Теперь можно спокойно умереть… Только утолить эту жажду, наглядеться – и умереть!
Словно тень следовала она за сыном и его стройной спутницей. Молодые люди шли рука об руку, смеясь и оживлённо болтая. Почти у самого рынка они остановились у какого-то дома. Сын отпер дверь, и они вошли. О аллах, ведь это кабинет доктора? Его кабинет!..
Так она узнала, что Халдун стал врачом…
С тех пор каждое утро она неизменно появлялась возле рынка и, усевшись в тени, наслаждалась близостью сына. Словно была у него под крылом.
Прохожие бросали старой нищенке подаяния, и ей не приходилось думать о куске хлеба. Но в сердце расползался, как пролитый дёготь, чёрный смертельный страх. Наверно, её разыскивает полиция? Её могут схватить и бросить в тюрьму!.. О, сейчас это было бы просто немыслимо!
Поэтому, как только Халдун и его девушка скрывались в дверях кабинета, она торопилась уйти.
Но стоило сделать несколько шагов, как начинались муки, хорошо знакомые наркоманам. Она пыталась заглушить их вином, готовая преодолеть эту слабость любой ценой. По дороге она заходила в кабачок «Лунный свет», извлекала из торбы бутыль и наполняла её вином. А потом, возвратясь в свою хибарку, при свете едва мерцавшей маленькой лампы, до самой полуночи потягивала терпкий напиток.
Однажды она попала в кабачок довольно рано. Здесь было ещё совсем пусто. Верзила гарсон, ворочавший бочки позади стойки, хмуро поглядел на её старую торбу и спросил:
– Вина?
– Да.
Он наполнил под стойкой бутыль и протянул её со словами:
– Кому же ты носишь вино каждый вечер?
Она не ответила. Она даже не поняла вопроса и только пожала плечами.
– Эй, Ахмет! С кем ты там болтаешь? – послышался грубый женский голос.
– Да нищенка вот опять пришла за вином.
– А деньги она уплатила?
– Уплатила.
– Так что тебе за дело, кому она покупает?
– Да просто так… – с глупой улыбкой сказал гарсон.
Нищенка была поглощена своими мыслями и не обратила на всё это никакого внимания. Выйдя из кабачка, она медленно побрела по улице.
«Кто же эта девушка? – думала она. – Невеста? Жена? Нет, наверно, не жена – это было бы сразу видно… Но чья она дочь, где живут её родители?»
Пройдя немало улиц, она добралась наконец до своей хибарки, отперла дверь и шагнула в кромешную тьму. Тусклый огонёк зажжённой ею лампы выхватил из мрака кусок полуразрушенной кирпичной стены, блеснул на седых волосах, выбившихся из-под чёрного платка, и заиграл бликами на скулах худого, измождённого лица с ввалившимися щёками.
Женщина сняла с себя ветхое пальто и, достав остатки вчерашнего ужина – кусочек брынзы, масло и лук, – налила себе вина. Она не притрагивалась к еде и только медленно, как делала это каждый вечер, потягивала вино. Когда бутылка наполовину опустела, она пошла в тёмный угол, вытащила из тайника узелок и развернула его на свету. Заветный перстень был опять с ней. Женщина прижалась к нему губами и надела перстень на палец. Она сидела так очень долго. Но пора было прятать дорогую для неё вещицу…
Когда-то гравёр вывел на внутренней стороне перстня три имени, но теперь одно из них было едва различимо. Она сама стёрла имя «Мазхар», когда узнала, что он изменил ей и женился на другой.
Однажды она попала в кабачок только под вечер. За стойкой стояла женщина. Гарсон наполнил её бутыль вином, а женщина спрятала деньги, которые она бросила на прилавок. Сунув бутыль в торбу, она вышла, не заметив, что хозяйка кабачка провожает её пристальным взглядом. Странно! Лицо этой нищенки показалось ей знакомым…
Нищенка давно ушла, а Наджие не давала покоя мысль: «На кого же всё-таки она похожа?»
– Скажи, Ахмет, я сильно постарела?
Гарсон не понял, зачем его спрашивает об этом хозяйка, и неопределённо хмыкнул.
– Вот дубина! Я спрашиваю: сильно я постарела?
– Ты? Хм… – осклабился Ахмет.
– Ах, мать твою…
Ахмет был совершенно невозмутим. Наджие пошла в свою каморку, находившуюся за стойкой, сняла со стены зеркало и стала себя разглядывать. Слава аллаху, она ещё не так страшна, как эта нищенка!.. Опять нищенка! Почему эта женщина застряла у неё в голове? «Чёрт бы её побрал!» – пробормотала Наджие и улеглась на сундук, который заменял ей кровать. Она закрыла глаза и попыталась заставить себя думать о другом. Но ничего не получалось.
– Ахмет, – закричала хозяйка сердясь.
– Что сестрица? – отозвался слабоумный гарсон.
– Поди сюда!
Прошло ещё несколько минут, пока гарсон наконец просунул голову в маленькую дверцу.
