать.
Официантка всем подала перловую кашу с небольшим кусочком мяса, а мне свиную отбивную с рисом, белый хлеб, булочку, кусочек сыру и масла. Хоть я и был голоден, при виде такой разницы в еде весь аппетит пропал.
Сознавал, что в стране не хватает продовольствия, что в интересах общего дела летчиков нужно кормить хорошо, но сердце не мирилось с этим. В полку такой разницы не замечалось, и мы принимали все как должное.
Завтрак прервал приезд двоих легко раненных стрелков с самолетов Ил-2. Захотелось поговорить с ними о воздушных боях, но ребята сразу отправились в комнату и мгновенно заснули. Потом привезли еще двоих: летчика-штурмовика с повышенной температурой и бойца из БАО, раненного в ногу осколком мины. Они тоже сразу улеглись в постели.
После завтрака осмотрел окрестности, купался, загорал на солнце, читал газеты… Время тянулось очень медленно, а перед вечером, казалось, совсем остановилось. Больные еще спали, врач уехал в часть, девушки работали. Один только я ничего не делал.
Тоже повторилось и на второй день, и на третий. Раненые стрелки и летчик-штурмовик, к сожалению, оказались лежачими больными. Я опять оставался один.
Не знал, чем заняться, как убить время. Одиночество и тишина стали невыносимы.
«Забудь на время об аэродроме» — пришли на память слова командира полка. Я не в силах был сделать это. Война, ее тревоги и заботы так глубоко вошли во все клетки души и сердца, что отрешиться от привычной боевой действительности было нелегко. Очевидно, отдыхать от жизни так же невозможно, как и жить, не работая. Без труда — нет человека.
А тут еще над нашим укромным местечком, прогнав тишину и покой, на очень низкой высоте пронеслось звено «яков», потом развернулось и сделало два виража. По белым номерам на фюзеляжах я определил, что самолеты нашего полка. Это окончательно вывело меня из равновесия.
Ранки на руке затянуло, и пальцы стали сгибаться, не вызывая острой боли. Посоветовался с врачом — не лучше ли мне двинуться обратно в полк, где и подождать окончательного выздоровления.
— У вас творится безобразие, — возмутился он. — Летчиков в части больше, чем самолетов, и без ущерба некоторые могли бы отдыхать. Тогда меньше будет всяких происшествий.
— Такое «безобразие» не только у нас, но и у штурмовиков… Самому-то летчику и неудобно просить об отдыхе.
— А на что командование? Оно должно направлять к нам людей.
— Вот вы, как врач, и посоветуйте.

2
Наконец прибыл настоящий отдыхающий — Миша Сачков.
Встретил я его у входа. Миша устало улыбался. Выйдя из машины, он с подчеркнутой официальностью представился:
— Товарищ капитан, лейтенант Сачков прибыл в ваше распоряжение. Разрешите получить указания о моих обязанностях.
Хотя в его голосе и чувствовалась безобидная ирония, я все же был удивлен таким обращением.
— Майор Василяка запретил мне летать и приказал явиться к вам.
Я понял, что разговор с врачом не прошел бесследно, и от души рассмеялся:
— Значит, Василяка тебя, прогнал с аэродрома? Молодец!
— Шутки шутками, а все же перед остальными как-то неудобно, ведь я не раненый. Им тоже нужен отдых. Чем я лучше их? — И Миша с облегчением добавил: — А все же денька два надо…
Сачков чуть задумался, потом с горячей обидой и сожалением, кусая пересохшие губы, сообщил:
— Понимаешь, меня сегодня на вираже чуть было не снял «мессершмитт»…
И снова переживая воздушный бой, со всеми подробностями рассказал, как шестерка «яков» дралась с двадцатью истребителями.
— Надо же! — сокрушался Сачков. — Как только покруче начну вращать самолет, темнеет в глазах. А фриц у меня сидит в хвосте, и, чувствую, не могу вырваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73