В 1967 году артиллеристы ДРВ ответили обстрелом на обстрел: базы Контхиен и Зиолинь были накрыты точным огнем. С тех пор сайгонские солдаты стали называть Контхиен зоной огненных гроз, базой смерти. 30 марта 1972 года первые рубежи «линии Макнамары» были полностью уничтожены бойцами Народных вооруженных сил освобождения.
Вторая линия обороны проходит через Донгха – Кыавьет. Ее прорвали через месяц – 27 апреля 1972 года. Над третьей и последней линией – в Кхесани, Литы, Лаванге и городе Куангчи – знамя освобождения взметнулось 1 мая 1972 года.
Сайгонский генерал Ву Ван Зиай – командир третьей пехотной дивизии, которая оборонка Куангчи, был приговорен к пяти годам каторжных работ и лишению воинского звания за то, что его части здесь потерпели поражение.
Сайгонские генералы всячески превозносили своих солдат и считали их «непобедимыми». Вот «непобедимые» отряды, чьи комбинезоны окрашены пятнами всех оттенков лесных цветов и листьев (попросту говоря – диверсанты). Вот «непобедимые» подразделения в мундирах с изображением океанских волн (морская пехота), а вот «непобедимые» батальоны «небесных храбрецов» в красных беретах (десантники). У всех «непобедимых» были свои названия и знаки: «черные тигры», «красные орлы», «бешеные буйволы». На шее висели различные амулеты – беличьи хвосты, змеиные зубы… Они были грозны, свирепы, самодовольны и хвастливы…
Именно здесь, в провинции Куангчи, патриоты разгромили непобедимых, смели с лица земли «линию обороны», которая, как рассчитывали агрессоры, должна была увековечить раскол Вьетнама. Этому району придавалось особое значение: он расположен на перекрестке двух важнейших стратегических дорог – номер I и номер 9. Куангчи рассматривалась как основной плацдарм в борьбе против национально-освободительного движения народов Индокитая.
За годы войны были разрушены все селения провинции. Передо мной в руинах – древняя цитадель Куангчи. На этот город – он занимает лишь 10 квадратных километров – было сброшено за несколько месяцев только 1972 года около 200 тысяч тонн бомб и снарядов. Тогда поднявшиеся воды реки Тхатьхан угрожали затопить город. Противник уничтожил лазерными бомбами все дамбы.
Я приехал в Куангчи в 1973 году, сразу же после подписания Парижского соглашения. В уездном городке Донгха трудно было определить, где стояли дома, где пролегали улицы. Сайгонские войска продолжали совершать провокации против освобожденных районов. В районе устья Кыавьет дивизия сайгонской армии пыталась вторгнуться в освобожденные зоны, но была отброшена патриотами.
В деревушке Нянбиеу уезда Чиеуфонг на берегу реки Куангчи был расположен пункт по передаче и приему пленных. На другом берегу – желтый полосатый сайгонский флаг. Командир приемного пункта Нянбиеу 28-летний лейтенант Народных вооруженных сил Фам Динь Оань показывал тогда мне записи, которые он делал после регистрации каждой группы передаваемых пленных. Вот некоторые из них:
«Изможденными выглядят пленные и узники тюрем, которых передавали сайгонцы. У некоторых отрезаны уши. Раненых лишали медикаментов. Но ни чудовищные пытки, ни истязания не могли сломить их воли, решимости вернуться в освобожденную зону. Многие, как только ступали на ваш берег, срывали сайгонскую одежду, бросали ее в реку. Один раненый попросил у нас лист бумаги и кровью написал: «Да здравствует свобода! Север и Юг Вьетнама будут едины».
– Перед тем как передать нас Временному революционному правительству, – рассказывали бывшие узники политической тюрьмы Фукуок бонза Тхитъ Вьен Тхао и 27-летняя Ле Тхи До, – нас пропускали через конвейер допросов. Сначала уговаривали остаться в зоне Сайгона, затем били, а после опять уговаривали. Одну женщину с больным ребенком допрашивали в течение четырех суток. Женщина теряла сознание, а когда приходила в себя, отвечала: «Я вернусь с моим малышом в освобожденную зону». Она поклялась вернуться в ряды патриотов своему мужу, его друзьям, замученным в сайгонских застенках. И выполнила эту клятву, заплатив самой дорогой для нее ценой: малыш умер на ее руках.
Тайфун. По минному полю, как по тонкому льду
Красная дорожная пыль неожиданно взвинтилась спиралью к небу. Сильный порыв ветра сорвал тростниковую шляпу с головы стоявшего рядом крестьянина. Шляпа вертелась, кружилась, гонимая ветром среди сухих, покрытых густым слоем пыли трав императа, пока не уткнулась в колючую проволоку.
