И главное, сверху очень трудно заметить их. Выкрашенные под цвет местности, они сливаются с окружающим фоном.
Наши истребители пробовали ходить на низких высотах, стараясь защищать штурмовиков снизу, но неудачно: очень мал обзор, не всегда удавалось вовремя заметить противника. А когда обнаруживали врага, с трудом отбивали его атаки, так как занимали невыгодное положение: не было ни высоты, ни скорости.
— У вас теперь головы свежие, подумайте, как лучше строить наши боевые порядки, — посоветовал Василяка. — Я полагаю, фашистам этот прием потом дорого обойдется. Он рассчитан на простачков.
— Да, это глупая дерзость, — отозвался Сачков.
— Правильно, — подтвердил Василяка. — Только мы должны противопоставить им расчет, тогда действительно их дерзость обернется глупостью… А что касается самолетов, то в них теперь полк недостатка не испытывает. Вас уже ждут две новенькие машины. Обещают еще подкинуть, да вот летчиков пока не хватает…
На утомленном лице майора появилась довольная улыбка.
— Впервые за всю войну у нас самолетов больше, чем летчиков. А ведь выиграли такую битву!
— Молодежи, говорят, много пришло. Тренируются в девяносто первом полку нашей дивизии, — заметил Сачков. — Почему этих летчиков не дают нам? Мы бы их быстро ввели в строй.
— Просил. Обещали прислать… в свое время. Опять вспомнили о Карнаухове. Василяка рассказал:
— Алексей со своим напарником дрался против пятнадцати истребителей — и не дрогнул. Да еще глубоко в тылу противника. Умно и честно выполнил свой долг до конца… Чтоб о человеке судить, надо хорошенько к нему присмотреться.
Это был камушек в наш огород. После того как Карнаухов не вступил в бой с фашистскими бомбардировщиками Хе-111, мы как-то сразу утратили веру в него. Некоторые предлагали даже за трусость привлечь его к партийной ответственности. «Пусть будет уроком для других», — рассуждали они. На первый взгляд так бы и следовало поступить. Но командир полка считал, что Карнаухов уже глубоко осознал свой поступок, осудил свою минутную слабость. Наказать такого в партийном порядке — значит совсем придавить его морально.
Нужно верить человеку, на совесть его надеяться. А кнут требуется только в крайних случаях. Когда человек споткнулся, да тут же сам поднялся и пошел уверенно — зачем же подстегивать?..
— Чуть было не забыл, — садясь в машину, спохватился Василяка. — Иван Моря нашелся. Прислал письмо. Лежит в госпитале. После поправки собирается приехать в полк.
— А что пишет о здоровье?
— Об этом почему-то умалчивает…
Василяка пообещал прислать за нами машину. Он мог бы, конечно, и сам захватить нас с собой. Но, видимо, и впрямь не знал, что в ту же ночь на 25 августа, войска Воронежского фронта перейдут в наступление.
Впереди — Днепр
1
Так приятно снова вернуться в строй! После дома отдыха опять знакомая музыка моторов, запахи бензина, деловая сосредоточенность людей. Все это сразу включило в привычную жизнь полка. Правда, испытываешь повышенную настороженность. Сказывается отрыв от полетов, ощущаешь, что ты чуть отвык от боев, от близкой опасности, а товарищи за это время ушли вперед…
В землянке КП при свете бензиновой коптилки, как делалось всегда, мы выслушали информацию начальника штаба полка о боевой задаче на день и об изменении линии фронта. Потом майор Матвеев обычным своим четким голосом доложил Василяке:
— У меня все. Разрешите распустить летчиков?
— Минуточку. Я думаю, что Ворожейкину с Сачковым после отдыха не мешало бы сделать по полету в зону.
— Очень бы хорошо! — в один голос ответили мы.
— Ну вот, пока с утра нет вылета на задание, и попилотируйте.
На востоке уже пылала заря. Из-за чистого горизонта вот-вот выглянет солнце и брызнет первыми лучами.
Самолет Сачкова, распыляя росу и оставляя позади зеленовато-серебристый фейерверк, начал взлет. Трехтонная машина легко отделилась от летного поля. Миша, как бы приглядываясь к земле, долго выдерживал «як» на низкой высоте, набирая скорость. Потом порывисто, как делал все, ушел вверх и закрутился, выполняя одну фигуру за другой. Пилотировал над аэродромом. Белые ленты упругого воздуха, срываясь с крыльев, красиво расписывали небо. В бодрую металлическую музыку, издаваемую мотором, летчик будто вложил свою душу. Вот «як», устремившись вверх, ровно, на мощных басах, запел протяжно и звонко. Дойдя до самой высокой ноты, выдержал ее и, сбавив силу, сделал передышку. Потом через две-три секунды, достигнув предельной высоты, опять загудел в порыве радости. Миша выполнил полупетлю, перевернул машину через крыло и завертел «бочки». Самолет, виртуозно крутясь, взмывая и падая, блестел и вспыхивал в лучах солнца.
