Шпион императора извлек кинжал из ножен и шепнул Хронисту:
– Постарайтесь не стоять между ними и мною. Держитесь в стороне и не вмешивайтесь. Как только позволят обстоятельства – бегите со всех ног.
Адальберт отозвался не сразу, он закатал-таки рукав и как раз в этот момент хорошо заточенным стилетом царапал собственное запястье.
– Сейчас, сейчас… погодите, дружище Ренгер.
Шенкенбах внезапно насторожился.
– Хиляем отсюда.
Разбойник, шулер и зловредный чародей, подхватив уже заполненные мешки, проворно пустились наутек и моментально скрывшись в кипарисовой роще.
Едва лишь исчезла шайка, как новый отряд ворвался на место действия. Дорога содрогалась под копытами скакунов – еще бы, немалую часть кавалькады составляли посаженные на тяжеловозов ремесленники Толоссы. Могучие кони неохотно изменяли своему основному аллюру, то есть, попросту говоря, все время норовили перейти на шаг, но это ничуть не смущало бретонистов. Во главе кавалькады, опередив всех, на хорошей лошади резво скакал сам Бретон. Волосы еретика-расстриги, в пику традиции священнослужителей, отпущенные пониже ушей, развевались, утонченное лицо светилось гневом и экстазом битвы. В этот самый момент на земле заворочался оглушенный и раздетый почти донага, но вполне-таки живой Штокман: ”О, Небеса и Святое Братство! Я жив”.
– Что у вас с рукой? Она кровоточит. Что вы натворили, Вольф? – прошипел Адальберту рассвирепевший Людвиг.
– Потом расскажу, кажется, я сам не знаю как, вызвал подмогу, – пробормотал в ответ обескураженный Хронист. И тут же, отбросив мешки, выскочил из убежища едва ли не под копыта коней.
Шпион императора, богохульствуя в душе, зачерпнул пригоршню жирной грязи и растер ее по собственному лицу – риск быть узнанным Бретоном решительно перевешивал требования чистоплотности.
Ересиарх остановил коня так, что благородное животное вскинулось на дыбы. Он спешился и заключил в братские объятия лишь наполовину пришедшего в себя Штокмана.
– Ты жив, брат мой! Враг повержен, бог сохранил твою жизнь для святого служения.
Затем предводитель мятежа обратился к Людвигу и Хронисту:
– Братья, отвага и смелость ваша – славный дар на алтарь справедливости.
Адальберт приосанился, одновременно храня лукавый вид. Фон Фирхоф почесал бровь, заодно благоразумия ради как следует размазывая по лицу грязь.
– Следуйте за мной. Сотоварищи дадут вам место в седлах, – сумрачно и гордо заявил ересиарх.
Людвигу пришлось устроиться в седле тяжеловоза позади парня, видом напоминавшего оружейника. Адальберт последовал его примеру, составив компанию крестьянину.
– Вперед, в Толоссу! – возвысил голос Клаус Бретон. – Слава Господу и дорога Братству!
Еретики в который уже раз грянули псалом, грубые голоса сплетались с раскатами отдаленного грома, дождь утих, в воздухе пахло грозовой свежестью, волны все так же плескали о прибрежные валуны.
Сцена получилась величественная, но это совершенно не радовало фон Фирхофа – побег из мятежного города безнадежно провалился. Промокший до нитки Адальберт с довольным видом трясся на лошадином крупе. Разинутая пасть ворот снова поглотила отважный отряд, копыта боевых битюгов молотили по мостовой.
…Незадачливые беглецы покинули седла тяжеловозов на площади перед ратушей и вернулись в ту самую привратницкую, из которой утром решительно начали свой путь. Людвиг смыл с лица грязь и плеснул в глиняные кружки вина:
– Как ваша рана, дружище Вольф?
Мнимый Россенхель стащил порванный и насквозь промокший плащ.
– Почти не беспокоит.
– Отменно. Я смотрю, вы к тому же исцарапали руку?
– Немного.
– И подмога пришла как нельзя вовремя…
Адальберт вздохнул и с двусмысленным видом уставился на огонь в очаге. Раздался веселый стук деревянных подошв и в комнату, подобрав юбчонки, впорхнули две девушки лет шестнадцати. Их длинные волосы – золотые у одной, а у другой – темно-пепельные, тугими кольцами рассыпались по стройным спинкам.
– Откуда вы, ангелы? – поинтересовался Хронист.
– Не сомневайтесь, Россенхель, – заверил его Людвиг. – Юные толоссийки искренне любят адептусов правильной веры… У вас найдется серебряная марка на зубок ангелочку?
– Я думал, ересь бретонистов предполагает аскетизм и добродетель.
– Конечно, только местные девушки не искушены в богословии, зато хорошо знают, что такое бедность…
* * *
– Ах, любезный Людвиг! – спустя некоторое время заявил Адальберт-Вольф Россенхель, – моя история сама просится на язык.
Он намотал на указательный палец желтые кудряшки прикорнувшей на его плече красотки и меланхолично продолжил:
– Странствуя в пределах Империи, я встречал множество разнообразных людей. Одни были добры, другие – не очень. Более всего, как мне кажется, среди них встречалось разных мастей дураков. А те, что неизменно оставались умны, фатально склонялись к мошенничеству. Меня семнадцать раз обворовывали, пять раз грабили и тринадцать раз пытались убить. Сам же я двадцать семь раз склонял к сожительству девиц разных сословий и даже пытался плутовать в кости…
Слегка шокированный болтливостью Хрониста, наполовину трезвый фон Фирхоф внимательно уставился на обнажившееся дно кружки – вина там оставалось совсем чуть-чуть. Девушка с пепельными косами изрядно захмелела. Она, хихикая, устроилась на коленях Людвига и явно не собиралась оттуда слезать.
– Я наткнулся на вас случайно, – заявил тем временем совершенно пьяный Адальберт. – И с тех пор готов благословлять фортуну – так вы находчивы и умны. Вы искусный лекарь. И при этом вы самый честный, открытый и порядочный человек, которого я встречал под небом Церена…
“Как бы не так”, – подумал шпион императора.
– …мне мучительно хочется поделиться с кем-то своей историей, и нет более достойного доверия лица, нежели вы, Ренгер. Молчание, которое длится месяцами – это сущая пытка. Любезный друг, вас не поразило наше сегодняшнее чудесное избавление?..
– Не поразило ни в коей мере. В конце концов, разъезды бретонистов постоянно рыщут вокруг Толоссы. Стоит ли удивляться тому, что один из отрядов вспугнул разбойников?
– Не все так просто… Вы не выдадите моей тайны?
– За кого вы принимаете меня? – с деланной обидой нахмурился фон Фирхоф.
– Я верю вам, верный друг! Я открою вам тайну…
…Людвиг терпеливо дослушал цветистые откровения наиболее прославленного политического преступника Империи. Ничего особо нового он не узнал. Впрочем, одна подробность все-таки в немалой степени поразила его.
– Как вы додумались использовать стилет вместо пера, а вместо пергамента – кожу своей руки?
– Поверьте, додуматься использовать собственную кожу вместо телячьей совсем не трудно, если речь идет о спасении шкуры…
Он трусоват – с удовлетворением подумал Людвиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109