Чтобы лучше понять образ абсента, сложившийся в общественном мнении того периода, нам придется погрузиться в пучину плохой поэзии.
Связь с Францией вполне понятна, именно ее мы находим у Гилберта в песенке «Булонь», где есть бессмертные строки: «Можно посидеть в кафе с неприличными людьми». Мало того:
Подражая французу, затянитесь потуже
И напейтесь абсента опять,
И потом на бильярде посильнее наярьте,
Пока можете как-то играть.
Все это вроде бы справедливо. Роберт Уильяме Бьюкенен бьет больнее. Некоторые пишут, что Бьюкенена «не очень много читают в наши дни». И заслуженно. Но в свое время он был плодовитым стихоплетом и защитником моральных устоев. Если его вообще сейчас помнят, то за обличение упадка и порока, особенно за нападения на Суинберна («нечистый», «извращенный», «чувственный») и на прерафаэлитов, которых он бранил в эссе 1871 года «Плотская поэзия». Словом, осуждал он многих и в стихотворении «Мятежники» («The Stormy Ones») поместил на корабль всех неугодных ему писателей и поэтов — Байрона, Мюссе, Гейне и других. Все эти «властелины мятежа и мрака» оказываются на корабле дураков:
Высоко на мачте их флаг -
Белый череп, злобный костяк, -
И красуется их девиз:
«Ешь и пей, гуляй, веселись!»
Суета, суета — наши дни,
Что ж, скорей абсента хлебни.
Бог? Да что вы, какая тоска!
Мне скорее геенна близка.
Генриха Гейне, немецкого романтика, жившего и умершего в Париже, очень осуждали в викторианской Англии. Когда дети Чарльза Кингсли, автора «Водных Малюток», спросили его, кто такой Гейне, он счел, что должен ответить: «Плохой человек, мои дорогие, очень плохой». Этот ответ казался Джорджу Сентсбери одним из критериев твердолобого викторианского морализма. Бьюкенен написал и стихи специально о Гейне, где тот представлен каким-то распутным карликом:
В городе абсента и безверья,
Где Энциклопедия — как дома,
Феи, тролли и лесные звери
Окружили немощного гнома.
Гном, в конце концов, умирает, и его хоронят на Монмартрском кладбище, где, по мнению Бьюкенена, ему и место. Там, где он спит, «и во тьме, и в лунном свете / нечисть чужеземная кишит».
Менее фольклорные мотивы Бьюкенен вводит, когда бранит порочные французские романы, которые плодятся, как гадюки, распространяя уныние и усталость:
Как зовется настроенье безутешного сомненья,
Что обносками прикрыто?
Ennui . Вот змей, ползучий
Средь дурных романов кучи,
Злобой и развратом дышит,
Слова доброго не слышит.
Породил их бес печати,
Вот уж кто пришелся кстати,
Чтоб любителям абсента
Не остаться без презента.
Обличал «порочные романы» и Ф. Гарольд Уильяме (Ф.У.Д. Уорд, 1843-1922) в своих «Признаниях поэта» 1894 года. Он тоже был плодовитым штамповщиком моралистических виршей, и трудно сказать, у кого они хуже — у него или у Бьюкенена. В стихотворении «Триумф зла» бес Гониобомбукс радуется, что многие поэты и писатели на самом деле — его марионетки и пишут «бесовскими перьями». Он знает, что эпоха в целом идет с ним в ногу:
И притоны абсента, и французский роман -
Обнаженный, порочный, бесстыжий -
Это храмы, где царствует грязный обман.
Да, пожалуй, не спустишься ниже.
После Бьюкенена, Уильямса и Гониобомбукса приятно обратиться к Роберту Хиченсу, автору блестящей антидекадентской сатиры «Зеленая гвоздика», опубликованной анонимно в 1894 году. Оскар Уайльд велел некоторым своим друзьям вдеть в петлицу зеленые гвоздики на премьеру «Веера леди Уиндермир» (1892). Была такая гвоздика и у одного из персонажей, и публике казалось, что перед ней — какое-то загадочное тайное братство. Эти крашеные гвоздики можно было купить в «Королевском Пассаже». Поскольку в природе их нет, они воплощали декадентский культ искусственности и стали эмблемой эстетизма.
Если у «Зеленой гвоздики» есть недостаток, он — в том, что сатира слишком тонка и часто слишком приближается к тому, что должна бы пародировать. Лишь иногда шутки просто смешны; например, кое-кто из действующих лиц тайно пьет питательный напиток («Он чувствует себя таким порочным!»).
Хиченс входил в круг Уайльда; в его романе есть мистер Амаринт (Уайльд) и его друг «Реджи» (Бози, лорд Альфред Дуглас). Эллман пишет, что налет вымысла в романе слишком тонок, он кажется скорее документальным повествованием, чем пародией:
— А кто ввел в моду зеленую гвоздику?
— Мистер Амаринт. Он называет ее ядовитым цветком изысканной жизни. Сам он вдел ее в петлицу, потому что она так хорошо сочетается с цветом абсента.
