После этого он упрямо заявил:
— Что ж, отлично. Здесь и сейчас.
Я просто не мог не вмешаться, подумал Шадболт, вспоминая эту сцену. Если бы я не вмешался, я бы никогда себе этого не простил. Ведь кроме всего прочего он был на три четверти пьян. Даже в тот момент в его глазах было что-то такое, что испугало меня до смерти. Какая-то пугающая пустота.
— Барб! Ради пси, дружище! Позволь мне рассчитаться за тебя.
— Не лезь не в свое дело.
Как я мог сказать такое? Конечно же они мошенничали! Это было ясно как божий день. И все отлично знали, что именно эти офицеры занимаются шулерством. Они были широко известны как очень опасные и всегда готовые на риск картежники и буквально нежились в лучах такой славы. Он нарочно вклинился в их игру, прекрасно зная, чего можно от них ожидать. Так что Истман совершенно сознательно пошел на конфронтацию с ними. Совершенно один и на неприятельской территории он практически дал их лидеру прилюдную пощечину. И поэтому они просто не могли не ответить на вызов. Конечно, вопрос был чисто формальный, и касался он в основном их довольно странных понятий о чести. Так что вызов был совершенно неизбежен.
Но даже при этом, то как подобные вещи обычно происходили как правило являлось вопросом хвастовства и бравады, которые в конце концов могли ни во что и не вылиться. Блеф, блеф и еще раз блеф до тех пор пока тем или иным образом вопрос не будет улажен. Но здесь блефовал сам Истман. Он бросил вызов лейтенанту Кин с «Айзека Халла» и сомневаться в этом не приходилось.
Они незаметно покинули личные тропики Рохана и нашли тихое местечко в четырнадцатом отсеке. Обратной дороги не было. Миром уже ничего уладить было невозможно. Теперь впереди была только грязная игра. Неразрешимый спор. Твердый как железо. Смертельный поединок воли с волей. Бледная как полотно лейтенант, как лосось попавшаяся на крючок собственной несгибаемой гордости и офицерской чести, вынуждена была браться за бластер в темном пульсирующем пространстве в самой глубине станции. Истман, с его вызывающим поведением, полностью настроившийся либо на самоуничтожение, либо на убийство, чтобы освободить себя от мучающей его страсти. И ему было безразлично чем закончится поединок. Это становилось совершенно ясно, стоило лишь взглянуть на него. О, они совершили серьезную ошибку, приняв его за тихого метракоровского мальчишку, а напоролись на сущего маньяка. Какая оплошность. Мне еще никогда не доводилось видеть подобных глаз. Совершенно пустых. Затянутых пеленой какого-то дьявольского радиомолчания.
Шадболт вытер внезапно вспотевший лоб, вспоминая как он тогда повел себя. Наверняка пот прошиб меня как раз из-за воспоминания о той сцене, подумал он. Он почувствовал соль в уголках глаз. Но это показывает насколько быстро алкоголь и заносчивость может превратить человека в труп. Ведь еще за какие-нибудь пару часов до того, он как бабочка порхал вокруг Аркали Хавкен. А я в это время как мог наслаждался праздником, устроенным комендантом, хотя и страшно переживал нашу с Барбом ссору и его дурацкие угрозы. Затем буквально через несколько минут вечер превратился в какой-то кошмар. Он перешел в пси-дуэль в темном отсеке.
Он отправился в эту ледяную дыру, зная что просто должен, ради Истмана, попытаться найти возможность примирить противников. Но там не было ничего такого. Никакого Дуэльного Кодекса. Никаких Правил маркиза Квинсберри.
Все произошло очень быстро. Истец и ответчик достали свои бластеры и произвели в них строго запрещенные но общеизвестные изменения, превращавшие «вессоны» в дуэльные пистолеты. Потом они разошлись, в указанном месте Истман развернулся и выстрелил из своего отрегулированного на стрельбу одиночными выстрелами бластера.
Несомненно, пси-дуэль давала победителю ощущения восстановления справедливости. Несомненно она окончательно решала все разногласия. Остаться в живых в подобной ситуации было делом слепого случая, а какой же человек не считал, что в основе судьбы лежит справедливость? «Пси все решит!» обычно говорят адвентерские дети, когда внезапно становится известным какое-либо их маленькое преступление или шалость. И они были совершенно правы. Пси действительно решало. Почти всегда.
Работающий с большой перегрузкой бластер изрыгнул длинную змеящуюся молнию, плохо управляемую, плохо направленную. Пятьдесят шансов из ста было за то, что эта молния вообще поразит того, кто выпустил ее на волю и превратит все — от пальца на спусковом крючке до самого локты в пепел. Истман понимал это. Ему как истцу было предоставлена «привилегия» стрелять первым.
