В привычку вошло. Джек кивнул понимающе.
— Почему убегал?
На этот раз молчание затянулось. Джек принял это как должное — он и сам долго, очень долго использовал этот излюбленный способ общения.
— Я тоже убегал. Первый раз — в пять лет, — сообщил он. — Отец стал мать поколачивать, а она тогда двойню вынашивала. Смотрел я смотрел — и дал деру, но отец меня нашел. — Джек перевел взгляд на мяч у себя в руке. — Он меня всегда находил. — Вздохнул и бросил мяч И вену.
Тот машинально, без усилий поймал его и в глазах мелькнуло новое: откровенность Джека налагала на него какие-то обязательства.
Джек опустил голову.
— Храни мяч. Он тебе пригодится. Положив мяч на стол, Ивен засунул руки в карманы синих джинсов.
— Мне от вас ничего не нужно.
— Вот и молодец, — похвалил Джек, поднимаясь с кресла. — Если ты мне все сказал, что собирался…
— Ничего я не собирался говорить, старик. А хотел только…
— Тогда — дорога открыта, — подвел черту Джек, указывая на дверь, остававшуюся все это время открытой. — И передай Джорджии, завтра я к ней приду.
Ивен рассмеялся мрачным смехом.
— Не думаю, что она захочет вас видеть.
— Круто. Зато я хочу видеть ее.
— Да ну?
— Ну да.
Мгновение-другое двое мужчин, юный и взрослый, молча смотрели друг на друга. Потом Ивен, оторвавшись от стола, на который опирался, прошел мимо Джека, не оглянувшись.
— Передавать ничего не буду, старик, — предупредил он, выходя за дверь.
Это у него такое извинение за свою выходку, понял Джек, — фактически никакого извинения.
Глава 11
Утром Джек нашел Джорджию на берегу — она гуляла с Молли. Он стучал в дверь дома, никто ему не ответил, и чутье подсказало: она неподалеку. Взобрался по лестнице на плоскую крышу, внимательно оглядел окрестности: вон одинокая точка в полумиле от дома, на берегу океана.
Зеленовато-серые маслянистые волны шумно спорили, какая первой выплеснется на берег. Наблюдая, как они набегают и откатываются, Джек находил теперь утешение в этой бесконечной неопределенности. Как часто в юности приходилось ему стоять на берегу бухточки, наблюдая, как волны яростно бьются о скалы, бессильные одержать победу… Тогда он высокопарно уподоблял себя океану: измучен бесплодной борьбой без цели, но и прекратить ее не в силах.
Джорджия заметила его издалека, когда еще не могла разглядеть, но он понял, что его присутствие почувствовали — шаги ее сразу замедлились. Она неспешно приближалась, а Молли трусила рядом, иногда отбегая к дюнам погоняться за крабами.
Ветер так растрепал Джорджии волосы, что Джек не разобрал выражения лица, даже когда она подошла. Поправить их, смахнуть с глаз она и не пыталась — не очень-то ей хочется открывать ему свои переживания, это ясно.
Сегодня она выглядит как-то моложе; вот забавная мысль: сам он никогда еще не чувствовал себя таким старым.
— Привет, — произнес Джек.
— Приветик, — откликнулась Джорджия. Услышав звуки его голоса, Молли, виляя хвостом, радостно бросилась ему навстречу и лизнула руку. Вот если бы Джорджия была так же рада видеть его… но она остановилась на расстоянии десяти футов.
— Нам надо поговорить, — повторил он вчерашнее, хотя причины, по которым он желал этого разговора, сегодня были совершенно другие.
— По-моему, вчера вечером ты все сказал, — холодно, отчужденно прозвучало в ответ.
— Пусть так, — признал Джек. — Но мне кажется, у тебя не было возможности высказаться.
Она молча склонила голову.
— Итак? — не сдавался он. У нее поднялась и опустилась грудь, послышался тяжелый вздох.
— Что «итак»?
Джек без слов показал головой кругом — они одни. Лишь пронзительный ветер (как он вспарывает его тонкий свитер), беспрерывная возня Молли да крик одинокой морской чайки у них над головами. Он не отрывал взгляда от Джорджии, не обращая внимания на холод.
— Теперь у тебя эта возможность есть: ни твоего отца, ни твоего сына. Скажи мне все, что хотела.
— К чему сотрясать воздух? Ничего не изменится.
— Ты права, не изменится. Она опустила глаза на песок, но он заметил в них мучительную боль и сказал:
— Потому что все уже изменилось. Ты представить себе не можешь насколько.
— Ошибаешься, могу. — Она снова встретилась с ним взглядом, но теперь в глазах ее сверкала стальная решимость. — Вчера я сама увидела, что все изменилось. В особенности ты.
— Ты так думаешь?
— Ничего в тебе не осталось от того парня, который когда-то жил в Карлайле. Тот не жаждал крови, не выискивал в людях худшее. И, черт побери, — в голосе ее прозвучала безнадежность, — ты никогда не лгал мне, Джек!
