Боюсь, что у тебя с родителями примирения не будет. Но они простят тебя, если ты с ним расстанешься или же он освободится для тебя… Ведь он женат, и они видят во всей этой истории обман жены и неуважение к тебе. Твоя мать спрашивала, знает ли его жена о его связи, и я вынуждена была сказать, что, судя по моим сведениям, нет. Она расценила это как трусость с его стороны. Твои родители очень за тебя переживают…»
Гиммлер должен был приобрести дом, если не хотел потерять Хедвигу, но на какие средства? Хозяин империи СС, распорядитель заводов и фабрик, повелитель самого большого полицейского аппарата, личных капиталов не имел. И он вынужден был взять в партийной кассе кредит. Борман распорядился выдать ему 80 000 марок, на которые Гиммлер построил для Хедвиги домик у озера Кёнигсзее в районе Шёнау. Между Гиммлером и Борманом возник временный альянс, так как жившая в одиночестве любовница Гиммлера подружилась с женою Бормана Гердой, дом которой находился неподалеку.
Как и их жены, Борман и Гиммлер поддерживали тесные контакты между собой. Герда Борман даже написала своему мужу записку: «Папочка, можно с трудом себе представить, что бы могло произойти, если бы вы с Генрихом обо всем не побеспокоились. Фюрер ведь не может делать все сам. Поэтому вы должны держаться друг друга и проявлять взаимную заботу».
И Борман старался, заботясь, чтобы влияние «дядюшки Генриха» не переходило определенных границ, поддержав его даже тогда, когда тот впал в малодушие. Однако он устраивал ему головомойки за любую попытку критиковать шефа — Гитлера. Как-то Гиммлер пожаловался приятелю, что Гитлер бывает к нему несправедлив и он хорош лишь тогда, когда успешно формирует новые дивизии. Борман успокоил его, но в то же время предупредил, чтобы он не слишком критиковал Адольфа Гитлера. А своей жене Герде сказал: «У него невыносимо холодная критика. Что бы ни говорилось и ни делалось, фюрер остается фюрером! Что бы мы делали без него?»
Такому духовнику Гиммлер не хотел противопоставлять агрессивную мощь «черного ордена», пока не затрагивались существенные интересы СС. И он запретил любую критику в адрес партии.
Однако шеф СС недооценил степени тщеславия и рвения своих подчиненных, у которых не было личных причин отказываться от нападок на партию. Одним из них был Отто Олендорф, стоявший во главе СД внутренних районов страны и бывший самой противоречивой личностью в СС: с одной стороны, он приказал уничтожить 70 000 евреев, а с другой — выражал недовольство примитивностью власть имущих. Он так и остался загадкой для историков.
Друзья Олендорфа попытались даже изобразить его впоследствии как некоего сопротивленца, глашатая «позитивной оппозиции», как выразился Юстус Байер, один из районных партийных деятелей. Но они умолчали о том, что эта оппозиция не была добровольной, так как бригадефюрер СС Олендорф оказался скорее жертвой автоматизма, самим же им придуманного. Его идея заключалась в регистрации без всяких прикрас мыслей и поступков немцев, о чем он затем докладывал два-три раза в неделю в так называемых «сообщениях из рейха» высшему руководству. Естественно, что такая важная политическая область жизни народа, как партия и ее деятельность, не обходилась молчанием.
Сотрудники Олендорфа протоколировали факты мании величия и заносчивости партийных бонз, недостатки партийной пропаганды, хозяйственные упущения в районах и округах. Так что у Олендорфа даже появилось опасение, что донесения его ведомства могли создать у руководства мнение: «партия представляет собой нечто негативное и вредное и фюреру вместе с рейхсфюрером СС необходимо принять жесткие меры по искоренению в ней бюрократизма». В своих распоряжениях он указывал поэтому на необходимость укрепления власти национал-социализма, говоря, что «правовая действительность должна обязательно увязываться с основными политическими и мировоззренческими положениями национал-социализма».