Желто-зеленый цвет абсента, действительно, очень подходит 90-м годам XIX века, когда зеленое и желтое считались «изысканными». В комической опере «Терпение» (1881) У.Ш. Гилберт уже высмеивал «желто-зеленого», томного молодого человека. Зеленое и желтое у Уайльда — это цвета нарочито, вызывающе эстетизированного Лондона из «Симфонии в желтом», где омнибус кажется желтой бабочкой, а зеленоватая Темза — посохом из нефрита.
Даже во времена расцвета — правда, в Англии, а не во Франции — абсент окружала аура немного нелепого эстетизма, которая так и просилась в пародию. Абсент упоминается у Хиченса, когда Реджи хвастается своей раздвоенностью между высшим добром и высшим злом и, объясняя это, изящно перескакивает с абсента на географию души:
Когда я хороший, у меня такое настроение; когда я, как говорится, плохой, это тоже настроение. Я никогда не знаю, каким я буду в ту или иную минуту. Иногда мне нравится сидеть дома после ужина и читать «Сон Геронтия». Я люблю чечевицу и холодную воду. Иногда должен пить абсент и всю ночь напролет веселиться со шлюхами. Мне нужна музыка и подходящие к ней грехи. Бывает, я хочу бедности, убожества, грязи… У души есть свой Уэст-Энд и свой Уайтчепел.
«Зеленая гвоздика» положила конец дружбе между Уайльдом и Хиченсом, Уайльда особенно оскорбляли слухи, что он сам это написал. Хиченс, возможно, повредил Уайльду больше, чем хотел. Маркиз Квинсбери — отец Бози, злой гений Уайльда — не смеялся, прочитав описание отношений Амаринта и Реджи.
Беда Уайльда потащила за собой и «Желтую книгу». Этот известный журнал выпускался Джоном Лэйном в издательстве «Бодли Хед» на Виго-стрит, но после ареста в 1895 году общественные настроения повернулись против эстетизма и декаданса. Толпа атаковала издательство и перебила все окна, Обри Бердсли непристойно переиначил его название. Джон Лэйн сорвался и уволил Бердсли. Уайльда арестовали 5 апреля, а Бердсли потерял место художественного редактора 11-го. Преемником «Желтой книги» стал журнал «Савой», издававшийся Артуром Саймон-сом. Обложка по рисунку Бердсли изображала херувима, мочащегося на «Желтую книгу».
В 1895 году Саймоне, Бердсли и Доусон поехали в Дьепп. В августе художник Чарльз Кондер писал Уильяму
Ротенстайну, что в город приехал Артур Саймоне, снял номер в том же отеле и «только что написал стихотворение о том, что море у Дьеппа — совсем как абсент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Связь с Францией вполне понятна, именно ее мы находим у Гилберта в песенке «Булонь», где есть бессмертные строки: «Можно посидеть в кафе с неприличными людьми». Мало того:
Подражая французу, затянитесь потуже
И напейтесь абсента опять,
И потом на бильярде посильнее наярьте,
Пока можете как-то играть.
Все это вроде бы справедливо. Роберт Уильяме Бьюкенен бьет больнее. Некоторые пишут, что Бьюкенена «не очень много читают в наши дни». И заслуженно. Но в свое время он был плодовитым стихоплетом и защитником моральных устоев. Если его вообще сейчас помнят, то за обличение упадка и порока, особенно за нападения на Суинберна («нечистый», «извращенный», «чувственный») и на прерафаэлитов, которых он бранил в эссе 1871 года «Плотская поэзия». Словом, осуждал он многих и в стихотворении «Мятежники» («The Stormy Ones») поместил на корабль всех неугодных ему писателей и поэтов — Байрона, Мюссе, Гейне и других. Все эти «властелины мятежа и мрака» оказываются на корабле дураков:
Высоко на мачте их флаг -
Белый череп, злобный костяк, -
И красуется их девиз:
«Ешь и пей, гуляй, веселись!»
Суета, суета — наши дни,
Что ж, скорей абсента хлебни.
Бог? Да что вы, какая тоска!
Мне скорее геенна близка.
Генриха Гейне, немецкого романтика, жившего и умершего в Париже, очень осуждали в викторианской Англии. Когда дети Чарльза Кингсли, автора «Водных Малюток», спросили его, кто такой Гейне, он счел, что должен ответить: «Плохой человек, мои дорогие, очень плохой». Этот ответ казался Джорджу Сентсбери одним из критериев твердолобого викторианского морализма. Бьюкенен написал и стихи специально о Гейне, где тот представлен каким-то распутным карликом:
В городе абсента и безверья,
Где Энциклопедия — как дома,
Феи, тролли и лесные звери
Окружили немощного гнома.
Гном, в конце концов, умирает, и его хоронят на Монмартрском кладбище, где, по мнению Бьюкенена, ему и место. Там, где он спит, «и во тьме, и в лунном свете / нечисть чужеземная кишит».
Менее фольклорные мотивы Бьюкенен вводит, когда бранит порочные французские романы, которые плодятся, как гадюки, распространяя уныние и усталость:
Как зовется настроенье безутешного сомненья,
Что обносками прикрыто?