— Я и сейчас не лгу тебе, Джо.
— С тех пор как вернулся в Карлайл, ты только и делаешь, что лжешь.
— Если я чего-то недоговаривал…
— Все равно это ложь!
Он молчал: что сказать, что сделать, чтобы все стало как прежде?
— Ты для меня теперь чужой, незнакомый человек, — едва слышно продолжала Джорджия.
Ему пришлось напрягать слух, чтобы расслышать ее слова в грохоте прибоя.
— И сознание того, что мы с тобой были близки, заставляет меня чувствовать себя… — Она умолкла и отвернулась к океану. — Я всегда хотела тебя, Джек, всегда. Ты и понятия не имеешь, как давно и как сильно. Но я хотела тебя такого, каким ты был, а не такого, каким ты стал.
— А каким же… я стал?
Отвечая ему, она смахнула с глаз прядь волос, словно хотела, чтобы лицо ее было хорошо видно.
— Ты перестал быть человеком. Ты превратился во что-то… трудно найти определение… Ты пользуешься бедами других, извлекая для себя выгоду. Ты… ты… стервятник… шакал. — Она горько усмехнулась, сама явно обескураженная этим сравнением. — По твоему собственному признанию, ты охотишься за гибнущим бизнесом, за гибнущими жизнями.
— Сначала это показалось тебе филантропией.
— Тогда я еще не поняла, каким человеком ты стал.
— Я тот самый Джек, которого ты знала всегда.
— Нет! Тот Джек, которого я любила девочкой, никогда не стремился получить что-то за счет попавших в беду. Он только делал все, чтобы самому распроститься с бедой — порвать со всем безобразным, несправедливым. И не ставил себе целью наполнять безобразием и несправедливостью жизни других. Даже тех, кто сделал ему больно.
— Я изменился, Джо.
— Знаю. В этом все дело.
— Не то. Я хочу сказать — изменился со вчерашнего вечера.
— Извини, не поверю я в это. На предыдущую перемену потребовалось двадцать лет — не двадцать часов.
— Ночью у меня был гость. На губах ее появилась тень саркастической улыбки.
— Что, дух прошлого Карлайла?
— Скорее, Карлайла грядущего.
Наигранная насмешливость разом слетела с Джорджии, она помрачнела, мгновенно догадавшись:
— Ивен! Джек кивнул.
— Я слышала поздно вечером — он ушел; думала — решил прогуляться по берегу.
— Нет, он явился ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Почему убегал?
На этот раз молчание затянулось. Джек принял это как должное — он и сам долго, очень долго использовал этот излюбленный способ общения.
— Я тоже убегал. Первый раз — в пять лет, — сообщил он. — Отец стал мать поколачивать, а она тогда двойню вынашивала. Смотрел я смотрел — и дал деру, но отец меня нашел. — Джек перевел взгляд на мяч у себя в руке. — Он меня всегда находил. — Вздохнул и бросил мяч И вену.
Тот машинально, без усилий поймал его и в глазах мелькнуло новое: откровенность Джека налагала на него какие-то обязательства.
Джек опустил голову.
— Храни мяч. Он тебе пригодится. Положив мяч на стол, Ивен засунул руки в карманы синих джинсов.
— Мне от вас ничего не нужно.
— Вот и молодец, — похвалил Джек, поднимаясь с кресла. — Если ты мне все сказал, что собирался…
— Ничего я не собирался говорить, старик. А хотел только…
— Тогда — дорога открыта, — подвел черту Джек, указывая на дверь, остававшуюся все это время открытой. — И передай Джорджии, завтра я к ней приду.
Ивен рассмеялся мрачным смехом.
— Не думаю, что она захочет вас видеть.
— Круто. Зато я хочу видеть ее.
— Да ну?
— Ну да.
Мгновение-другое двое мужчин, юный и взрослый, молча смотрели друг на друга. Потом Ивен, оторвавшись от стола, на который опирался, прошел мимо Джека, не оглянувшись.
— Передавать ничего не буду, старик, — предупредил он, выходя за дверь.
Это у него такое извинение за свою выходку, понял Джек, — фактически никакого извинения.
Глава 11
Утром Джек нашел Джорджию на берегу — она гуляла с Молли. Он стучал в дверь дома, никто ему не ответил, и чутье подсказало: она неподалеку. Взобрался по лестнице на плоскую крышу, внимательно оглядел окрестности: вон одинокая точка в полумиле от дома, на берегу океана.
Зеленовато-серые маслянистые волны шумно спорили, какая первой выплеснется на берег. Наблюдая, как они набегают и откатываются, Джек находил теперь утешение в этой бесконечной неопределенности. Как часто в юности приходилось ему стоять на берегу бухточки, наблюдая, как волны яростно бьются о скалы, бессильные одержать победу… Тогда он высокопарно уподоблял себя океану: измучен бесплодной борьбой без цели, но и прекратить ее не в силах.