В отношении принципов свободы человека мысли его нисколько не отличались от манипуляторов правами типа Роланда Фрайслера, обозвавшего попытавшегося выступить с критикой полицейского режима Ханса Франка «сообщником британских плутократов». В своем докладе в октябре 1942 года Олендорф блестяще доказал, что бесправие — есть высшее проявление права, поскольку, мол, направлено не на обеспечение прав каждого человека в отдельности, а на безопасность всего общества. Правовое обеспечение, по его мнению, равнозначно понятию безопасности рейха, и если в результате деятельности слабого в мировоззренческом плане судейского корпуса возникнут какие-либо угрозы, полиция должна внести свои коррекции и подправить слишком слабые приговоры. Да и само понятие правового обеспечения Олендорф считал «банальным».
Видя недостатки, глупости и порочность в партии, идеальная картина национал-социализма у ортодокса Олендорфа стала, однако, постепенно тускнеть. Каждый новый доклад подчиненных углублял в нем уверенность, что партия больна раком, метастазы которого скоро проникнут в здоровые органы режима. По поводу его подавленного настроения Гиммлер сказал: «По-видимому, у него больна печень или желчный пузырь. Его доклады становятся все мрачнее, и он смотрит на мир столь пессимистично, что за этим наверняка скрывается какая-то болезнь, сказывающаяся на его психике».
До шефа СС не доходило, что интеллектуал Олендорф страдал от того, что ежедневно читал в докладах своей службы, из которых следовало: симпатии населения в отношении партии и режима падают с каждым днем.
Вот каковым было, например, донесение из Бюнде от 13 мая 1941 года: "Ни одно событие не вызывало до сих пор такой реакции, как известие о том, что заместитель фюрера Гесс улетел в Англию. Распространяются самые невероятные слухи, и люди не верят в его умопомешательство. Отмечены разговоры о моральном поражении… новом разрыве между «старыми бойцами…»
А 24 июня 1941 года из Миндена пришло сообщение: «Событие прошедшего воскресенья — начало войны с Россией — подействовало почти на всех ошеломляюще. Даже и то, что фюрер испросил благословение Бога на ведение этой войны, не окрасило настроение населения в розовые тона».
Чем ожесточеннее становились боевые действия, тем пессимистичнее звучали донесения. И все большей критике подвергалась пропагандистская деятельность партии и Иосифа Геббельса. В донесении из Эрфурта от 12 января 1942 года говорилось: «Пропаганда, развернутая прессой в последнюю неделю, производит на население угнетающее впечатление. Ни заголовки, в особенности в газете „Тюрингер гауцайтунг“, ни комментарии к отдельным сообщениям не носят серьезного характера, а предлагающиеся выводы настолько утрированы, что газета вообще не принимается уже всерьез».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
Гиммлер должен был приобрести дом, если не хотел потерять Хедвигу, но на какие средства? Хозяин империи СС, распорядитель заводов и фабрик, повелитель самого большого полицейского аппарата, личных капиталов не имел. И он вынужден был взять в партийной кассе кредит. Борман распорядился выдать ему 80 000 марок, на которые Гиммлер построил для Хедвиги домик у озера Кёнигсзее в районе Шёнау. Между Гиммлером и Борманом возник временный альянс, так как жившая в одиночестве любовница Гиммлера подружилась с женою Бормана Гердой, дом которой находился неподалеку.
Как и их жены, Борман и Гиммлер поддерживали тесные контакты между собой. Герда Борман даже написала своему мужу записку: «Папочка, можно с трудом себе представить, что бы могло произойти, если бы вы с Генрихом обо всем не побеспокоились. Фюрер ведь не может делать все сам. Поэтому вы должны держаться друг друга и проявлять взаимную заботу».
И Борман старался, заботясь, чтобы влияние «дядюшки Генриха» не переходило определенных границ, поддержав его даже тогда, когда тот впал в малодушие. Однако он устраивал ему головомойки за любую попытку критиковать шефа — Гитлера. Как-то Гиммлер пожаловался приятелю, что Гитлер бывает к нему несправедлив и он хорош лишь тогда, когда успешно формирует новые дивизии. Борман успокоил его, но в то же время предупредил, чтобы он не слишком критиковал Адольфа Гитлера. А своей жене Герде сказал: «У него невыносимо холодная критика. Что бы ни говорилось и ни делалось, фюрер остается фюрером! Что бы мы делали без него?»
Такому духовнику Гиммлер не хотел противопоставлять агрессивную мощь «черного ордена», пока не затрагивались существенные интересы СС. И он запретил любую критику в адрес партии.