— Дорвался Сачок, — проговорил Выборнов. — Пока не израсходует горючее — не сядет.
— Пускай порезвится, — снисходительно отозвался Худяков. — Полезно… А то, видишь, не «бочки», а «кадушки» получаются. Да и петли с креном. Нет чистоты.
— Редко летаем на пилотаж, — заметил Выборнов. — Нужно специально давать полеты в зону.
С утра никто не вылетал на боевое задание, и все, собравшись в кучки, с интересом следили за пилотированием. На фронтовом аэродроме такое занятие выдается нечасто.
— А Кирсанова, смотри, как луна, сияет, — шепнул мне Худяков. — Боюсь, чтобы не пришлось скоро свадьбу играть.
— Не одобряешь?
— Конечно нет! Дай волю любви — у нас мастеров по вооружению не останется.
В это время Сачков ввел «як» в штопор. Разговоры смолкли. Один, два, три… — каждый считал про себя витки. Я представил себе, как погиб при штопоре летчик Александр Гусь.
— Четвертый… — не без тревоги вырвалось у Худякова.
И как только машина начала выходить из штопора, облегченно вздохнул:
— Шутник, решил поиграть на нервах.
— Что, нарушил задание? — спросил я.
— Нет, просто самодеятельность. Позабыл сказать, сколько витков сделать, а он и рад стараться.
— Летчику всегда нужно давать определенное задание, — указал командир полка. — Запомните это, Худяков.
— Есть, товарищ майор.
Сделав пять витков, Сачков пошел на посадку, а я — к своему самолету. Как и у Сачкова, прежней чистоты в пилотировании у меня тоже не было. Да и откуда быть, когда больше полутора месяцев я не занимался высшим пилотажем. Летчику, как и музыканту, нужна постоянная тренировка.
— Летаете так себе, — дал оценку командир полка. — Сачков недопустимо резко выводил самолет из пикирования. Рвешь машину, она может не простить этого.
— Делал, как в бою, — оправдывался летчик.
— Надо знать меру, — пояснил Василяка.
— Перестарался, — ухмыльнулся Сачков, когда отошел Василяка.
— Чрезмерное радение в авиации никогда не приносило пользы, — нравоучительно начал капитан Рогачев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Наши истребители пробовали ходить на низких высотах, стараясь защищать штурмовиков снизу, но неудачно: очень мал обзор, не всегда удавалось вовремя заметить противника. А когда обнаруживали врага, с трудом отбивали его атаки, так как занимали невыгодное положение: не было ни высоты, ни скорости.
— У вас теперь головы свежие, подумайте, как лучше строить наши боевые порядки, — посоветовал Василяка. — Я полагаю, фашистам этот прием потом дорого обойдется. Он рассчитан на простачков.
— Да, это глупая дерзость, — отозвался Сачков.
— Правильно, — подтвердил Василяка. — Только мы должны противопоставить им расчет, тогда действительно их дерзость обернется глупостью… А что касается самолетов, то в них теперь полк недостатка не испытывает. Вас уже ждут две новенькие машины. Обещают еще подкинуть, да вот летчиков пока не хватает…
На утомленном лице майора появилась довольная улыбка.
— Впервые за всю войну у нас самолетов больше, чем летчиков. А ведь выиграли такую битву!
— Молодежи, говорят, много пришло. Тренируются в девяносто первом полку нашей дивизии, — заметил Сачков. — Почему этих летчиков не дают нам? Мы бы их быстро ввели в строй.
— Просил. Обещали прислать… в свое время. Опять вспомнили о Карнаухове. Василяка рассказал:
— Алексей со своим напарником дрался против пятнадцати истребителей — и не дрогнул. Да еще глубоко в тылу противника. Умно и честно выполнил свой долг до конца… Чтоб о человеке судить, надо хорошенько к нему присмотреться.
Это был камушек в наш огород. После того как Карнаухов не вступил в бой с фашистскими бомбардировщиками Хе-111, мы как-то сразу утратили веру в него. Некоторые предлагали даже за трусость привлечь его к партийной ответственности. «Пусть будет уроком для других», — рассуждали они. На первый взгляд так бы и следовало поступить. Но командир полка считал, что Карнаухов уже глубоко осознал свой поступок, осудил свою минутную слабость. Наказать такого в партийном порядке — значит совсем придавить его морально.
Нужно верить человеку, на совесть его надеяться. А кнут требуется только в крайних случаях. Когда человек споткнулся, да тут же сам поднялся и пошел уверенно — зачем же подстегивать?..