– Когда опять придёт эта нищенка, обязательно кликни меня…
Ахмет кивнул и исчез. Наджие вертелась на постели. Она чувствовала себя совсем разбитой: ныла поясница, болела спина, ломило все кости. Ей всегда становилось особенно тяжело перед наступлением зимы. Люди говорили, что это ревматизм, а такая болезнь бывает от сырости. Действительно, в кабачке, который она не покидала ни днём, ни ночью, было очень сыро. Имей она деньги, от сырости и следа бы не осталось! За деньги всё можно было здесь изменить. Но где их взять, эти деньги?..
Нищенка появилась на следующий день. Наджие опять сама стояла за стойкой. Женщина молча, не глядя протянула бутыль и отсчитала деньги. Наджие не сводила с неё глаз. Да, не могло быть сомнения, она знала эту женщину! Но когда это было? Наверно, очень давно.
– Как тебя зовут? – спросила Наджие.
Нищенка подняла голову, и на лице её стал виден глубокий шрам, проходивший от виска до подбородка.
– А зачем тебе? – спросила она, глядя исподлобья.
Наджие сразу узнала голос. Но и нищенка узнала в этой старой опустившейся женщине свою прежнюю соседку. «Бежать, сейчас же бежать отсюда!» Она схватила бутыль и мгновенно исчезла.
– Беги следом за этой женщиной! – крикнула Наджие гарсону. – Узнай, где живёт, но только так, чтобы она ничего не заметила…
– Эх, сестрица, ведь у меня дела..
– Брось всё к чертям!
Придурковатый гарсон что-то буркнул и выскочил из кабачка.
Нищенка тяжело ступала по булыжной мостовой. «Придётся, – думала она, – больше не брать вино в этом кабачке. Хорошо, что она сразу узнала хозяйку заведения… А где её муж?.. И кто этот нескладный деревенский парень?..
Ахмет крался за ней, а сам негодовал: «Кому нужна эта поганая нищенка? Да вся она с потрохами не стоит и ломаного гроша! А тут бросай из-за неё все дела. Старуха, наверно, из табора? Так это ж у чёрта на куличках!»
Парень слыхал от людей, что цыганский табор раскинул шатры далеко от города. Он видел на базаре цыган – кузнецов, медников, жестянщиков… Они продавали тазы, вёдра, корыта, которые делали сами. А женщины их ничего не умели. Они только гадали. Так, размышляя сам с собой, гарсон следовал за нищенкой и вдруг увидел, что на самой окраине города она свернула на грязную улочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Словно тень следовала она за сыном и его стройной спутницей. Молодые люди шли рука об руку, смеясь и оживлённо болтая. Почти у самого рынка они остановились у какого-то дома. Сын отпер дверь, и они вошли. О аллах, ведь это кабинет доктора? Его кабинет!..
Так она узнала, что Халдун стал врачом…
С тех пор каждое утро она неизменно появлялась возле рынка и, усевшись в тени, наслаждалась близостью сына. Словно была у него под крылом.
Прохожие бросали старой нищенке подаяния, и ей не приходилось думать о куске хлеба. Но в сердце расползался, как пролитый дёготь, чёрный смертельный страх. Наверно, её разыскивает полиция? Её могут схватить и бросить в тюрьму!.. О, сейчас это было бы просто немыслимо!
Поэтому, как только Халдун и его девушка скрывались в дверях кабинета, она торопилась уйти.
Но стоило сделать несколько шагов, как начинались муки, хорошо знакомые наркоманам. Она пыталась заглушить их вином, готовая преодолеть эту слабость любой ценой. По дороге она заходила в кабачок «Лунный свет», извлекала из торбы бутыль и наполняла её вином. А потом, возвратясь в свою хибарку, при свете едва мерцавшей маленькой лампы, до самой полуночи потягивала терпкий напиток.
Однажды она попала в кабачок довольно рано. Здесь было ещё совсем пусто. Верзила гарсон, ворочавший бочки позади стойки, хмуро поглядел на её старую торбу и спросил:
– Вина?
– Да.
Он наполнил под стойкой бутыль и протянул её со словами:
– Кому же ты носишь вино каждый вечер?
Она не ответила. Она даже не поняла вопроса и только пожала плечами.
– Эй, Ахмет! С кем ты там болтаешь? – послышался грубый женский голос.
– Да нищенка вот опять пришла за вином.
– А деньги она уплатила?
– Уплатила.
– Так что тебе за дело, кому она покупает?
– Да просто так… – с глупой улыбкой сказал гарсон.
Нищенка была поглощена своими мыслями и не обратила на всё это никакого внимания. Выйдя из кабачка, она медленно побрела по улице.
«Кто же эта девушка? – думала она. – Невеста? Жена? Нет, наверно, не жена – это было бы сразу видно… Но чья она дочь, где живут её родители?»
