– Не думаю. Впрочем, если капитан искренне оставит свои заблуждения, я готов…
– Ты ничего не понял, ты все равно будешь разбит и погибнешь.
Ересиарх равнодушно отвернулся.
– Это пустая болтовня. Кончайте его.
Морица Беро подтащили к краю парапета, тело капитана рухнуло со стены и, ярко освещенное солнцем, закачалось на веревке в пяти локтях пониже карниза. Фирхоф закрыл глаза.
– Если бы Господь остудил твой разгоряченный разум, Клаус…
– Не смей лицемерить. Обращаться к Богу надо было раньше – когда рубили руки восставшим крестьянам Риоса или жгли на медленном огне шестерых братьев в Аббевиле. Мерой за меру, по делам и возмездие.
– Ты берешь на себя право Бога. Не тебе отмерять воздаяние.
– Да ладно… Тебе не ослабить мой разум, инквизитор. Запрет на воздаяние ты и твой император относят ко всем, только не к себе. Впрочем, если ты так смел, можешь составить компанию капитану. – Бретон махнул рукой в сторону натянутой веревки, свисавшей с парапета. – Тебя повесить немедленно? Хочешь?
– Нет.
– Тогда пошли.
Клаус взял связанного фон Фирхофа за локоть и слегка подтолкнул вперед.
– Мы поговорим в другом месте.
Людвиг вернулся в разгромленный форт. Раненых убрали, но убитые все еще лежали на запятнанном булыжнике двора. Бретон провел советника в опустевшие апартаменты капитана, сел за деревянный стол и налил себе воды из кувшина.
– Есть будешь, Фирхоф? Если будешь есть и не попытаешься геройствовать, я тебя развяжу. Рад видеть старого знакомого.
– Твои злодеяния вполне способны лишить аппетита.
– Не лги мне в лицо, ты видел и не такое. Не смей изображать ягненка – кто тебе поверит?
Освобожденный от веревки советник без особого желания откусил край черствого пирога. Сухая корка горчила и отдавала плесенью.
– Я служил Империи.
– Ты служил императору-бесу.
– Ты опять ничего не понял. Абстрактной справедливости, которую ты так упорно провозглашаешь, не существует нигде. Малые не могут жить сами по себе – кролики обречены страдать в зубах волков. Империя, справедлива она или нет, дает им защиту.
– Я не против Империи, я против дурного правления, против псов, которые, стяжают и жгут, прикрываясь верой. Бог дает людям равные души, они равны от рождения.
– Ты сумасшедший, Клаус, ты увяз в ненависти. Ты ищешь мести и удовлетворения собственным амбициям, не думая о людях, которых толкнул на гибель. Легко манить малых и беззащитных призраком священного равенства, но веришь ли в него сам? Ремесла и искусство, знание, науки, песни и поэзия, прекрасные здания и статуи – все это Империя, Церковь, власть императора. Если ты разобьешь прекрасное целое, разобьешь на тысячу тысяч равноправных кусков, оно исчезнет, и не будет ни целого, ни прекрасного, ни силы Церена. Справедливости, кстати, не будет тоже.
– Вы все погрязли в стяжании. Если бы я не знал, что ты инквизитор, пусть и бывший, решил бы, что ты безбожник.
– А я удивляюсь, что ты до сих пор надеешься достигнуть своей утопии.
– Если не веришь, не имеет смысла и начинать.
Людвиг налил себе пива – оно оказалось вполне ничего.
– Ты начал в разочаровании и ненависти, продолжил из упрямства. Настанет день, и ты горько пожалеешь о том, что сегодня сотворил.
– Я начал, когда мне не оставили иного выхода. Я продолжил, потому что уверен в своей правоте. Настанет день, и я увижу, как обернется судьба. Не пугай меня, я не боюсь, лучше займемся тобой и твоими делами. Как ты думаешь, инквизитор, отдаст ли твой друг император приказ обстреливать башню или дом, если мы выставим в бойнице тебя, его советника, собственной персоной?
– Не знаю, – откровенно ответил фон Фирхоф, – мне бы не хотелось проверять это на практике.
– Ага, – удовлетворенно кивнул Клаус Бретон, – хорошо, по крайней мере, что ты не врешь. Однако, как ты понимаешь сам, я в случае необходимости не остановлюсь перед тем, чтобы проверить…
– Другие предложения есть?
– Без Хрониста и без потерянной тобою способности колдовать, ты, в сущности, ничто. Если твой император-бес согласится на кое-какие мои условия, можешь считать, что ты уцелел.
– А если он откажется?
– Пойдешь вслед за Беро.
– Клаус, Клаус, а ведь я некогда спас тебя от костра…
Бретон сдвинул брови, слегка нахмурился, но лицо ересиарха не потеряло холодного совершенства, присущего статуям.
– Если Бог пожелал спасти меня и возвысить, в этом нет твоей заслуги, ты только орудие Его.
Людвиг бессильно и бесполезно пытался подобрать слова – и не мог. Его логика и логика Клауса Бретона казались несовместимыми, слишком разные принципы лежали в самой основе.
– Ты наелся? – поинтересовался ересиарх. – Если да, то заведи руки за спину, я тебя снова связываю. Вот так. А теперь пошли.
У окна ересиарх задержался.
– Арно! Что это?
Стяг императора по-прежнему вился на шпиле. Крылья золотого сокола яростно хлопали на морском ветру.
– Снимите это.
– Мы пробовали сделать это, брат, но порвалась веревка, обрывок застрял на самом острие, теперь его так просто не достать. Я искал смельчака влезть туда по крыше, но ребята не хотят ломать себе шеи ради тряпки императора.
– Дайте мне арбалет.
Бретон легко натянул арбалет, наступив в стремя, наложил болт и прицелился, Людвиг замер в ожидании – стрела бесполезно ушла в синеву. Клаус повторно натянул тетиву. Второй выстрел оказался точнее первого – железное жало шаркнуло по шпилю. Фон Фирхоф восхитился меткостью мятежника – третий выстрел ударил прямо в веревку, пеньковый конец отлетел в сторону, чисто срезанный острием. Флаг не падал – застрявшее на шпиле полотнище продолжало виться над городом.
– Добрый брат, – вмешался Арно, – не стоит ради клочка материи тратить славные болты. Я велю оружейникам к завтрашнему дню приготовить зажигательные стрелы.
Бретон кивнул.
– Хорошо. Не забудь об этом. А ты, Фирхоф, следуй за мной…
Людвиг еще раз посмотрел на непокорный стяг и, тихо злорадствуя в душе, послушно двинулся следом за ересиархом.
– … а теперь по лестнице вниз. Осторожно, не сверни себе шею.
Обозленный советник подергал связанными руками.
– Ты бы мне помог, добрый брат всех подряд.
– Молчи, инквизитор, молчи.
Клаус подхватил споткнувшегося пленника и затолкал его в тесную сводчатую камеру.
– Отдыхай пока.
– В таком положении? По части мер предосторожности ты стремишься далеко обогнать Трибунал.
– Ладно, у тебя не будет причины жаловаться перед лицом Господа на мое обращение, – Бретон основательно ослабил веревку на руках фон Фирхофа. – Ужин тебе принесут, завтра я скажу, чем обернется твое дело, а пока видеть тебя не могу – твое лицо напоминает мне о том, что творили в Эбертале люди, называвшиеся псами Бога.
Ересиарх ушел, снаружи задвинув засов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109