Если из этого списка выделить всех, так или иначе связанных с революционным движением (террористов, пропагандистов, распространителей листовок и т. д.), то окажется, что среди них евреи составляли в первый период 4-5%, а во второй — около 10%. Известный народоволец Аптекман в книге «Земля и Воля 70-х гг.» приводит состав «основного кружка» «Земли и Воли». В нём 25 человек, и евреями являются, по-видимому, Марк и Ольга Натансон, Зунделевич и Аптекман. В 1877 г. «Большой Совет» «Земли и Воли» состоял из 17 человек, среди которых было 3 еврея. Организаторами «Чёрного передела» были 18 человек, из которых опять 3 еврея.
Эта небольшая, хотя всё расширяющаяся струйка привносила, однако, совершенно особый человеческий материал. Основное противоречие, мучившее тогдашнюю революционную молодёжь, заключалось в следующем. Все они, конечно, были «народниками», готовыми жертвовать всем, вплоть до жизни, ради народа. Но вот когда в период «хождения в народ» они с этим народом столкнулись, то оказалось, что их идеи и принципы с убеждениями народа несовместимы. Стоило им начать агитацию против царя или Бога, как их хватали, вязали, вели в полицию. Причём бывали случаи, когда полицейские, не желая связываться с «барчуками», пытались отпустить их, а крестьяне требовали расписку в том, что агитаторы в полицию представлены, вызывая неудовольствие, а часто и притеснения в отместку. Ситуация была столь разительной, что никаких сомнений не оставляла.
Перед революционерами лежали три пути, как ярко описывает поличным впечатлениям Тихомиров. Можно было применить к жизни свой принцип, что «народ знает правду», или, по крайней мере, признать, что он имеет право жить по своим убеждениям. Кто избрал такую точку зрения, должен был из революционного движения уйти, о них мы в его истории не узнаем. Второй путь заключался в том, чтобы «просветить» народ, т. е. путём пропаганды изменить его убеждения. Избравшие этот путь отправлялись в деревню фельдшерами, учителями и т. д. Но в большинстве случаев окружающая жизнь — болезни, бедность, недоедание — производили такое впечатление, что одни из деревни бежали, а других затягивала эта жизнь, и заботы окружающего крестьянства заслоняли для них цели революции. Такие для революционного движения тоже были потеряны. Наконец, оставался третий путь: делать революцию вопреки воле народа либо, обманув, его же руками, либо без него — через террор. Совершенно сознательно разрабатывалась градация агитационной литературы: что можно давать читать народу, а что давать лишь учителям, агрономам и фельдшерам (против Бога и царя) — народу же давать читать «неудобно». Распространялись даже поддельные грамоты от имени царя с призывами к переделу земли или восстанию. Поскольку и этот путь оказался не действенным, остался путь террора, но с мучительным сознанием, что вершится этот террор вопреки желаниям и принципам обожествляемого народа.
И вот тут появились молодые люди, для которых все эти, говоря современным языком, «комплексы» полностью отсутствовали. С народом их никакие положительные чувства не связывали, к нему с детства было внушено отношение как к чуждой и враждебной среде, «объекту» их деятельности. Эти люди легко могли усвоить абстрактную схему и сосредоточить все силы на её осуществлении. Мироощущение этого нового типа революционеров передают, например, мемуары Аптекмана. Он пишет:
«Народа я не знал, так как родился в городе, деревни почти не видел, да, кроме того, я был чужим этому народу по крови. Русскую историю я тоже плохо знал. Признаться, не любил я её. Уж очень скучной она мне казалась. И я, такой любознательный и прилежный, прочитавший так много по истории Запада, а особенно по истории революционных движений на Западе, ничего не читал по русской истории. Мне казалось, что она ничего не может сказать ни моему уму, ни моему сердцу».
Разумеется, Аптекман пишет это лишь для того, чтобы сказать что он понял свою ошибку. Но какой её исправил — это, пожалуй, ещё характернее:
«Соловьёв, Костомаров, Беляев, Аристов, Хлебников, Щапов, Мордовцев, Антонович и др. появились на моём столе и прочитывались от доски до доски… К весне 1874 г. я был совершенно (!) готов».
