Даже такой пессимист, как Авраам-Лейб, думал:
"Допустим даже, что в этих рассказах половина - вранье, а другая половина - не совсем правда. И то будет хорошо! Дождаться бы только рассвета и взяться за настоящую работу!..."
***
"Взяться за настоящую работу" Рабиновичам не пришлось уже по одному тому, что их самих в ту же ночь "взяли в работу".
В то время, как утомленные путешественники, пренебрегая клопами и прочими прелестями апартаментов Кецеле, крепко спали и во сне освобождали сына и брата, в подвал Кецеле нагрянула полиция с очередной "ревизией"...
Удивить Кецеле подобного рода визитами было довольно трудно: он уже давно привык к облавам, и паспорт его был сверху донизу испещрен красными штемпелями "на выезд в 24 часа".
Но выезжать Кецеле было, собственно, некуда: он был приписан к пригороду Васильевке, и "выезжать" туда было ни к чему, так как можно было в течение дня трижды сходить пешком туда и обратно...
Несколько сложнее было с гостями... Впрочем, полиция особенно не затруднялась: забрала всех куда следует и начала допрос:
– Вы, собственно, кто такие будете?
– Евреи!
– Видно, что не эфиопы! Откуда?
Рабиновичи ответили.
– Паспорта?
– Забыли дома!
И хотя Рабиновичи жили совсем не там, где были приписаны, их ждало небезынтересное путешествие этапным порядком по "месту приписки" - в Шклов, и это бы еще с полгоря.
Случилось нечто худшее: при личном обыске у младшего Рабиновича было обнаружено письмо местного раввина.
– А это, братец, что за пакет такой?
– Письмо!
– Письмо? Гм! Кому же такое большое письмо? Доносец? Или денежный перевод?
Чиновник, очевидно, любил пошутить... Он оглядел пакет со всех сторон, взвесил его на ладони и покачал головой.
Если бы Авраам-Лейб отделался каким-нибудь кратким и определенным ответом, все, быть может, сошло бы просто и легко. Но Авраам-Лейб не такой человек, чтобы кое-как отделаться от вопроса. Он начал раздумывать: говорить ли правду или сочинить что-нибудь? И по недолгом размышлении решил, что правда превыше всего! Что тут, в самом деле, скрывать? Разве не возмутительно, что их Гершеля, невинного как голубь, держат в тюрьме? И Авраам-Лейб разразился громовой тирадой по адресу несправедливых обвинителей, взваливших на голову целого народа столько несчастий и ужасов...
– Так-так! - сказал чиновник. - Все прекрасно! Но что же это все-таки за письмо? От кого и к кому?
– Это наш раввин пишет вашему раввину!
– А о чем он пишет "нашему" раввину?
Авраам-Лейб не поленился и перевел, насколько это было возможно, все письмо. Что же касается непереводимых на русский язык красот дневнееврейского текста, то Авраам-Лейб рассказал их своими словами и ударился по этому случаю в пространные рассуждения на наболевшую тему...
Чиновнику надоело слушать. Прервав Авраам-Лейба, он заявил, что все это не меняет дела и что с отцом придётся прошагать неблизкий путь - "аж до самого Шклова".
Но Авраам-Лейб независимо от исхода "спасательной" экспедиции был доволен, что ему удалось отвести душу и поговорить с начальством как следует... Ему даже в голову не приходило, что он заварил кашу, которую расхлебывать придется всё тому же злополучному "преступнику". Когда письмо было переведено дословно, когда добрались до звучавшего мощным аккордом конца, стало ясно как день, что слова "стучите в двери сильных мира сего", "освободите заточенных" и т. д. относятся не к каким-то заточенным вообще, а имеют в виду именно того, кто сейчас сидит за семью замками!..
***
Последствия словоохотливости Авраам-Лейба, однако, этим одним не исчерпывались. Мало того, что он с отцом был заподозрен в намерении освободить заключенного, они еще втянули в дело несчастного автора велеречивого письма, призывающего к таким энергичным действиям и восклицающего:
"Или не стало среди сынов Израиля богатых людей и отзывчивых сердец?!"
Тут, очевидно, действует целая организация. Но как её обнаружить? Кто это жертвует необходимые для такого рода "гешефтов" деньги? И имена? Все эти вопросы были заданы злополучному раввину местечковой администрацией. И так как раввин не мог удовлетворительно ответить и вообще был перепуган до полусмерти, то он пустился в историю и стал что-то лепетать на невнятном языке об испанской инквизиции и о римском папе...
– Стоп, машина! - заявила администрация. - Будет вздор молоть! Пока суд да дело, извольте посидеть за решеткой, а там видно будет!..
Нетрудно себе представить, что творилось в местечке, когда узнали, что Рабиновичи следуют по этапу, а раввина посадили в тюрьму!..
Глава 14
В ТЮРЬМЕ
Репетитор Бардо-Брадовских Григорий Иванович Попов, фантаст и мечтатель, быстро отрезвел. Он увидел оборотную сторону медали, понял, какую ценность он представляет собой в глазах своих хозяев без маски Попова и как на него взглянули бы, если бы он вздумал обнаружить свое подлинное лицо Гершки Рабиновича...
Совсем по-иному жил и чувствовал подлинный Попов, сидевший в это время в тюрьме, под фамилией Рабинович.
Помимо любопытства, с которым он ждал конца всей этой нелепой истории, его еще увлекала мысль, что все это случилось неспроста! Что здесь есть нечто фатальное: именно ему суждено стать жертвой гонения на евреев, провозвестником правды, живым свидетельством невиновности и непричастности целого народа к приписываемому ему чудовищному преступлению!..
По лицу Рабиновича, однако, незаметно было, чтобы он себя чувствовал жертвой. Он был свеж и бодр, как всегда. Имел прекрасный аппетит, спал как убитый.
Только шевелюра у него отросла еще больше да бородка появилась на побледневшем от недостатка воздуха лице, ставшем еще более похожим на еврейское.
С удивительной выдержкой переносил он тяготы заключения. На допросах держал себя независимо и с несокрушимым упорством настаивал на своей невиновности.
К тому же в душе жила уверенность, что его друзья, Шапиро, делают все возможное для его освобождения.
При воспоминании о Шапиро он чувствовал легкий сердечный укол: что с Бетти? Где она? Думает ли она о нем?..
Он думал и о родном доме. Что думает отец, так давно не получающий от него писем? Что думает Вера? Неужто Гершка не устроит все так, чтобы никто ни о чем не подозревал? "Еврейская голова", черт возьми, наверно, что-нибудь придумает!
Рабинович даже не подозревал, какие тучи собираются над его головой. Не подозревал, что дело его с каждым днем все больше и больше осложняется. Ибо к собранным против него уликам за последние дни прибавились еще целых три, и очень серьезных.
Во-первых, Рабинович утверждал, что он ни слова не знает по-еврейски. А между тем отобранные при обыске у старика Рабиновича письма свидетельствовали о противоположном: обвиняемый не только писал по-еврейски, но обнаруживал еще недюжинное знакомство с древнееврейским языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64