Джорджия заметила его издалека, когда еще не могла разглядеть, но он понял, что его присутствие почувствовали — шаги ее сразу замедлились. Она неспешно приближалась, а Молли трусила рядом, иногда отбегая к дюнам погоняться за крабами.
Ветер так растрепал Джорджии волосы, что Джек не разобрал выражения лица, даже когда она подошла. Поправить их, смахнуть с глаз она и не пыталась — не очень-то ей хочется открывать ему свои переживания, это ясно.
Сегодня она выглядит как-то моложе; вот забавная мысль: сам он никогда еще не чувствовал себя таким старым.
— Привет, — произнес Джек.
— Приветик, — откликнулась Джорджия. Услышав звуки его голоса, Молли, виляя хвостом, радостно бросилась ему навстречу и лизнула руку. Вот если бы Джорджия была так же рада видеть его… но она остановилась на расстоянии десяти футов.
— Нам надо поговорить, — повторил он вчерашнее, хотя причины, по которым он желал этого разговора, сегодня были совершенно другие.
— По-моему, вчера вечером ты все сказал, — холодно, отчужденно прозвучало в ответ.
— Пусть так, — признал Джек. — Но мне кажется, у тебя не было возможности высказаться.
Она молча склонила голову.
— Итак? — не сдавался он. У нее поднялась и опустилась грудь, послышался тяжелый вздох.
— Что «итак»?
Джек без слов показал головой кругом — они одни. Лишь пронзительный ветер (как он вспарывает его тонкий свитер), беспрерывная возня Молли да крик одинокой морской чайки у них над головами. Он не отрывал взгляда от Джорджии, не обращая внимания на холод.
— Теперь у тебя эта возможность есть: ни твоего отца, ни твоего сына. Скажи мне все, что хотела.
— К чему сотрясать воздух? Ничего не изменится.
— Ты права, не изменится. Она опустила глаза на песок, но он заметил в них мучительную боль и сказал:
— Потому что все уже изменилось. Ты представить себе не можешь насколько.
— Ошибаешься, могу. — Она снова встретилась с ним взглядом, но теперь в глазах ее сверкала стальная решимость. — Вчера я сама увидела, что все изменилось. В особенности ты.
— Ты так думаешь?
— Ничего в тебе не осталось от того парня, который когда-то жил в Карлайле. Тот не жаждал крови, не выискивал в людях худшее. И, черт побери, — в голосе ее прозвучала безнадежность, — ты никогда не лгал мне, Джек!
— Я и сейчас не лгу тебе, Джо.
— С тех пор как вернулся в Карлайл, ты только и делаешь, что лжешь.
— Если я чего-то недоговаривал…
— Все равно это ложь!
Он молчал: что сказать, что сделать, чтобы все стало как прежде?
— Ты для меня теперь чужой, незнакомый человек, — едва слышно продолжала Джорджия.
Ему пришлось напрягать слух, чтобы расслышать ее слова в грохоте прибоя.
— И сознание того, что мы с тобой были близки, заставляет меня чувствовать себя… — Она умолкла и отвернулась к океану. — Я всегда хотела тебя, Джек, всегда. Ты и понятия не имеешь, как давно и как сильно. Но я хотела тебя такого, каким ты был, а не такого, каким ты стал.
— А каким же… я стал?
Отвечая ему, она смахнула с глаз прядь волос, словно хотела, чтобы лицо ее было хорошо видно.
— Ты перестал быть человеком. Ты превратился во что-то… трудно найти определение… Ты пользуешься бедами других, извлекая для себя выгоду. Ты… ты… стервятник… шакал. — Она горько усмехнулась, сама явно обескураженная этим сравнением. — По твоему собственному признанию, ты охотишься за гибнущим бизнесом, за гибнущими жизнями.
— Сначала это показалось тебе филантропией.
— Тогда я еще не поняла, каким человеком ты стал.
— Я тот самый Джек, которого ты знала всегда.
— Нет! Тот Джек, которого я любила девочкой, никогда не стремился получить что-то за счет попавших в беду. Он только делал все, чтобы самому распроститься с бедой — порвать со всем безобразным, несправедливым. И не ставил себе целью наполнять безобразием и несправедливостью жизни других. Даже тех, кто сделал ему больно.
— Я изменился, Джо.
— Знаю. В этом все дело.
— Не то. Я хочу сказать — изменился со вчерашнего вечера.
— Извини, не поверю я в это. На предыдущую перемену потребовалось двадцать лет — не двадцать часов.
— Ночью у меня был гость. На губах ее появилась тень саркастической улыбки.
— Что, дух прошлого Карлайла?
— Скорее, Карлайла грядущего.
Наигранная насмешливость разом слетела с Джорджии, она помрачнела, мгновенно догадавшись:
— Ивен! Джек кивнул.
— Я слышала поздно вечером — он ушел; думала — решил прогуляться по берегу.
— Нет, он явился ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35