Пройдя немало улиц, она добралась наконец до своей хибарки, отперла дверь и шагнула в кромешную тьму. Тусклый огонёк зажжённой ею лампы выхватил из мрака кусок полуразрушенной кирпичной стены, блеснул на седых волосах, выбившихся из-под чёрного платка, и заиграл бликами на скулах худого, измождённого лица с ввалившимися щёками.
Женщина сняла с себя ветхое пальто и, достав остатки вчерашнего ужина – кусочек брынзы, масло и лук, – налила себе вина. Она не притрагивалась к еде и только медленно, как делала это каждый вечер, потягивала вино. Когда бутылка наполовину опустела, она пошла в тёмный угол, вытащила из тайника узелок и развернула его на свету. Заветный перстень был опять с ней. Женщина прижалась к нему губами и надела перстень на палец. Она сидела так очень долго. Но пора было прятать дорогую для неё вещицу…
Когда-то гравёр вывел на внутренней стороне перстня три имени, но теперь одно из них было едва различимо. Она сама стёрла имя «Мазхар», когда узнала, что он изменил ей и женился на другой.
Однажды она попала в кабачок только под вечер. За стойкой стояла женщина. Гарсон наполнил её бутыль вином, а женщина спрятала деньги, которые она бросила на прилавок. Сунув бутыль в торбу, она вышла, не заметив, что хозяйка кабачка провожает её пристальным взглядом. Странно! Лицо этой нищенки показалось ей знакомым…
Нищенка давно ушла, а Наджие не давала покоя мысль: «На кого же всё-таки она похожа?»
– Скажи, Ахмет, я сильно постарела?
Гарсон не понял, зачем его спрашивает об этом хозяйка, и неопределённо хмыкнул.
– Вот дубина! Я спрашиваю: сильно я постарела?
– Ты? Хм… – осклабился Ахмет.
– Ах, мать твою…
Ахмет был совершенно невозмутим. Наджие пошла в свою каморку, находившуюся за стойкой, сняла со стены зеркало и стала себя разглядывать. Слава аллаху, она ещё не так страшна, как эта нищенка!.. Опять нищенка! Почему эта женщина застряла у неё в голове? «Чёрт бы её побрал!» – пробормотала Наджие и улеглась на сундук, который заменял ей кровать. Она закрыла глаза и попыталась заставить себя думать о другом. Но ничего не получалось.
– Ахмет, – закричала хозяйка сердясь.
– Что сестрица? – отозвался слабоумный гарсон.
– Поди сюда!
Прошло ещё несколько минут, пока гарсон наконец просунул голову в маленькую дверцу.
– Когда опять придёт эта нищенка, обязательно кликни меня…
Ахмет кивнул и исчез. Наджие вертелась на постели. Она чувствовала себя совсем разбитой: ныла поясница, болела спина, ломило все кости. Ей всегда становилось особенно тяжело перед наступлением зимы. Люди говорили, что это ревматизм, а такая болезнь бывает от сырости. Действительно, в кабачке, который она не покидала ни днём, ни ночью, было очень сыро. Имей она деньги, от сырости и следа бы не осталось! За деньги всё можно было здесь изменить. Но где их взять, эти деньги?..
Нищенка появилась на следующий день. Наджие опять сама стояла за стойкой. Женщина молча, не глядя протянула бутыль и отсчитала деньги. Наджие не сводила с неё глаз. Да, не могло быть сомнения, она знала эту женщину! Но когда это было? Наверно, очень давно.
– Как тебя зовут? – спросила Наджие.
Нищенка подняла голову, и на лице её стал виден глубокий шрам, проходивший от виска до подбородка.
– А зачем тебе? – спросила она, глядя исподлобья.
Наджие сразу узнала голос. Но и нищенка узнала в этой старой опустившейся женщине свою прежнюю соседку. «Бежать, сейчас же бежать отсюда!» Она схватила бутыль и мгновенно исчезла.
– Беги следом за этой женщиной! – крикнула Наджие гарсону. – Узнай, где живёт, но только так, чтобы она ничего не заметила…
– Эх, сестрица, ведь у меня дела..
– Брось всё к чертям!
Придурковатый гарсон что-то буркнул и выскочил из кабачка.
Нищенка тяжело ступала по булыжной мостовой. «Придётся, – думала она, – больше не брать вино в этом кабачке. Хорошо, что она сразу узнала хозяйку заведения… А где её муж?.. И кто этот нескладный деревенский парень?..
Ахмет крался за ней, а сам негодовал: «Кому нужна эта поганая нищенка? Да вся она с потрохами не стоит и ломаного гроша! А тут бросай из-за неё все дела. Старуха, наверно, из табора? Так это ж у чёрта на куличках!»
Парень слыхал от людей, что цыганский табор раскинул шатры далеко от города. Он видел на базаре цыган – кузнецов, медников, жестянщиков… Они продавали тазы, вёдра, корыта, которые делали сами. А женщины их ничего не умели. Они только гадали. Так, размышляя сам с собой, гарсон следовал за нищенкой и вдруг увидел, что на самой окраине города она свернула на грязную улочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82