Ennui . Вот змей, ползучий
Средь дурных романов кучи,
Злобой и развратом дышит,
Слова доброго не слышит.
Породил их бес печати,
Вот уж кто пришелся кстати,
Чтоб любителям абсента
Не остаться без презента.
Обличал «порочные романы» и Ф. Гарольд Уильяме (Ф.У.Д. Уорд, 1843-1922) в своих «Признаниях поэта» 1894 года. Он тоже был плодовитым штамповщиком моралистических виршей, и трудно сказать, у кого они хуже — у него или у Бьюкенена. В стихотворении «Триумф зла» бес Гониобомбукс радуется, что многие поэты и писатели на самом деле — его марионетки и пишут «бесовскими перьями». Он знает, что эпоха в целом идет с ним в ногу:
И притоны абсента, и французский роман -
Обнаженный, порочный, бесстыжий -
Это храмы, где царствует грязный обман.
Да, пожалуй, не спустишься ниже.
После Бьюкенена, Уильямса и Гониобомбукса приятно обратиться к Роберту Хиченсу, автору блестящей антидекадентской сатиры «Зеленая гвоздика», опубликованной анонимно в 1894 году. Оскар Уайльд велел некоторым своим друзьям вдеть в петлицу зеленые гвоздики на премьеру «Веера леди Уиндермир» (1892). Была такая гвоздика и у одного из персонажей, и публике казалось, что перед ней — какое-то загадочное тайное братство. Эти крашеные гвоздики можно было купить в «Королевском Пассаже». Поскольку в природе их нет, они воплощали декадентский культ искусственности и стали эмблемой эстетизма.
Если у «Зеленой гвоздики» есть недостаток, он — в том, что сатира слишком тонка и часто слишком приближается к тому, что должна бы пародировать. Лишь иногда шутки просто смешны; например, кое-кто из действующих лиц тайно пьет питательный напиток («Он чувствует себя таким порочным!»).
Хиченс входил в круг Уайльда; в его романе есть мистер Амаринт (Уайльд) и его друг «Реджи» (Бози, лорд Альфред Дуглас). Эллман пишет, что налет вымысла в романе слишком тонок, он кажется скорее документальным повествованием, чем пародией:
— А кто ввел в моду зеленую гвоздику?
— Мистер Амаринт. Он называет ее ядовитым цветком изысканной жизни. Сам он вдел ее в петлицу, потому что она так хорошо сочетается с цветом абсента.
Желто-зеленый цвет абсента, действительно, очень подходит 90-м годам XIX века, когда зеленое и желтое считались «изысканными». В комической опере «Терпение» (1881) У.Ш. Гилберт уже высмеивал «желто-зеленого», томного молодого человека. Зеленое и желтое у Уайльда — это цвета нарочито, вызывающе эстетизированного Лондона из «Симфонии в желтом», где омнибус кажется желтой бабочкой, а зеленоватая Темза — посохом из нефрита.
Даже во времена расцвета — правда, в Англии, а не во Франции — абсент окружала аура немного нелепого эстетизма, которая так и просилась в пародию. Абсент упоминается у Хиченса, когда Реджи хвастается своей раздвоенностью между высшим добром и высшим злом и, объясняя это, изящно перескакивает с абсента на географию души:
Когда я хороший, у меня такое настроение; когда я, как говорится, плохой, это тоже настроение. Я никогда не знаю, каким я буду в ту или иную минуту. Иногда мне нравится сидеть дома после ужина и читать «Сон Геронтия». Я люблю чечевицу и холодную воду. Иногда должен пить абсент и всю ночь напролет веселиться со шлюхами. Мне нужна музыка и подходящие к ней грехи. Бывает, я хочу бедности, убожества, грязи… У души есть свой Уэст-Энд и свой Уайтчепел.
«Зеленая гвоздика» положила конец дружбе между Уайльдом и Хиченсом, Уайльда особенно оскорбляли слухи, что он сам это написал. Хиченс, возможно, повредил Уайльду больше, чем хотел. Маркиз Квинсбери — отец Бози, злой гений Уайльда — не смеялся, прочитав описание отношений Амаринта и Реджи.
Беда Уайльда потащила за собой и «Желтую книгу». Этот известный журнал выпускался Джоном Лэйном в издательстве «Бодли Хед» на Виго-стрит, но после ареста в 1895 году общественные настроения повернулись против эстетизма и декаданса. Толпа атаковала издательство и перебила все окна, Обри Бердсли непристойно переиначил его название. Джон Лэйн сорвался и уволил Бердсли. Уайльда арестовали 5 апреля, а Бердсли потерял место художественного редактора 11-го. Преемником «Желтой книги» стал журнал «Савой», издававшийся Артуром Саймон-сом. Обложка по рисунку Бердсли изображала херувима, мочащегося на «Желтую книгу».
В 1895 году Саймоне, Бердсли и Доусон поехали в Дьепп. В августе художник Чарльз Кондер писал Уильяму
Ротенстайну, что в город приехал Артур Саймоне, снял номер в том же отеле и «только что написал стихотворение о том, что море у Дьеппа — совсем как абсент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56