Жалостливая гримаса передернула лицо крестьянина: испорчена шляпа.
А ветер продолжал усиливаться. Он раздувал наши зеленые полиэтиленовые плащ-палатки, превращая их в подобие парусов, которые неудержимо волокли нас по земле. Все ниже нависали над землей сизо-черные облака. Одно из них, словно натолкнувшись на вершину горного Чыонгшона на западной границе с Лаосом, гневно обрушило мощные струи дождя. А ветер все нарастал, ливень будто стремился воссоединить небо с землей.
– Надвигается бао – тайфун, – я еле слышал слова крестьянина. В свисте ветра и шуме дождя тонули все остальные звуки.
Я прежде не раз попадал в тайфун. Но такой переносил впервые. Скорость ветра достигала свыше 40 метров в секунду. Об этом я, конечно, узнал позже. А пока ветер валил с ног. Дождь, словно плетью, хлестал по лицу.
– Надо скорее добраться до ближайшей деревни, – кричал мне крестьянин.
Дорога свернула в сторону небольшого холма, на котором виднелось несколько бамбуковых строений – и в них спасение. С каждой минутой идти становилось все труднее. Ноги скользили по красной расползавшейся глине. Прибывала вода. Небольшие ручьи на глазах превращались в бурные потоки. Многочисленные воронки заливались водой, на глазах образовывалось сплошное желтое озеро, погружавшее в свою пучину кустарники, побеги молодого бамбука. И только ряд колючей проволоки на холме служил ориентиром среди сплошной водной пустыни. Не знаю, как прошли сквозь этот кошмар. Но и это не все. Оказалось, что поля были заминированы и мы прошли через мины. Я горько сострил: «По минному полю прошли, как по тонкому льду. И ничего…» Итальянец Массимо Локке даже не улыбнулся.
Наконец добрались до селения… Временная постройка из бамбука, тростника и соломы стала нашим пристанищем. Пожилой крестьянин бережно подбрасывал хворост. Я знал, что в этих краях, чтобы собрать хворост, крестьянину приходилось пройти не один десяток километров до горных джунглей, где каждый шаг – это риск, смертельный риск напороться на мину. На сколько времени хватит тех трех вязанок, что аккуратно были сложены в углу хижины? И сколько дней еще продлится тайфун? Воздух становился все более влажным и холодным…
Пока я выжимал на пороге вымокшую до нитки одежду, мой спутник о чем-то шептался со стариком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Вторая линия обороны проходит через Донгха – Кыавьет. Ее прорвали через месяц – 27 апреля 1972 года. Над третьей и последней линией – в Кхесани, Литы, Лаванге и городе Куангчи – знамя освобождения взметнулось 1 мая 1972 года.
Сайгонский генерал Ву Ван Зиай – командир третьей пехотной дивизии, которая оборонка Куангчи, был приговорен к пяти годам каторжных работ и лишению воинского звания за то, что его части здесь потерпели поражение.
Сайгонские генералы всячески превозносили своих солдат и считали их «непобедимыми». Вот «непобедимые» отряды, чьи комбинезоны окрашены пятнами всех оттенков лесных цветов и листьев (попросту говоря – диверсанты). Вот «непобедимые» подразделения в мундирах с изображением океанских волн (морская пехота), а вот «непобедимые» батальоны «небесных храбрецов» в красных беретах (десантники). У всех «непобедимых» были свои названия и знаки: «черные тигры», «красные орлы», «бешеные буйволы». На шее висели различные амулеты – беличьи хвосты, змеиные зубы… Они были грозны, свирепы, самодовольны и хвастливы…
Именно здесь, в провинции Куангчи, патриоты разгромили непобедимых, смели с лица земли «линию обороны», которая, как рассчитывали агрессоры, должна была увековечить раскол Вьетнама. Этому району придавалось особое значение: он расположен на перекрестке двух важнейших стратегических дорог – номер I и номер 9. Куангчи рассматривалась как основной плацдарм в борьбе против национально-освободительного движения народов Индокитая.
За годы войны были разрушены все селения провинции. Передо мной в руинах – древняя цитадель Куангчи. На этот город – он занимает лишь 10 квадратных километров – было сброшено за несколько месяцев только 1972 года около 200 тысяч тонн бомб и снарядов. Тогда поднявшиеся воды реки Тхатьхан угрожали затопить город. Противник уничтожил лазерными бомбами все дамбы.
