О мученической кончине отца стало известно его семнадцатилетнему сыну Хершелю Грюншпану, проживавшему в Париже. 7 ноября он купил пистолет и пятью выстрелами уложил третьего секретаря немецкого посольства Эрнста фон Рата. Покушение на немецкого дипломата, совершенное евреем, и явилось тем случаем, которого ждал Геббельс. Его пропагандистская машина заработала. Газета «Фёлькишер беобахтер» 8 ноября написала: «Вполне очевидно, что немецкий народ сделает из этого события соответствующий вывод».
В Гессене и Магдебурге-Анхальте подстрекаемые нацистами хулиганы стали тут же громить еврейские магазины и лавки.
Момент для Геббельса оказался подходящим. 9 ноября в Мюнхене в старой ратуше ежегодно собирались соратники Гитлера, чтобы отметить «пивной путч» 1923 года. На этом сборище обычно присутствовали все видные партийные деятели. Поэтому было достаточно зажигательной речи хромоногого Мефистофеля, чтобы партийные организации были подняты на решительный бой с евреями. То, что за этим последовало — тысячи разбитых витрин еврейских заведений, — некий берлинский шутник назвал «хрустальной ночью». В немецкой истории она значится как ночь позора и бесчестия: ведь само правительство призвало народ к организованному погрому.
«Хрустальная ночь» в истории гитлеровского режима означает и нечто иное. Она отчетливо показала суть национал-социалистского господства, системы авторитарного государства Гитлера, для которого были характерны и «ночь длинных ножей», и афера Бломберга-Фрича. Иронией судьбы оказался и тот факт, что люди, осуществлявшие впоследствии окончательное решение еврейского вопроса, были в то время противниками акции Геббельса. Гиммлер и Гейдрих узнали о проводившейся акции уже тогда, когда она развернулась полным ходом. Это свидетельство о том, что внутри партии имелись элементы, недовольные лидирующей ролью СС в решении еврейского вопроса.
Министр пропаганды поехал в Мюнхен явно за тем, чтобы подстрекнуть старых бойцов к кровавому погрому. Совершенно случайно его намерение получило поддержку, благодаря сообщению, поступившему в момент, когда старые нацисты садились за столы в пивной: Эрнст фон Рат скончался в 16.30 от полученных ранений. Мюнхенский полицей-президент, обергруппенфюрер СС барон фон Эберштайн вспоминал: «На Гитлера новость произвела тягостное впечатление, и он помалкивал, хотя всегда был очень разговорчивым за столом. Через некоторое время головы Гитлера и Геббельса сблизились, и между ними произошел, видимо, чрезвычайно важный разговор».
Вне всякого сомнения, как раз в этот момент и было принято решение. Гитлер, естественно, как глава государства не мог быть вовлечен в погром, Геббельс же принял на себя роль режиссера. Когда диктатор покинул зал, министр пропаганды произнес речь, текст которой не сохранился, но которая, без сомнения, относилась к мастерским достижениям нацистской демагогии.
«Речь эта была явно подстрекательской, и из нее следовало, что Геббельс намеревался начать соответствующую акцию», — вспоминал впоследствии руководитель молодежи Бальдур фон Ширах.
В сказанном каждый услышал свое: одни — распоряжение не препятствовать акциям, направленным против евреев; другие — приказ инициировать погромы; третьи — указание поджигать синагоги; четвертые — требование изгнания евреев из страны.
Геббельс же всего лишь сообщил фюреру об антиеврейских акциях, начавшихся в некоторых округах и районах страны. Гитлер принял решение, запрещающее партии заниматься подготовкой и организацией таких демонстрацией, но если они возникнут стихийно, им не препятствовать. Вот собственно и все. Но старые бойцы приучены понимать свое руководство и без слов.
«Отданные устно указания имперского министра пропаганды, — трактовал впоследствии высший партийный суд, — были поняты многими присутствовавшими, что партия официально не должна выступать как зачинщица подобных демонстрацией, на деле обязана организовывать и проводить их».
Старые бойцы, большинство из которых являлись командирами партийных организаций, сразу же поспешили к телефонам и отдали распоряжения на поднятие своих подразделений по тревоге. Наконец-то, они почувствовали, что могут самостоятельно решать пресловутый еврейский вопрос, а руководители СА сделали вывод, что настала пора выхода из тени и воздания мести за 30 июня 1934 года. Над всем этим возвышался Иосиф Геббельс, неустанно диктовавший распоряжения по телетайпу. Постоянно трещали телефоны и отдавались распоряжения адъютантам.
Лица же, официально занимавшиеся решением еврейской проблемы, не имели ни малейшего представления о происходившем.
Герман Геринг дремал в ночном поезде, следовавшем в Берлин, Гиммлер отправился на церемонию приведения к присяге эсэсовских новобранцев у Фельдхеррнхалле (на это мероприятие должен был прибыть Гитлер), а Гейдрих сидел с товарищами за столом в гостинице «Фир яресцайтен». Действия Геббельса оказались для шефа полиции безопасности полной неожиданностью.
Гестаповский правовед Вернер Баст, направившийся вместе с ним на традиционную встречу видных нацистов, вспоминал: «Не успели мы отойти несколько десятков метров от отеля, в которой находились, как увидели заполыхавшую огнем ближайшую синагогу».
Недоумевая по поводу происходившего, Гейдрих позвонил в местное управление гестапо. В 23.15 дежурный офицер доложил ему, что получено сообщение из мюнхенского управления пропаганды о начале еврейских погромов, в которые полиция вмешиваться не должна. Гейдрих не знал как ему поступить и послал группенфюрера СС Карла Вольфа к Гиммлеру. В 23.30 тот нашел его в частных апартаментах Гитлера на Принцрегентштрассе.
Адольф Гитлер, казалось, был удивлен антиеврейскими акциями более других. Как потом вспоминал шеф СС: «Когда я спросил фюрера о происходящем, у меня сложилось впечатление, что он ничего об этом не знал».
Однако Гитлер быстро отделался от хорошо разыгранного удивления и приказал, чтобы СС ни во что не вмешивалась, а гестапо позаботилось о сохранности еврейской собственности. Это распоряжение Вольф передал Гейдриху. Что произошло в следующие минуты, неизвестно, так как Гиммлер вместе с Гитлером выехал на церемонию принятия присяги эсэсовцами. Можно лишь предположить, что Гейдрих дал указание Мюллеру, остававшемуся в Берлине, объявить тревогу всем своим службам. Не зная ничего о причинах происходившего, он пытался во всем разобраться по поступавшим сообщениям. В час ночи 10 ноября Гиммлер возвратился в отель и отдал необходимые распоряжения.
Срочной депешой Гейдрих дал указание всем учреждениям гестапо и СД: «Не допускать разграбления еврейских лавок и жилищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202