к тому же он вынужден был все время сидеть дома и даже не выходил на прогулку, отчего вся кровь, которой у него было и так недостаточно, прилила к желудку и совсем не доходила до конечностей.
— Сэнсэй, паршиво быть учителем. Украли немного вещей, и уже приходится туго… может быть, вы теперь передумаете и станете коммерсантом?
— Сэнсэй ненавидит коммерсантов, не говорите ему о них, — последовала реплика со стороны хозяйки. Ей-то, конечно, хотелось, чтобы муж стал коммерсантом.
— Сколько лет тому назад сэнсэй окончил университет?
— В этом году, наверное, восемь исполнится, — ответила хозяйка и взглянула на мужа. Тот не произнес ни «да» ни «нет».
— Уже целых восемь лет, а жалованье все то же. Сколько ни старайся, никто тебя не похвалит. «И сидит добрый молодец в полном одиночестве», — нараспев продекламировал Татара-кун для хозяйки строчку из стихотворения, выученного им еще в школе. Хозяйка не поняла смысла этих стихов, а поэтому промолчала.
— Я, конечно, ненавижу учителей, но коммерсантов ненавижу еще больше, — сказал хозяин и погрузился в раздумье, решая про себя, кого же он все-таки любит.
— Сэнсэй всех ненавидит, а поэтому…
— Единственный, кого вы любите, ваша жена? — с серьезным видом спросил Татара-кун. Последовал предельно ясный ответ:
— Терпеть не могу.
Хозяйка отвела глаза в сторону и обиженно поджала губы, но тут же взметнула на мужа гневный взгляд и сказала с явным намерением осадить его:
— Вы, наверное, даже жизнь ненавидите.
— Согласен, не особенно ее люблю, — ответил хозяин неожиданно беспечным тоном.
Вот и попробуй справься с ним.
— Сэнсэй, вам надо побольше гулять, а то совсем здоровье испортите… И становитесь-ка вы коммерсантом, чтобы зарабатывать деньги, особого труда не требуется.
— То-то ты так много заработал.
— Но я поступил в компанию лишь в прошлом году. И все-таки у меня сбережений больше, чем у вас.
— Сколько же вы накопили? — сразу оживилась хозяйка.
— Уже пятьдесят иен.
— А какое у вас жалованье? — не отступала хозяйка.
— Тридцать иен. Пять из них компания каждый месяц оставляет себе на хранение, но я в любое время могу взять их обратно… Хозяюшка, купите на свои карманные деньги несколько акций столичной окружной дороги. Через три-четыре месяца у вас будет вдвое больше денег. Лишь бы было с чего начать, а там они быстро пойдут в рост.
— Были бы у нас такие деньги, нас бы и вор не испугал.
— Поэтому коммерсантом быть лучше всего. Жаль, что сэнсэй тоже не стал юристом. А то служил бы сейчас в компании или в банке, зарабатывал в месяц триста — четыреста иен… Сэнсэй, вы знаете Судзуки Тодзюро, инженера-технолога?
— Да, он вчера был у меня.
— Вот как! Недавно мы с ним встретились на одном банкете и разговорились о вас. Неужели, говорит, ты был сёсэем у Кусями-куна? Я тоже когда-то ел с Кусями-куном из одного котла, мы тогда жили при храме Коисикава. Пойдешь к нему, передавай привет, я тоже на днях забегу.
— Говорят, он недавно перебрался в Токио.
— Да. Раньше он работал на шахтах на Кюсю, а теперь его перевели в Токио. Прекрасный человек. Даже с такими, как я, словно с друзьями разговаривает… Сэнсэй, как вы думаете, сколько он получает?
— А мне-то что.
— Двести пятьдесят иен в месяц, а в конце года, на праздник Бон [102], ему выплачивают дивиденды, и худо-бедно в среднем иен четыреста — пятьсот получается. В то время, когда он огребает такие деньжищи, сэнсэй, знаток английского языка, должен десять лет носить одну и ту же лисью шубу. Ерунда получается.
— И впрямь ерунда.
Даже такой человек, как хозяин, жизненный принцип которого — стоять выше всего, смотрит на деньги так же, как все другие. Нет, наверное, он жаждет денег больше, чем кто-либо, поскольку очень нуждается в них. Татара-кун достаточно красноречиво расписал те выгоды, которые сулит положение коммерсанта, и продолжать разговор на эту тему было бесполезно. Поэтому он обратился к хозяйке с таким вопросом:
— Хозяюшка, у вас бывает человек по имени Мидзусима Кангэцу?
— Да, и довольно часто.
— Что он собой представляет?
— Говорят, страшно способный.
— Красавец?
— Хо-хо-хо, примерно такой же, как и Татара-сан.
— Вот как. Неужели такой, как я? — спросил Татара-кун, и, представьте, совершенно серьезно.
— Где ты слышал о Кангэцу? — вступил в разговор хозяин.
— Недавно один человек попросил меня узнать, что он собой представляет. Он действительно стоит того? — Еще не услыхав ничего о Кангэцу, Татара-кун уже считал себя выше его.
— Гораздо умнее тебя.
— Вон оно что. Умнее меня, значит, — сказал Татара-кун таким неопределенным тоном, что было невозможно понять — рассердился он или нет. Смирение было отличительной чертой Татара-куна.
— Он скоро станет доктором?
— Пишет диссертацию, говорят.
— И все-таки он дурак. Подумать только — докторскую диссертацию пишет, а я-то думал, он толковый малый.
— А вы по-прежнему необыкновенно самоуверенны, — смеясь, сказала хозяйка.
— Мне тот человек сказал: «Интересно, если Кангэцу станет доктором, женится он тогда на дочери кое-кого или нет?» — «Где вы еще видели такого дурака: хочет стать доктором для того, чтобы жениться. Гораздо лучше отдать ее за меня, чем за такого человека», — ответил я ему.
— Кому «ему»?
— Тому самому, который просил меня разузнать о Мидзусима.
— Не Судзуки ли?
— Э, нет. Ему я не могу сказать такого. Уж очень крупная он фигура.
— Татара-кун, однако, хвастунишка. Когда к нам приходит, — задирает нос, а перед такими, как Судзуки-кун, наверное, ниже травы, тише воды.
— А вы как думали? С ними рискованно держаться иначе.
Хозяин неожиданно пригласил Татара-куна прогуляться. Ему было холодно в одном авасэ, и он уже несколько минут прикидывал, не пройтись ли немного для того, чтобы согреться; результатом этих раздумий явилось выдвинутое им беспрецедентное предложение. Татара-кун, которому было решительно все равно что делать, разумеется не стал колебаться.
— Пойдемте, пойдемте. Куда, в Уэно? Или сходим поесть лепешек на улицу Имодзака? Сэнсэй, вы когда-нибудь ели там лепешки? Хозяюшка, сходите разок, попробуйте. Такие нежные и дешевые к тому же. Сакэ там тоже подают.
Пока он, как всегда, без умолку тараторил, хозяин успел надеть шапку и выйти в переднюю.
Что делали хозяин и Татара-кун в парке Уэно, сколько порций лепешек съели они на Имодзака — я не знаю, да и не испытывал потребности узнавать, к тому же я не чувствовал себя достаточно храбрым, чтобы устраивать слежку. Поэтому я значительно сокращу свое повествование и использую это время для отдыха. Все живое имеет право на отдых. Все обитатели нашей земли, на которых возложена обязанность жить, для того чтобы выполнить эту обязанность, должны иметь возможность отдыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130