Судя по мемуарам, на это понадобилось всего несколько месяцев! Полюбил ли Аптекман в таком пожарном порядке русскую историю и что он из неё понял, этого он не сообщает, но дальше мы узнаём, что он отправился в народ проповедовать социализм. С сожалением он обнаружил, что эта пропаганда абсолютно не воспринимается и пришёл к выводу: «….мы сим не победим народа…» Вот такого полного преодоления народнических сантиментов, способности сознательно занять позицию враждебной стороны (народ надо победить) мы у русских современников Аптекмана не встретим.
В 60-е годы, в разгар народнических настроений, Зайцев писал, что «народ глуп и туп», что не следует «ставить его на пьедестал», как это делают демократы, но «действовать против него решительно»: опять тот же мотив борьбы с народом, его покорения.
Другой революционер — Дейч — вспоминает, что многие еврейские революционеры произошли из захолустных местечек, в детстве даже не говорили по-русски. Таким было, например, детство Геси Гельфман, пока она, взяв с собой узелок своих вещей, не отправилась в город «изучать гойскую науку». Какой взгляд на окружающий народ с детства впитывали эти юноши, воспитанные в местечках, управляемых кагалами, можно представить себе, например, по высказываниям И. Шахака, Алексеева и отрывкам из книги Брафмана, приведённым в гл. 4.
Могло бы показаться удивительным, что молодые люди, с детства чуждые русской жизни, совершенно не знавшие народа, скоро становились вождями революционного движения. На самом деле это понятно: именно они могли освободить движение от груза старых представлений о «служении народу», привить взгляд, что народ, наоборот, надо «победить», «действовать против него решительно». А это высвобождало силы для практической, революционной работы.
К началу 80-х г. г. тот факт, что среди руководства террористов имеется заметное количество евреев, уже обращал на себя внимание, в частности, это проявилось в направленных против евреев народных беспорядках, вызванных убийством Александра II в 1881 г. Однако, насколько слабо было ещё еврейское влияние среди революционеров показывает тот факт, что «Листок № 6» Народной Воли приветствовал эти беспорядки как направленные против эксплуататоров (в чём потом многократно оправдывались).
1881 год был кризисным в истории русского революционного движения. Убийство Александра II рикошетом нанесло тяжелейший удар всему движению — как физический, так и моральный. На это убийство были брошены все силы организации — и в результате почти все ведущие революционеры оказались арестованными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Эта небольшая, хотя всё расширяющаяся струйка привносила, однако, совершенно особый человеческий материал. Основное противоречие, мучившее тогдашнюю революционную молодёжь, заключалось в следующем. Все они, конечно, были «народниками», готовыми жертвовать всем, вплоть до жизни, ради народа. Но вот когда в период «хождения в народ» они с этим народом столкнулись, то оказалось, что их идеи и принципы с убеждениями народа несовместимы. Стоило им начать агитацию против царя или Бога, как их хватали, вязали, вели в полицию. Причём бывали случаи, когда полицейские, не желая связываться с «барчуками», пытались отпустить их, а крестьяне требовали расписку в том, что агитаторы в полицию представлены, вызывая неудовольствие, а часто и притеснения в отместку. Ситуация была столь разительной, что никаких сомнений не оставляла.
Перед революционерами лежали три пути, как ярко описывает поличным впечатлениям Тихомиров. Можно было применить к жизни свой принцип, что «народ знает правду», или, по крайней мере, признать, что он имеет право жить по своим убеждениям. Кто избрал такую точку зрения, должен был из революционного движения уйти, о них мы в его истории не узнаем. Второй путь заключался в том, чтобы «просветить» народ, т. е. путём пропаганды изменить его убеждения. Избравшие этот путь отправлялись в деревню фельдшерами, учителями и т. д. Но в большинстве случаев окружающая жизнь — болезни, бедность, недоедание — производили такое впечатление, что одни из деревни бежали, а других затягивала эта жизнь, и заботы окружающего крестьянства заслоняли для них цели революции. Такие для революционного движения тоже были потеряны. Наконец, оставался третий путь: делать революцию вопреки воле народа либо, обманув, его же руками, либо без него — через террор. Совершенно сознательно разрабатывалась градация агитационной литературы: что можно давать читать народу, а что давать лишь учителям, агрономам и фельдшерам (против Бога и царя) — народу же давать читать «неудобно». Распространялись даже поддельные грамоты от имени царя с призывами к переделу земли или восстанию. Поскольку и этот путь оказался не действенным, остался путь террора, но с мучительным сознанием, что вершится этот террор вопреки желаниям и принципам обожествляемого народа.