Я приехал в Куангчи в 1973 году, сразу же после подписания Парижского соглашения. В уездном городке Донгха трудно было определить, где стояли дома, где пролегали улицы. Сайгонские войска продолжали совершать провокации против освобожденных районов. В районе устья Кыавьет дивизия сайгонской армии пыталась вторгнуться в освобожденные зоны, но была отброшена патриотами.
В деревушке Нянбиеу уезда Чиеуфонг на берегу реки Куангчи был расположен пункт по передаче и приему пленных. На другом берегу – желтый полосатый сайгонский флаг. Командир приемного пункта Нянбиеу 28-летний лейтенант Народных вооруженных сил Фам Динь Оань показывал тогда мне записи, которые он делал после регистрации каждой группы передаваемых пленных. Вот некоторые из них:
«Изможденными выглядят пленные и узники тюрем, которых передавали сайгонцы. У некоторых отрезаны уши. Раненых лишали медикаментов. Но ни чудовищные пытки, ни истязания не могли сломить их воли, решимости вернуться в освобожденную зону. Многие, как только ступали на ваш берег, срывали сайгонскую одежду, бросали ее в реку. Один раненый попросил у нас лист бумаги и кровью написал: «Да здравствует свобода! Север и Юг Вьетнама будут едины».
– Перед тем как передать нас Временному революционному правительству, – рассказывали бывшие узники политической тюрьмы Фукуок бонза Тхитъ Вьен Тхао и 27-летняя Ле Тхи До, – нас пропускали через конвейер допросов. Сначала уговаривали остаться в зоне Сайгона, затем били, а после опять уговаривали. Одну женщину с больным ребенком допрашивали в течение четырех суток. Женщина теряла сознание, а когда приходила в себя, отвечала: «Я вернусь с моим малышом в освобожденную зону». Она поклялась вернуться в ряды патриотов своему мужу, его друзьям, замученным в сайгонских застенках. И выполнила эту клятву, заплатив самой дорогой для нее ценой: малыш умер на ее руках.
Тайфун. По минному полю, как по тонкому льду
Красная дорожная пыль неожиданно взвинтилась спиралью к небу. Сильный порыв ветра сорвал тростниковую шляпу с головы стоявшего рядом крестьянина. Шляпа вертелась, кружилась, гонимая ветром среди сухих, покрытых густым слоем пыли трав императа, пока не уткнулась в колючую проволоку.
Жалостливая гримаса передернула лицо крестьянина: испорчена шляпа.
А ветер продолжал усиливаться. Он раздувал наши зеленые полиэтиленовые плащ-палатки, превращая их в подобие парусов, которые неудержимо волокли нас по земле. Все ниже нависали над землей сизо-черные облака. Одно из них, словно натолкнувшись на вершину горного Чыонгшона на западной границе с Лаосом, гневно обрушило мощные струи дождя. А ветер все нарастал, ливень будто стремился воссоединить небо с землей.
– Надвигается бао – тайфун, – я еле слышал слова крестьянина. В свисте ветра и шуме дождя тонули все остальные звуки.
Я прежде не раз попадал в тайфун. Но такой переносил впервые. Скорость ветра достигала свыше 40 метров в секунду. Об этом я, конечно, узнал позже. А пока ветер валил с ног. Дождь, словно плетью, хлестал по лицу.
– Надо скорее добраться до ближайшей деревни, – кричал мне крестьянин.
Дорога свернула в сторону небольшого холма, на котором виднелось несколько бамбуковых строений – и в них спасение. С каждой минутой идти становилось все труднее. Ноги скользили по красной расползавшейся глине. Прибывала вода. Небольшие ручьи на глазах превращались в бурные потоки. Многочисленные воронки заливались водой, на глазах образовывалось сплошное желтое озеро, погружавшее в свою пучину кустарники, побеги молодого бамбука. И только ряд колючей проволоки на холме служил ориентиром среди сплошной водной пустыни. Не знаю, как прошли сквозь этот кошмар. Но и это не все. Оказалось, что поля были заминированы и мы прошли через мины. Я горько сострил: «По минному полю прошли, как по тонкому льду. И ничего…» Итальянец Массимо Локке даже не улыбнулся.
Наконец добрались до селения… Временная постройка из бамбука, тростника и соломы стала нашим пристанищем. Пожилой крестьянин бережно подбрасывал хворост. Я знал, что в этих краях, чтобы собрать хворост, крестьянину приходилось пройти не один десяток километров до горных джунглей, где каждый шаг – это риск, смертельный риск напороться на мину. На сколько времени хватит тех трех вязанок, что аккуратно были сложены в углу хижины? И сколько дней еще продлится тайфун? Воздух становился все более влажным и холодным…
Пока я выжимал на пороге вымокшую до нитки одежду, мой спутник о чем-то шептался со стариком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145