Он выбрал для выстрела момент так, как это делают пси-игроки, попытавшись ощутить локальный индекс, дождался пока тот не достигнет пика и выстрелил. Яркая вспышка и адский грохот когда аргентиумовая трубка рассталась с одним процентов запасенной в ней энергии. Отдачи не было. Но лейтенант осталась стоять на месте, явно невредимая. Настоящее чудо. Луч лишь слегка задел ее белую как мел щеку и прожег отверстие в стальной переборке за ее спиной.
В этот момент женщина осознала что произошло и качнулась на каблуках: теперь она стала полной хозяйкой положения! Совершенно свободной делать все что угодно. От этой мысли лицо ее мгновенно залилось краской, похожей на красное вино. Она медленно опустила свой «вессон» и направила его прямо в сердце Истману. Все присутствующие оцепенело как лунатики наблюдали за происходящим, от ужаса не будучи в состоянии произнести ни слова и даже подспудно желая чтобы что-нибудь наконец произошло. Но Кин передумала стрелять.
Это было неслыханным нарушением этикета, но лейтенант Флота, настоящая стерва, медленно приблизилась к Истману. Она была настоящей маленькой тиранкой, понаторевшей в жестокостях и издевательствах жизни младшего офицера. Для нее, как и для всех прочих служащих Флота на свете просто не существовало такой вещи, как ничья.
Кин поднесла оружие к голове Истмана. Точнее — к его левому глазу.
— Ты сказал, что я мухлевала.
Истман продолжал смотреть на нее. Теперь, когда один глаз его был почти закрыт дулом бластера, выражение его лица казалось каким-то нечеловеческим. Агни Кин явно собиралась заставить его умолять о пощаде.
— Так вот, метракоровский щенок, сейчас ты возьмешь свои слова обратно.
Но Истман продолжал стоять не подвижно, как бы прикидывая в ледяном холоде с заряженным «вессоном» всего лишь на расстоянии движения курка от того, чтобы испепелить его мозги, что может случиться дальше. Казалось, пси полностью изменило ему. Его шансы доказать свою правоту теперь были равны нулю. Это был полнейший тупик.
— Не возьму.
— Еще как возьмешь!
— А я вам говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— Что ж, отлично. Здесь и сейчас.
Я просто не мог не вмешаться, подумал Шадболт, вспоминая эту сцену. Если бы я не вмешался, я бы никогда себе этого не простил. Ведь кроме всего прочего он был на три четверти пьян. Даже в тот момент в его глазах было что-то такое, что испугало меня до смерти. Какая-то пугающая пустота.
— Барб! Ради пси, дружище! Позволь мне рассчитаться за тебя.
— Не лезь не в свое дело.
Как я мог сказать такое? Конечно же они мошенничали! Это было ясно как божий день. И все отлично знали, что именно эти офицеры занимаются шулерством. Они были широко известны как очень опасные и всегда готовые на риск картежники и буквально нежились в лучах такой славы. Он нарочно вклинился в их игру, прекрасно зная, чего можно от них ожидать. Так что Истман совершенно сознательно пошел на конфронтацию с ними. Совершенно один и на неприятельской территории он практически дал их лидеру прилюдную пощечину. И поэтому они просто не могли не ответить на вызов. Конечно, вопрос был чисто формальный, и касался он в основном их довольно странных понятий о чести. Так что вызов был совершенно неизбежен.
Но даже при этом, то как подобные вещи обычно происходили как правило являлось вопросом хвастовства и бравады, которые в конце концов могли ни во что и не вылиться. Блеф, блеф и еще раз блеф до тех пор пока тем или иным образом вопрос не будет улажен. Но здесь блефовал сам Истман. Он бросил вызов лейтенанту Кин с «Айзека Халла» и сомневаться в этом не приходилось.
Они незаметно покинули личные тропики Рохана и нашли тихое местечко в четырнадцатом отсеке. Обратной дороги не было. Миром уже ничего уладить было невозможно. Теперь впереди была только грязная игра. Неразрешимый спор. Твердый как железо. Смертельный поединок воли с волей. Бледная как полотно лейтенант, как лосось попавшаяся на крючок собственной несгибаемой гордости и офицерской чести, вынуждена была браться за бластер в темном пульсирующем пространстве в самой глубине станции. Истман, с его вызывающим поведением, полностью настроившийся либо на самоуничтожение, либо на убийство, чтобы освободить себя от мучающей его страсти. И ему было безразлично чем закончится поединок. Это становилось совершенно ясно, стоило лишь взглянуть на него. О, они совершили серьезную ошибку, приняв его за тихого метракоровского мальчишку, а напоролись на сущего маньяка. Какая оплошность. Мне еще никогда не доводилось видеть подобных глаз. Совершенно пустых. Затянутых пеленой какого-то дьявольского радиомолчания.