И вот тут появились молодые люди, для которых все эти, говоря современным языком, «комплексы» полностью отсутствовали. С народом их никакие положительные чувства не связывали, к нему с детства было внушено отношение как к чуждой и враждебной среде, «объекту» их деятельности. Эти люди легко могли усвоить абстрактную схему и сосредоточить все силы на её осуществлении. Мироощущение этого нового типа революционеров передают, например, мемуары Аптекмана. Он пишет:
«Народа я не знал, так как родился в городе, деревни почти не видел, да, кроме того, я был чужим этому народу по крови. Русскую историю я тоже плохо знал. Признаться, не любил я её. Уж очень скучной она мне казалась. И я, такой любознательный и прилежный, прочитавший так много по истории Запада, а особенно по истории революционных движений на Западе, ничего не читал по русской истории. Мне казалось, что она ничего не может сказать ни моему уму, ни моему сердцу».
Разумеется, Аптекман пишет это лишь для того, чтобы сказать что он понял свою ошибку. Но какой её исправил — это, пожалуй, ещё характернее:
«Соловьёв, Костомаров, Беляев, Аристов, Хлебников, Щапов, Мордовцев, Антонович и др. появились на моём столе и прочитывались от доски до доски… К весне 1874 г. я был совершенно (!) готов».
Судя по мемуарам, на это понадобилось всего несколько месяцев! Полюбил ли Аптекман в таком пожарном порядке русскую историю и что он из неё понял, этого он не сообщает, но дальше мы узнаём, что он отправился в народ проповедовать социализм. С сожалением он обнаружил, что эта пропаганда абсолютно не воспринимается и пришёл к выводу: «….мы сим не победим народа…» Вот такого полного преодоления народнических сантиментов, способности сознательно занять позицию враждебной стороны (народ надо победить) мы у русских современников Аптекмана не встретим.
В 60-е годы, в разгар народнических настроений, Зайцев писал, что «народ глуп и туп», что не следует «ставить его на пьедестал», как это делают демократы, но «действовать против него решительно»: опять тот же мотив борьбы с народом, его покорения.
Другой революционер — Дейч — вспоминает, что многие еврейские революционеры произошли из захолустных местечек, в детстве даже не говорили по-русски. Таким было, например, детство Геси Гельфман, пока она, взяв с собой узелок своих вещей, не отправилась в город «изучать гойскую науку». Какой взгляд на окружающий народ с детства впитывали эти юноши, воспитанные в местечках, управляемых кагалами, можно представить себе, например, по высказываниям И. Шахака, Алексеева и отрывкам из книги Брафмана, приведённым в гл. 4.
Могло бы показаться удивительным, что молодые люди, с детства чуждые русской жизни, совершенно не знавшие народа, скоро становились вождями революционного движения. На самом деле это понятно: именно они могли освободить движение от груза старых представлений о «служении народу», привить взгляд, что народ, наоборот, надо «победить», «действовать против него решительно». А это высвобождало силы для практической, революционной работы.
К началу 80-х г. г. тот факт, что среди руководства террористов имеется заметное количество евреев, уже обращал на себя внимание, в частности, это проявилось в направленных против евреев народных беспорядках, вызванных убийством Александра II в 1881 г. Однако, насколько слабо было ещё еврейское влияние среди революционеров показывает тот факт, что «Листок № 6» Народной Воли приветствовал эти беспорядки как направленные против эксплуататоров (в чём потом многократно оправдывались).
1881 год был кризисным в истории русского революционного движения. Убийство Александра II рикошетом нанесло тяжелейший удар всему движению — как физический, так и моральный. На это убийство были брошены все силы организации — и в результате почти все ведущие революционеры оказались арестованными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117