Однако шеф СС недооценил степени тщеславия и рвения своих подчиненных, у которых не было личных причин отказываться от нападок на партию. Одним из них был Отто Олендорф, стоявший во главе СД внутренних районов страны и бывший самой противоречивой личностью в СС: с одной стороны, он приказал уничтожить 70 000 евреев, а с другой — выражал недовольство примитивностью власть имущих. Он так и остался загадкой для историков.
Друзья Олендорфа попытались даже изобразить его впоследствии как некоего сопротивленца, глашатая «позитивной оппозиции», как выразился Юстус Байер, один из районных партийных деятелей. Но они умолчали о том, что эта оппозиция не была добровольной, так как бригадефюрер СС Олендорф оказался скорее жертвой автоматизма, самим же им придуманного. Его идея заключалась в регистрации без всяких прикрас мыслей и поступков немцев, о чем он затем докладывал два-три раза в неделю в так называемых «сообщениях из рейха» высшему руководству. Естественно, что такая важная политическая область жизни народа, как партия и ее деятельность, не обходилась молчанием.
Сотрудники Олендорфа протоколировали факты мании величия и заносчивости партийных бонз, недостатки партийной пропаганды, хозяйственные упущения в районах и округах. Так что у Олендорфа даже появилось опасение, что донесения его ведомства могли создать у руководства мнение: «партия представляет собой нечто негативное и вредное и фюреру вместе с рейхсфюрером СС необходимо принять жесткие меры по искоренению в ней бюрократизма». В своих распоряжениях он указывал поэтому на необходимость укрепления власти национал-социализма, говоря, что «правовая действительность должна обязательно увязываться с основными политическими и мировоззренческими положениями национал-социализма».
В отношении принципов свободы человека мысли его нисколько не отличались от манипуляторов правами типа Роланда Фрайслера, обозвавшего попытавшегося выступить с критикой полицейского режима Ханса Франка «сообщником британских плутократов». В своем докладе в октябре 1942 года Олендорф блестяще доказал, что бесправие — есть высшее проявление права, поскольку, мол, направлено не на обеспечение прав каждого человека в отдельности, а на безопасность всего общества. Правовое обеспечение, по его мнению, равнозначно понятию безопасности рейха, и если в результате деятельности слабого в мировоззренческом плане судейского корпуса возникнут какие-либо угрозы, полиция должна внести свои коррекции и подправить слишком слабые приговоры. Да и само понятие правового обеспечения Олендорф считал «банальным».
Видя недостатки, глупости и порочность в партии, идеальная картина национал-социализма у ортодокса Олендорфа стала, однако, постепенно тускнеть. Каждый новый доклад подчиненных углублял в нем уверенность, что партия больна раком, метастазы которого скоро проникнут в здоровые органы режима. По поводу его подавленного настроения Гиммлер сказал: «По-видимому, у него больна печень или желчный пузырь. Его доклады становятся все мрачнее, и он смотрит на мир столь пессимистично, что за этим наверняка скрывается какая-то болезнь, сказывающаяся на его психике».
До шефа СС не доходило, что интеллектуал Олендорф страдал от того, что ежедневно читал в докладах своей службы, из которых следовало: симпатии населения в отношении партии и режима падают с каждым днем.
Вот каковым было, например, донесение из Бюнде от 13 мая 1941 года: "Ни одно событие не вызывало до сих пор такой реакции, как известие о том, что заместитель фюрера Гесс улетел в Англию. Распространяются самые невероятные слухи, и люди не верят в его умопомешательство. Отмечены разговоры о моральном поражении… новом разрыве между «старыми бойцами…»
А 24 июня 1941 года из Миндена пришло сообщение: «Событие прошедшего воскресенья — начало войны с Россией — подействовало почти на всех ошеломляюще. Даже и то, что фюрер испросил благословение Бога на ведение этой войны, не окрасило настроение населения в розовые тона».
Чем ожесточеннее становились боевые действия, тем пессимистичнее звучали донесения. И все большей критике подвергалась пропагандистская деятельность партии и Иосифа Геббельса. В донесении из Эрфурта от 12 января 1942 года говорилось: «Пропаганда, развернутая прессой в последнюю неделю, производит на население угнетающее впечатление. Ни заголовки, в особенности в газете „Тюрингер гауцайтунг“, ни комментарии к отдельным сообщениям не носят серьезного характера, а предлагающиеся выводы настолько утрированы, что газета вообще не принимается уже всерьез».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202