Шадболт вытер внезапно вспотевший лоб, вспоминая как он тогда повел себя. Наверняка пот прошиб меня как раз из-за воспоминания о той сцене, подумал он. Он почувствовал соль в уголках глаз. Но это показывает насколько быстро алкоголь и заносчивость может превратить человека в труп. Ведь еще за какие-нибудь пару часов до того, он как бабочка порхал вокруг Аркали Хавкен. А я в это время как мог наслаждался праздником, устроенным комендантом, хотя и страшно переживал нашу с Барбом ссору и его дурацкие угрозы. Затем буквально через несколько минут вечер превратился в какой-то кошмар. Он перешел в пси-дуэль в темном отсеке.
Он отправился в эту ледяную дыру, зная что просто должен, ради Истмана, попытаться найти возможность примирить противников. Но там не было ничего такого. Никакого Дуэльного Кодекса. Никаких Правил маркиза Квинсберри.
Все произошло очень быстро. Истец и ответчик достали свои бластеры и произвели в них строго запрещенные но общеизвестные изменения, превращавшие «вессоны» в дуэльные пистолеты. Потом они разошлись, в указанном месте Истман развернулся и выстрелил из своего отрегулированного на стрельбу одиночными выстрелами бластера.
Несомненно, пси-дуэль давала победителю ощущения восстановления справедливости. Несомненно она окончательно решала все разногласия. Остаться в живых в подобной ситуации было делом слепого случая, а какой же человек не считал, что в основе судьбы лежит справедливость? «Пси все решит!» обычно говорят адвентерские дети, когда внезапно становится известным какое-либо их маленькое преступление или шалость. И они были совершенно правы. Пси действительно решало. Почти всегда.
Работающий с большой перегрузкой бластер изрыгнул длинную змеящуюся молнию, плохо управляемую, плохо направленную. Пятьдесят шансов из ста было за то, что эта молния вообще поразит того, кто выпустил ее на волю и превратит все — от пальца на спусковом крючке до самого локты в пепел. Истман понимал это. Ему как истцу было предоставлена «привилегия» стрелять первым.
Он выбрал для выстрела момент так, как это делают пси-игроки, попытавшись ощутить локальный индекс, дождался пока тот не достигнет пика и выстрелил. Яркая вспышка и адский грохот когда аргентиумовая трубка рассталась с одним процентов запасенной в ней энергии. Отдачи не было. Но лейтенант осталась стоять на месте, явно невредимая. Настоящее чудо. Луч лишь слегка задел ее белую как мел щеку и прожег отверстие в стальной переборке за ее спиной.
В этот момент женщина осознала что произошло и качнулась на каблуках: теперь она стала полной хозяйкой положения! Совершенно свободной делать все что угодно. От этой мысли лицо ее мгновенно залилось краской, похожей на красное вино. Она медленно опустила свой «вессон» и направила его прямо в сердце Истману. Все присутствующие оцепенело как лунатики наблюдали за происходящим, от ужаса не будучи в состоянии произнести ни слова и даже подспудно желая чтобы что-нибудь наконец произошло. Но Кин передумала стрелять.
Это было неслыханным нарушением этикета, но лейтенант Флота, настоящая стерва, медленно приблизилась к Истману. Она была настоящей маленькой тиранкой, понаторевшей в жестокостях и издевательствах жизни младшего офицера. Для нее, как и для всех прочих служащих Флота на свете просто не существовало такой вещи, как ничья.
Кин поднесла оружие к голове Истмана. Точнее — к его левому глазу.
— Ты сказал, что я мухлевала.
Истман продолжал смотреть на нее. Теперь, когда один глаз его был почти закрыт дулом бластера, выражение его лица казалось каким-то нечеловеческим. Агни Кин явно собиралась заставить его умолять о пощаде.
— Так вот, метракоровский щенок, сейчас ты возьмешь свои слова обратно.
Но Истман продолжал стоять не подвижно, как бы прикидывая в ледяном холоде с заряженным «вессоном» всего лишь на расстоянии движения курка от того, чтобы испепелить его мозги, что может случиться дальше. Казалось, пси полностью изменило ему. Его шансы доказать свою правоту теперь были равны нулю. Это был полнейший тупик.
— Не возьму.
— Еще как возьмешь!
— А я вам говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181