— Чуть было не забыл, — садясь в машину, спохватился Василяка. — Иван Моря нашелся. Прислал письмо. Лежит в госпитале. После поправки собирается приехать в полк.
— А что пишет о здоровье?
— Об этом почему-то умалчивает…
Василяка пообещал прислать за нами машину. Он мог бы, конечно, и сам захватить нас с собой. Но, видимо, и впрямь не знал, что в ту же ночь на 25 августа, войска Воронежского фронта перейдут в наступление.
Впереди — Днепр
1
Так приятно снова вернуться в строй! После дома отдыха опять знакомая музыка моторов, запахи бензина, деловая сосредоточенность людей. Все это сразу включило в привычную жизнь полка. Правда, испытываешь повышенную настороженность. Сказывается отрыв от полетов, ощущаешь, что ты чуть отвык от боев, от близкой опасности, а товарищи за это время ушли вперед…
В землянке КП при свете бензиновой коптилки, как делалось всегда, мы выслушали информацию начальника штаба полка о боевой задаче на день и об изменении линии фронта. Потом майор Матвеев обычным своим четким голосом доложил Василяке:
— У меня все. Разрешите распустить летчиков?
— Минуточку. Я думаю, что Ворожейкину с Сачковым после отдыха не мешало бы сделать по полету в зону.
— Очень бы хорошо! — в один голос ответили мы.
— Ну вот, пока с утра нет вылета на задание, и попилотируйте.
На востоке уже пылала заря. Из-за чистого горизонта вот-вот выглянет солнце и брызнет первыми лучами.
Самолет Сачкова, распыляя росу и оставляя позади зеленовато-серебристый фейерверк, начал взлет. Трехтонная машина легко отделилась от летного поля. Миша, как бы приглядываясь к земле, долго выдерживал «як» на низкой высоте, набирая скорость. Потом порывисто, как делал все, ушел вверх и закрутился, выполняя одну фигуру за другой. Пилотировал над аэродромом. Белые ленты упругого воздуха, срываясь с крыльев, красиво расписывали небо. В бодрую металлическую музыку, издаваемую мотором, летчик будто вложил свою душу. Вот «як», устремившись вверх, ровно, на мощных басах, запел протяжно и звонко. Дойдя до самой высокой ноты, выдержал ее и, сбавив силу, сделал передышку. Потом через две-три секунды, достигнув предельной высоты, опять загудел в порыве радости. Миша выполнил полупетлю, перевернул машину через крыло и завертел «бочки». Самолет, виртуозно крутясь, взмывая и падая, блестел и вспыхивал в лучах солнца.
— Дорвался Сачок, — проговорил Выборнов. — Пока не израсходует горючее — не сядет.
— Пускай порезвится, — снисходительно отозвался Худяков. — Полезно… А то, видишь, не «бочки», а «кадушки» получаются. Да и петли с креном. Нет чистоты.
— Редко летаем на пилотаж, — заметил Выборнов. — Нужно специально давать полеты в зону.
С утра никто не вылетал на боевое задание, и все, собравшись в кучки, с интересом следили за пилотированием. На фронтовом аэродроме такое занятие выдается нечасто.
— А Кирсанова, смотри, как луна, сияет, — шепнул мне Худяков. — Боюсь, чтобы не пришлось скоро свадьбу играть.
— Не одобряешь?
— Конечно нет! Дай волю любви — у нас мастеров по вооружению не останется.
В это время Сачков ввел «як» в штопор. Разговоры смолкли. Один, два, три… — каждый считал про себя витки. Я представил себе, как погиб при штопоре летчик Александр Гусь.
— Четвертый… — не без тревоги вырвалось у Худякова.
И как только машина начала выходить из штопора, облегченно вздохнул:
— Шутник, решил поиграть на нервах.
— Что, нарушил задание? — спросил я.
— Нет, просто самодеятельность. Позабыл сказать, сколько витков сделать, а он и рад стараться.
— Летчику всегда нужно давать определенное задание, — указал командир полка. — Запомните это, Худяков.
— Есть, товарищ майор.
Сделав пять витков, Сачков пошел на посадку, а я — к своему самолету. Как и у Сачкова, прежней чистоты в пилотировании у меня тоже не было. Да и откуда быть, когда больше полутора месяцев я не занимался высшим пилотажем. Летчику, как и музыканту, нужна постоянная тренировка.
— Летаете так себе, — дал оценку командир полка. — Сачков недопустимо резко выводил самолет из пикирования. Рвешь машину, она может не простить этого.
— Делал, как в бою, — оправдывался летчик.
— Надо знать меру, — пояснил Василяка.
— Перестарался, — ухмыльнулся Сачков, когда отошел Василяка.
— Чрезмерное радение в авиации никогда не приносило пользы, — нравоучительно начал капитан Рогачев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73