ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Сталин ответил, что прибалтийские республики не имели никакой автономии в царской России, которая была союзницей Англии и Соединенных Штатов, и никто не поднимал тогда подобного вопроса. Он не понимает, почему союзники это делают сейчас. Идя примирительным курсом, Рузвельт сказал, что общественность в США попросту не знает и не понимает этой проблемы. Сталин заметил, что публику следовало бы просветить. Вечером, затрагивая самые чувствительные струны, Рузвельт выразил надежду, что СССР восстановит дипломатические отношения с лондонским правительством поляков.
Важно подчеркнуть, что «подкупающим» Сталина обстоятельством было то, что Рузвельт не ставил «польский вопрос» во главу угла. В данном случае надо вернуться на несколько недель назад, когда Рузвельт так объяснял свое отношение к претензиям лондонского комитета поляков. «Я сказал: вы что, думаете они (русские. —.А. У.) остановятся, чтобы сделать приятное вам или нам в этом вопросе? Вы что, ожидаете, что Великобритания и мы объявим войну „дяде Джо“, если они пересекут вашу старую границу? Даже если бы мы хотели этого, Россия могла бы выставить армию вдвое больше наших объединенных сил, и у нас просто не было бы шансов вмешаться в эту ситуацию. Что еще важнее, я не уверен, что честный плебисцит, если он здесь возможен, показал бы, что эти восточные провинции не предпочтут возвратиться к России. Да, я действительно полагаю, что границы 1941 года являются столь же справедливыми, как и любые другие».
Дело не ограничилось внутренними обсуждениями. В Тегеране и Рузвельт и Черчилль одобрили намерение Советского Союза произвести изменения границы между СССР и Польшей. Черчилль это сделал в первый же день встречи, вечером. Рузвельт тогда выждал паузу. Но в последний день конференции он абсолютно недвусмысленно заявил Сталину, что одобрил бы перенос восточной польской границы на запад, а западной польской границы — до реки Одер. Правда, Рузвельт сделал оговорку, что потребность в голосах польских избирателей на президентских выборах 1944 года не позволяет ему принять «никакое решение здесь, в Тегеране, или наступающей зимой» по поводу польских границ. Склонившись над картами, Черчилль и Сталин обозначили то, что Черчилль назвал «хорошим местом для жизни поляков», их новые границы. Рузвельт фактически присоединился к их выводам.
Именно как достижение компромисса воспринимал Рузвельт советско-американское понимание на конференции по всем основным вопросам. Эта идея отражена в едином коммюнике и во всех последующих комментариях президента. И когда Рузвельт 3 декабря вылетел из Тегерана в Каир, он был доволен: его план продвижения к искомому послевоенному миру реализуется. Он установил рабочие отношения с СССР, он нащупал возможности компромисса по польскому вопросу, он нашел в СССР понимание относительно будущей роли Китая, Западной Европы, проектов построения иного, отличного от предвоенного, мира. Обещание СССР выступить против Японии облегчало выполнение азиатских планов Америки. Дела шли желаемым образом.
Лорд Исмей записал, что «Рузвельт явственно был доминирующей фигурой конференции. Он выглядел воплощением здоровья, находился в лучшей своей форме, говорил веско, примирительно и несколько покровительственно… Черчилль, наоборот, страдал от безжалостной простуды, разражался бронхиальным кашлем, хотя, когда это было нужно, его ум триумфально побеждал материю, и он достойно вносил свою лепту». Сталина Исмей описывает как поглощенного в себя, как бы отрешенного от происходящего. В блокноте он рисовал странные волчьи головы.
У присутствующих все больше складывалось впечатление, что в Тегеран Рузвельт прибыл ради сближения со Сталиным: «Я сделал все, что он просил меня сделать. Я остановился в его посольстве; приходил на его обеды, был представлен его министрам и генералам. Он был корректным, сдержанным, торжественным, неулыбчивым… Тогда я начал говорить со Сталиным доверительно. Прикрывая рот ладонью, я сказал ему: „Уинстон сегодня не в себе, он встал с левой ноги. Легкая улыбка прошлась по глазам Сталина, и я решил, что вступил на нужную тропу… Я начал отмечать все британские черты Черчилля, образ Джона Булля, его сигары, его манеры. Румянец стал проявляться на лице Уинстона, и чем больше он краснел, тем охотнее Сталин улыбался. Наконец Сталин разразился глубоким, идущим от сердца смехом, и впервые за три дня я увидел свет в конце туннеля“.
Полагаем, не будет ошибкой сказать, что в ходе тегеранской встречи «большой тройки» Рузвельт сделал коррективы в своей стратегической схеме «четырех полицейских» и расклада сил внутри четырехугольника. Сущность этих корректив заключалась в выводе президента о возможности тесных и взаимовыгодных советско — американских отношений в будущем. Мир, в котором США и СССР станут друзьями, определенно виделся как более стабильный, более упорядоченный. Две сверхмощные державы, найдя общий язык, самым надежным образом гарантировали бы мир от войны.
Рузвельт, ощущал успех, он покинул Тегеран будучи убежденным, что его стратегическая линия в мировой дипломатии начала реализовываться в самых существенных своих аспектах. Теперь, в свете тегеранских договоренностей, он гораздо меньше опасался американских изоляционистов (страх перед которыми, порожденный в 1919-1921 и 1935 годах, постоянно его преследовал), он верил, что сумеет убедить конгресс и общественность в необходимости выхода США на мировые позиции. На пути домой Рузвельт сообщил супруге 9 декабря 1943 года: «В целом мы добились успеха».
Первые опасения
В феврале 1944 г. госсекретарь Хэлл основываясь на мнениях своих подчиненных предупреждает о грядущих сложностях в отношениях с русскими ввиду «советской решимости в одностороннем порядке решать проблемы, встающие в Восточной Европе… Если дело будет так же продолжаться и далее, то мы увидим отсутствие предрасположенности Советского правительства играть конструктивную роль как полноправный член семьи наций… Это принесет непоправимый ущерб всему международному сотрудничеству». В начале марта 1944 г. госсекретарь буквально пугает советского посла в Вашингтоне, говоря о «растущей враждебности к России из-за ряда в сущности малых дел, которые, однако, можно интерпретировать как стремление к односторонним действиям».
«Холодная война» первой пришла в сознание британского премьера. Черчилль начал рисовать своим британским спутникам апокалиптическое будущее: «Миру предстоит гигантская, еще более кровавая война. Я не буду в ней участвовать. Мне хотелось бы заснуть на миллион лет». Как избежать новой опасности? Британия должна иметь превосходство в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237